Я – Спартак! Возмездие неизбежно

Я сосчитал башни из тех, что находились в пределе видимости, остался удовлетворен. Снежная буря, начавшая было сдавать позиции, все же сужала римлянам обзор и развязывала мне и моей группе руки. Из тех башен, с которых дозорные могли заметить нас, в пределах видимости были всего две башни, расположенные навскидку в сорока шагах друг от друга. Все совпадало с теми данными, которые я получил от разведчиков. Я видел на себе испытующие взгляды людей из своей группы. Пора было переходить к действию. Я обвел взглядом свою группу. В глазах этих людей читалась решимость.

– Трое по левую сторону, трое по правую. Остальные остаются со мной, – скомандовал я.

Шестеро гладиаторов, оставшихся на скакунах, двинулись в указанных мной направлениях. Я проводил их тяжелым взглядом исподлобья. К сбруе каждого скакуна была привязана связка хвороста, обернутая в ткань, пропитанную смолой. В тот момент, когда прозвучит корн и римляне перейдут в наступление, эти шестеро расправятся с дозорными, подожгут хворост в полумиле отсюда и забросят его в ров или башни. Пожар на линии укреплений и последующий за ним сигнал тревоги должны будут задержать отъезд старших офицеров и Красса из лагеря, тем самым оторвать их от легиона. К месту пожара стянется охрана римского лагеря, что откроет нам прямую дорогу к палаткам высших офицерских чинов. Именно таков был мой план.

Рядом со мной остались Рут и еще пара человек, с которыми я уже был знаком лично. Парфянец Крат и галл Галант, славившиеся в моем лагере как одни из лучших стрелков. Мы приблизились к башням, я нахмурился и покосился на гопломаха. В карауле на каждой башне стоял только один человек.

– Рут, ты говорил, что их должно быть пятеро? – прошептал я.

Гопломах пожал плечами, не зная, что ответить на мой упрек.

– Все верно, каждый легион выдвигает на караул по одной когорте, ночью сменяются каждые три часа, – подтвердил Галант слова германца.

Однако на башне сейчас стоял только один человек. Похоже, Красс решил собрать людей из караула для решительной атаки по нашему лагерю. Я отдал короткий приказ:

– Начинаем!

Свистнула тетива. Послышался глухой хлопок, затем еще один. В первый пролет V-образного рва упало тело легионера с первой башни, из его горла торчала стрела. Второму легионеру стрела попала в глаз – несчастный сделал несколько неуверенных шагов, вывалился с дозорной башни и ударился о земляной вал. Я почувствовал прилив адреналина – необходимо было перебраться через вал до того, как дозорные с соседних башен обнаружат прорыв.

– Рут!

Рут кивнул и метнул в дозорную башню тяжелый пилум, обвязанный крепкой веревкой на деревянном древке. Пилум, острый наконечник которого имел на конце зазубрины, вонзился в щель между сколоченных досок, словно влитой. Я схватился за веревку, дернул на себя несколько раз, проверяя, насколько крепко застрял наконечник в дереве. Пилум благодаря зазубринам сидел намертво и запросто мог выдержать не только мой вес, но и вес огромного двухсотпятидесятифунтового Рута. Пришлось изловчиться, перепрыгивая V-образный вал. Один неправильный шаг – и я запросто мог свернуть себе шею. Я оказался у башни и, будто альпинист, проворно вскарабкался по достаточно высокой стене укрепления, оказавшись в будке дозорного. Гладиус плавно выскользнул из моих ножен. Снег усилился, но это было только на руку тому делу, которое мы затеяли сегодня. Вокруг не было ни души, и я бросил веревку обратно через вал поймавшему ее Руту. Через несколько минут на башне стояли остальные члены моей группы.

Я обратил внимание, что Крат внимательно всматривается в темноту вдоль линии укреплений. Рука парфянца потянулась к колчану за спиной, он почти вытащил стрелу и собрался переступать через оградку башни, когда я положил руку на его плечо.

– Что ты задумал? – остановил его я.

– Я могу подстрелить еще одного, только вот подойду поближе, – проскрежетал он.

Я выругался сквозь зубы. В темноте, сквозь снег, я не видел соседней башни и тем более дозорного. А значит, дозорный не видел нас!

– Зачем? – Я сверкнул глазами, с трудом сдерживая в себе порыв выхватить из рук Крата лук и переломить его пополам. – Ты хочешь, чтобы нас засекли?

– Он даже не успеет пикнуть, Спартак! – На лице парфянца появилась усмешка.

Крат было натянул тетиву, как я, потеряв терпение, выхватил стрелу из его рук и выкинул в ров.

– Отправишься следом! – В моих руках появился короткий кинжал, лезвие которого я прислонил к шее Крата. – Вопросы?

