Поэма о наручниках

Поэма о наручниках
Валериу Реницэ

После твиттерной революции успешный политолог, состоявший на службе старой власти, попадает по ложному обвинению в следственный изолятор. Страх осуждения, желание вернуться в семью и к нормальной жизни вынуждают его заискивать перед новыми правителями. Эта книга о трудном поиске свободы в обыденном и духовном мире. Автор – дипломант международного литературного конкурса «Лучшая книга года» с романом «XXI хромосома» (Берлин, 2018 г.).

Поэма о наручниках

Валериу Реницэ

Редактор Нина Горбачёва

Дизайнер обложки Юрий Бурлаку

Фотограф Андрей Мардарь

© Валериу Реницэ, 2019

© Юрий Бурлаку, дизайн обложки, 2019

© Андрей Мардарь, фотографии, 2019

ISBN 978-5-0050-1872-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Выражаю признательность и благодарность первому читателю этой книги, Мастеру литературы, председателю Ассоциации русских писателей Республики Молдова, поэту и публицисту Олесе Рудягиной за вдумчивое прочтение текста и практические рекомендации, касающиеся лексики и стилистики текста.

    Автор

По правде говоря…

Беззлобные заметки о повести Валерия Реницэ

«Поэма о наручниках»

Читая новую повесть этого пока еще новичка в русско-молдавской прозе, отраднонаблюдать, как совершенствуется его писательский почерк по сравнению с предыдущим романом «XXI хромосома». Повествование – более динамично и увлекательно, диалоги – более содержательны и афористичны, стиль освобождается от румыноязычных калек, отчего язык рассказчика обретает естественное русское звучание.

Неоспоримым преимуществом повести является то, что автор ввел в нее реалии и атмосферу правящей, так сказать, элиты и ее окружения – советников первых лиц, принимающих важные для страны решения, судебно-чиновничью братию, придворных журналистов, приподняв таким образом, тайную завесу в секретный мир, где делается политика и распределяются богатства. До сих пор туда доступа нашему простому читателю не было, и в этом новизна произведения, тем более что автор знает изнутри эту сферу, поскольку и сам поработал в ней не один год. Поэтому его наблюдения и выводы особо ценны для непосвященных, т. е. для нас с вами.

В основу сюжета положена история заказного уголовного дела по обвинению в коррупции известного приближенного «ко двору» политолога и его долгого запутанного судебного процесса, хотя в правовом смысле оно, как говорится, выеденного яйца не стоит. Человек просто стал жертвой разборок между власть предержащими. Читательский интерес подогревается благодаря недолгой тюремной отсидке главного персонажа в СИЗО и описанию без прикрас нравов и быта тюрьмы со всеми ее обитателями, включая начальников и надзирателей. В целом же данная история помогает писателю высветить пороки, психологию и методы правления руководящей элиты с верхнего до нижнего этажа социально-государственного строя.

Однако боюсь, что рядовые читатели довольно смутно воспримут содержание повести, поскольку в ней недостаточно четко прописаны сюжетные линии. Иными словами, повести присуща некоторая размытость сюжета, именуемая эстетами потоком сознания, по которому они выставляют оценки прозаикам за талантливость и модерновость. Уверен, что от них автор получит отличную оценку. Тем более что порой сюжетно-временные сдвиги и недоговоренности перемежаются у него довольно сумбурными внутренними монологами главного персонажа, что тоже добавляет очки современным прозаикам. С другой стороны, подобные литературные «блюда» нашему массовому читателю не по зубам, не дозрел он еще до интеллектуальной прозы.

Видите, как легко и незаметно можно переступить привычную границу между похвалами и упреками! Но в этом нет ничего неестественного, ведь на этот случай существует подходящее изречение: «Наши недостатки являются продолжением наших достоинств».

Впрочем, я не вполне уверен в правоте моей критики потока сознания применительно к В. Реницэ. Может, устарел со своими оценками, а может, встревожился, как бы этот поток не унес нашего автора слишком далеко от родных берегов традиционной прозы. Потом успокоился, подумав: в конце концов, у каждого из нас есть свой авторский темперамент, свои подходы, своя художественная оптика, поэтому не следует навязывать всемсвое, как это иногда позволяю себе я. В чем и раскаиваюсь. И вместе с тем тихо радуюсь, что некоторые мои предварительные замечания были учтены автором при доработке рукописи. Жаль только, что не убедил его назвать книгу иначе, – например, «Танецв кандалах». Не стану здесь аргументировать – это на уровне интуиции. Однако почувствуйте сами разницу, как говорится!

