Олимпиада не ответила, и долго они молча ехали шагом.
– Я видел тебя прошлой ночью, – снова нарушил молчание Александр.
– Что ты видел?
– Я видел, как ты звуком своей флейты созвала оргию и вызвала из-под земли змей.
Олимпиада обернулась и метнула на сына холодный взгляд, в ее глазах блеснул свет, как у появившейся прошлой ночью змеи.
– Ты воплотил мои сны и последовал за моим духом сквозь лес: бестелесный образ, как тень мертвых. Поскольку ты – часть меня и обладаешь божественной силой.
– Это был не сон, – прервал ее Александр. – Я уверен, что видел все это наяву.
– Бывают места и времена, в которых сон и реальность путаются; бывают люди, способные пересекать пределы реальности и уходить в края, населенные тайной. Когда-нибудь ты покинешь меня, и мне придется уйти из моего тела и улететь в ночь, чтобы видеть тебя, слышать твой голос, твое дыхание; чтобы быть рядом с тобой, когда я буду нужна тебе.
Оба не проронили больше ни слова, пока солнце не поднялось высоко в небо. На Беройской дороге их встретил Гефестион. Александр спешился и побежал ему навстречу.
– Как тебе удалось нас найти? – спросил он.
– Твой Буцефал оставляет следы, как дикий бык. Это было нетрудно.
– Что нового?
– Ничего особенно нового сказать не могу. Я отбыл вскоре после вас. Но, наверное, царь так напился, что не стоял на ногах. Думаю, его помыли и уложили спать.
– Думаешь, он вышлет за нами погоню?
– Зачем?
– Он хотел убить меня.
– Он просто напился. А как только проснется, сразу спросит: «Где Александр?»
– Не знаю. Мы много наговорили друг другу. Это трудно забыть обоим. И даже если отец захочет забыть это, всегда найдется кто-нибудь, чтобы тут же напомнить.
– Все может быть.
– Ты сказал Евмену про собаку?
– Первым же делом.
– Бедный Перитас. Ему будет плохо без меня: он подумает, что я его бросил.
– Не только ему будет без тебя плохо, Александр. Я бы тоже не вынес твоего отсутствия – потому и решил отправиться за тобой.
Они пришпорили коней и догнали Олимпиаду.
– Приветствую мою царицу, – сказал Гефестион.
– Здравствуй, мой мальчик, – ответила Олимпиада.
И они вместе продолжили путь.
– Где Александр?
Филипп только что вылез из ванны, и женщины растирали ему плечи и спину льняным полотенцем.
Подошел адъютант:
– Его нет, государь.
– Вижу, что нет. Надо позвать.
– Я хотел сказать, что он уехал.
– Уехал? Куда?
– Никто не знает, государь.
– А! – крикнул Филипп, швырнув на пол простыню, и, голый, начал широкими шагами расхаживать по комнате. – Я хочу, чтобы он сейчас же попросил у меня прощения за свои слова! Он выставил меня посмешищем перед гостями и женой. Разыщите его и немедленно приведите ко мне! Я разобью ему морду в кровь, я изобью его до…
Адъютант побледнел и стоял, ничего не говоря.
– Ты слушаешь меня, ради Зевса?
– Я слушаю тебя, государь, но Александр отбыл вскоре после того, как вышел из пиршественного зала, а ты был слишком… слишком не расположен принимать меры в отношении…
– Ты хочешь сказать, что я слишком напился, чтобы отдавать приказы? – заорал ему в лицо Филипп.
– В действительности, государь, ты не приказывал, и…
– Позовите царицу! Быстро!
– Которую, государь? – спросил адъютант в еще большем смущении.
– Которую, несчастный? На что мне эта девчонка? Позови мне царицу, быстро!
– Царица Олимпиада отбыла вместе с Александром, государь.
Ругань монарха была слышна даже в караульном помещении в глубине двора. Чуть погодя по лестнице сбежал царский адъютант, раздавая приказы всем, кто попадался на пути. Попавшиеся вскакивали на коней и в полный карьер отбывали во всех направлениях.
В этот день одна за другой прибывали иностранные делегации, и Филиппу пришлось принимать их, приветствовать и благодарить за роскошные свадебные подарки. Эти обязанности заняли все утро и день.
К вечеру царь устал как собака и пребывал в отвратительном настроении. И дело было не только в неделе праздников и пиршеств, но и в чувстве одиночества – впервые оно навалилось на него так тяжко.
Он отправил Эвридику спать, а сам поднялся на крышу и в свете луны долго ходил туда-сюда по обширной террасе. Вдруг в западном крыле дворца послышался настойчивый лай, а потом нескончаемый захлебывающийся вой.
Перитас понял, что Александра нет, и выражал луне свое отчаяние.