В заключение хотелось бы подсластить критическую пилюлю, отметив еще два больших плюса представляемой повести. Во-первых, это замечательные страницы любовной истории главного героя и его супруги, написанные лирически тонко и психологически точно. Во-вторых, истинно писательская находка, притом по-настоящему модерновая: органичное вплетение в ткань повествования научно-фантастических догадок героя о чудесах квантового поля и корпускулярно-волновой теории. Это придает композиции объемность во времени, а произведению в целом – философский смысл.

И главное: с третьей попытки, точнее говоря, третьей книжки, Валерий Реницэ нашел свой голос и свою стезю в нашей русскоязычной молдавской литературе.

    Борис МАРИАН,
    член писательских союзов Молдовы,
    России и Украины

1. Дома

«Pina la bulevardul Stefan cel Mare!»[1 - «Только до бульвара Штефан чел Маре!» (рум.)] – прохрипели динамики.

«Ну, и куда дальше, Олежка? – с притворным воодушевлением спросил я себя, подперев никелированную стойку троллейбуса. – Обратно в темницу?»

Зависит от судьи, от того, как быстро возьмут в оборот мое дело. Свои решения Апелляционный суд принимает за год, а то и за два, но не в моем случае. Со мной разберутся быстро, за пару месяцев! В школе мне легче давались сочинения об одном каком-то дне, о Первомае, скажем, или о субботнике. Писать о том, как провел лето, было нудно и противно. Я все чаще ловлю себя на мысли, как мучительно будет рассказывать сыну о зоне. Государственный обвинитель просит восемь лет! Но кто знает, может, суд будет ко мне справедливым или – обхохочешься – милосердным… Может, меньше дадут, или условно, если вдруг захотят вникнуть в то, что было на самом деле. Что же теперь? Уйти в запой, как в студенческие годы, когда вылетел пинком под зад из политеха? Надо же как-то преодолеть обратное расстояние до той знакомой черной калитки «Кузнечки». СИЗО[2 - СИЗО – следственный изолятор.] называют еще тюрьмой Котовского, того самого грозного гайдука и легендарного героя Гражданской войны. Григорий Иванович сбежал из этого старого-престарого тюремного замка в начале прошлого века. Если приговорят, то я в любом случае вернусь сюда. Затем по этапу переведут подальше от столицы – в Леово или Липканы. Это мне обстоятельно объяснили в обезьяннике[3 - Обезьянник – камера предварительного заключения.]. После пятимесячного заключения меру пресечения отменили. Я трогательно распрощался с сокамерниками, вышел через черную калитку и направился в родную квартиру на Чеканах.

В стеклянном лесу глаз отдыхает, не то что на грязных витринах подземного перехода. Правда, из моей хрустальной обители не так просто выйти. А выход из дурно пахнущей подземки как-никак глоток свежего воздуха! Прошлындав чуть больше квартала, вздрогнул, сердце заледенело, хотя от зноя дышать нечем: кругом молдавское бабье лето. Вдали чернеет, как запеченный початок кукурузы, Президентский дворец. Меня арестовали утром на третий день после твиттерной революции. Дворец еще дымился, через разбитые витражи выпирали тайные знаки власти. Булыжником – по стеклу… Осколки падали, словно большие куски льда на борт «Титаника». Чей все-таки сценарий? Русских, румын? Последних, скорее всего! Румыния —партнерша Вашингтона, а американцы больше всего ненавидели правительство левых. Правым, наоборот, сразу выказали любовь, признание можно прочитать даже на мусорных баках: «Приобретено Правительством США». Пять месяцев прошло после бунта, а люди, похоже, продолжают страдать бессонницей, у некоторых пассажиров красные глаза… Гадают, наверное, будет или нет гражданская… А может, вчера была среда, Лига чемпионов? Люди ищут в смартфонах и за окном точку опоры, а я пытаюсь привыкнуть к воле. Через несколько месяцев, даже через несколько недель кошмар может повториться. Для меня это – завтра…

В СИЗО я пережил сильный шок, словно ополоумел. Все прошло тихо и незаметно, вечерком, после первого знакомства с сокамерниками. Я лежал на верхней шконке[4 - Шконка – койка.], отвернувшись к стене, и задавал себе один и тот же вопрос: неужели я настоящий? Я упал на мгновение в обморок или проник в другое измерение. Мне представился невозможный объект в четырехмерном пространстве: что-то подобное мне чудилось в детстве, когда меня чуть не убила болезнь – разразившаяся одновременно с пневмонией корь. Я крикнул: «Черт, на что же я наткнулся?!» Крик отключил сознание, мука отступила, я лишь почувствовал в голове блаженное шевеление, похожее на тихий шелест леса после грозы. Этот лес смахивал на молодую рощу, что недалеко от моей дачи, по ту сторону озера. Затем все остановилось и застыло. Стеклянный лес ядовито-зеленого цвета и больничный запах йода.

В стеклянном лесу не стоит долго задерживаться. Из него три выхода. Один из них ведет на пасеку, к ульям с золотистыми медовыми сотами. Чтобы постучаться в дверь желтого вагончика хозяев пасеки, что на краю лесополосы, нужно пройти по узкому неухоженному полю, где нежные травинки сплетаются с прошлогодними желтыми стеблями. Самих ульев я никогда не видел. Вдоль хозяйства на расстоянии двадцати шагов друг от друга пасеку сторожат необыкновенно большие белые в коричневых пятнах кавказские овчарки. Один пес, одна дощатая будка – как на картинке. У моего друга была такая же огромная собака. Ее острые зубы впились мне в левую руку ниже локтя, несмотря на отчаянные и громкие команды хозяина «Фу!». Глубокую рану пришлось зашивать на хирургическом столе. Я побаиваюсь этих зверей: они сильные, злые и тупые. Когда я первый раз обнаружил собак, сразу попятился, хотя они находились на большом расстоянии и не лаяли. Хорошо бы этими монстрами войти неожиданно в сон моих недругов, подумал я, как только включил дома компьютер и стал проверять сообщения. Какой-то тролль написал в «Фейсбуке»: «Олегу Журавелю каюк! Тебе не уйти от справедливого наказания!» Несколько друзей почему-то лайкнули этот подлый пост. Почему? Ведь некоторых я считал больше, чем френдами. Я открыл свою последнюю статью про революцию, когда исход событий был уже ясен. Публикация обросла комментариями. Некий Иоан Богослов написал первым: «Коммуняк на виселицу!»

Ночью ласки Лили спасали от безразличия и хрустального мрака. В обезьяннике я виделся с женой всего лишь два раза, чтобы обговорить главное. Почти полгода я жил ее родными запахами, которые цеплялись за еженедельные продуктовые передачи, как приложения к электронным письмам: плацынды с брынзой или ореховое варенье пахли ее ладонями, в чистых футболках угадывался запах душевой, где мы по молодости любили друг друга. Само слово «лимонад» напоминало запах счастливых вечеров на даче. Всю поступающую от родных сладкую воду – в упаковках с одной и той же этикеткой – пускали по договоренности кума[5 - Кум – оперработник.] с положенцем[6 - Положенец – в криминальной иерархии человек, принимающий решения на закрепленной за ним территории.] на самогон. Запахи Лили нагоняли страх на полупрозрачных женщин, которые выскальзывали из темноты леса обратно в мятые игральные карты сокамерников. За ними конвейером следовали, словно языки пламени, сердечки-червы.

Следующее погружение в стеклянный лес было прервано из-за разговора с сыном. Точнее, мы с Сашей решали допоздна задачу с летящими в точки «А» и «Б» фотонами.

– Вам говорили про кота Шрёдингера[7 - Кот Шрёдингера – мысленный эксперимент физика-теоретика Эрвина Шрёдингера.]? – спросил я сына. Он покачал головой. – В школе мой учитель физики рассказывал анекдот про этого дохлого и одновременно живого кота.

Я не смог сразу вспомнить анекдот учителя, милого забавного Буратино: на переменах он всегда жевал «Золотой ключик». В строгом костюме, при галстуке, учитель размышлял у доски, роняя голову на грудь. Острой деревянной указкой в правой руке он поправлял вспотевшие на лбу волосы, а длинными сильными пальцами левой крутил, словно папиросу, крупный кусок мела. Сын давно обходился без меня в освоении школьной программы, ему скоро стукнет девятнадцать, на носу экзамен бакалавра. Я решил, что задача – просто предлог завести со мной разговор после долгого расставания. Но его вопросы звучали искренне и заинтересованно: «Как это возможно, пап, чтобы результаты эксперимента зависели от наблюдателя? Бог играет с нами в кости?» Было чему удивляться… После прохождения света через двойную щель на экране отображалась широкая радужная картинка интерференции, похожая на штрихкод. А когда перед полосками подкладывали датчики счета фотонов, картинка, словно обиженный ребенок, менялась в лице. Она становилась более простой: на экране отсвечивались всего лишь две толстые линии, словно кто-то выстрелил через щели картечью.

Отбираю всю одежду черного цвета и аккуратно кладу обратно на верхние полки шкафа. Затем, после недолгого размышления, выбираю джинсы и рубашки серых тонов… С презрением отфутболиваю все остальное в коридор. Выбросить бы все к черту! Но мысль о необходимости выйти за дверь и дойти до мусорки парализует волю. В СИЗО я сблизился с гагаузом Петей, одногодком, дважды арестованным за нелегальное хранение оружия. «Что же они не потушат пожар?» – спросил он на другой день моего заключения, прежде чем прихлопнуть форточку ударом твердой ладони. Президентский дворец горел уже несколько дней. «Пожар – это пиар» – ответил я как профессиональный политолог. Огромное черное облако зависло над центром столицы, касаясь одним крылом «кишиневского замка». Мрачные мысли настраивают на неудачи. Всплыли мои потерянные два курса электрофизического факультета, а вместе с ними – крепко усвоенный урок: дым, стены, койки, тумбочки – все вокруг, включая меня и самого гагауза Петю, все состояло из маленьких субатомных частиц: пустоты и сгустков пустоты. Этой осознанной пустоте легче было вернуть отрицательную энергию. Петя выслал мне на волю по «Вайберу» фотку нашей «хаты» с грязно-зелеными стенами и желтым потолком и подписал: «Надеюсь, не вернешься…» Снимок был сделан против света, поэтому на половине окна не было видно решетки. Нижняя шконка была накрыта моим теплым одеялом. Гагауз Петя уступил мне свою койку на третьей неделе содержания. Из уважения, как он признался, к моим выступлениям на ток-шоу. Тюремная романтика… Телевизионная популярность редко срабатывала, когда мою машину тормозила дорожная полиция.

2. СИЗО

Благополучие нашей «хаты» в СИЗО держалось на особом отношении гагауза Пети и положенца. Кто знал гагауза, понимал суть этой связи. Петя сумел спрятать целый склад оружия во время похода молдавских волонтеров на Комрат[8 - Комрат – город на юге Молдовы, столица АТО Гагаузии.]. Он был вторым или третьим человеком в гагаузском ополчении. Избежать тогда крови помог болградский десантный полк из соседней Украинской ССР. Мрачные, защитного цвета корпуса БМП выстроились у черты городишка против плохо вооруженной кишиневской шпаны, мобилизованной Народным фронтом. Молдавские спецслужбы знали точно, что гагаузы получили от братского Приднестровья взрывчатку, большую партию АК-74 и гранатометы со складов Колбасны[9 - Склады Колбасны – оружейные склады, принадлежащие по праву МО РФ в с. Колбасна, Приднестровье.]. Схрон начали искать, как только гагаузы поостыли, получив с подачи Совета Европы статус автономии. Долгие и нудные поиски склада результатов не принесли. Измученные опера связали гагауза Петю, подсунув ему в гараж пару пистолетов и патронный цинк, несмотря на то, что была объявлена амнистия всем тем, кто создавал Гагаузскую республику.

В обезьяннике редко отвечают откровенностью на откровенность, но все же… Я рассказал гагаузу Пете мою незатейливую историю о плохом добре – о добре, которое оборачивается в конце концов злом. Десять лет назад я сдуру согласился временно занять должность главы сельской администрации и помог одной женщине приватизировать двадцать пять соток государственной земли.

– Тогда и надели на тебя наручники? – недоверчиво спросил гагауз.

– Нет… только сейчас, спустя десять лет… Накопали… по наводке.

– А срок давности?

– Статья о превышении должностных полномочий… Давность – пятнадцать лет!

Петя рассмеялся:

– Это что! Говорят, при Сталине одному российскому академику дали десять лет за то, что хотел угнать Волгу на Запад. Не автомобиль, а реку. – Он сильно ударил ладонью по своей надутой мышцами штанине и по-бычьи нагнул голову.

Два дня спустя, возвращаясь к разговору, он посоветовал мне идти ва-банк. Если прогибаться, то только перед бугром[10 - Бугор – бригадир.].

– Иди к самому Бачулу[11 - Бачул (рум. baci) – главный пастух; администратор овчарни или старший над чебанами овчарни; костеметатель в детской игре в кости.], он же всем рулит!