– Это римлянин, который заслуживает смерти! – вспылил парфянец.

– Он все понял, Спартак, это недоразумение! – вмешался Рут, который буквально повис на моей руке с кинжалом.

– Я предупредил, – процедил я сквозь зубы, убирая кинжал за пояс.

Рут схватил Крата за шкирку и хорошенько встряхнул своего бойца, что-то разъясняя тому на смеси германского и латинского. Я не понял не единого слова, как наверняка и сам Крат, но парфянец покорно склонил голову, слушая своего непосредственного командира. Он побледнел, посмотрел на меня с недоумением, поправил колчан со стрелами на спине, но ничего не сказал, затаив обиду. Без слов было ясно, что стрелок не понимает, почему нельзя расправиться с римлянином, когда выпадает возможность подкрасться к нему незамеченным. Остался осадок. А ведь когда я объяснял своей группе, что следует делать, а что делать категорически нельзя, Крат был в первых рядах среди тех, кто соглашался и кивал головой. Впрочем, еще когда я шел сюда, я знал, что трудности будут возникать. Сложно объяснить человеку, почему он не имеет права отомстить ублюдку, сделавшему рабами тебя или твоих близких. Ненависть к римлянам сидела глубоко в крови многих племен. Римляне были для них как красная тряпка для быка.

Я еще раз убеждался, что мне следовало смотреть в оба, чтобы кто-нибудь из моей группы не натворил дел, способных разрушить мой план. Ни в коем случае нельзя было допустить, чтобы Рут, Галант или Крат вступили в схватку с кем-либо из римлян, оказавшись внутри лагеря, не будь то офицеры высшего звена либо сам Марк Красс собственной персоной. Я попытался отбросить эти мысли прочь из головы.

С башни отчетливо, как на ладони, виднелся лагерь римлян. Он защищал базировавшиеся немного выше легионы на случай нашей внезапной атаки. К лагерю подводила главная улица, навскидку не меньше семи перчев в ширину, которая тянулась через весь лагерь. Главная улица пересекалась рядами прямых улиц, тянущихся поперек стены, вдоль которых стояли небольшие палатки легионеров, искусно сделанные из телячьих шкур на деревянном остове, высотой с человеческий рост. Казалось, палатки были повсюду, напоминая грибы, выросшие после дождя, но на самом деле эти палатки с двумя входами с разных сторон больше напоминали по форме бабочку. Однако, как и во всем у римлян, в расстановке палаток прослеживалась планировка, что гарантировало маневренность при обороне на случай внезапной атаки извне. Среди палаток то и дело мелькали силуэты легионеров. Каждому из нас следовало уяснить – чтобы пробраться к шатру Красса, спрятанному гораздо глубже, в самом сердце римского лагеря, нам придется совершить подвиг. С минуты на минуту две тройки гладиаторов из моей группы должны были вступить в дело. Чувствовалось приятное напряжение, растекающееся по всему телу. Знакомое чувство предвкушения. Послышался сигнал корна – легион Красса перешел в наступление.

Наконец, сначала слева, а потом мгновение спустя и справа от нашей башни раздались приглушенные крики. Небо озарили вспышки полыхающей ярким пламенем стены. Это был наш сигнал к действию. Две тройки гладиаторов подожгли дозорные башни и часть стены.

– Все за мной!

Я спрыгнул с дозорной башни, моля Бога, чтобы на нашем пути сейчас не встретилось ни одного легионера, выставленного в караул, который мог бы замедлить наше наступление. Римляне все как один бросились к полыхавшим пламенем башням. Слышались сбивчивые команды, топот ног, брань и скрежет доставаемого из ножен оружия. Я выставил перед собой свой меч и бегом пересек первую улицу, когда вдруг передо мной появились двое легионеров. Совсем молодые, еще юноши, которых крики тессерария застали в палатке за уединением друг с другом. Судя по всему, их контуберния отправилась на построение, тогда как им двоим было поручено нести караул. Один не сразу понял, что происходит, или сделал вид, что не понимает ничего. Он попытался заговорить.

– Как ты сюда попал? – нахмурился легионер с непритворным удивлением.

Второй оказался менее разговорчив и потянулся к мечу. Я ударил наотмашь, угодив круглой рукояткой гладиуса прямо в его мясистый нос и превратив его носовую перегородку в кашицу. Послышался хруст ломаемых костей, брызнула кровь, и легионер со стоном опустился на колени. Я докончил дело точным ударом в подбородок, после которого римлянин потерял сознание и мешком завалился на землю. Второй легионер попятился, косясь то на меня, то на своего лежащего в отключке товарища. Было видно, как скривились его губы, и он было собирался звать на помощь, но с его губ лишь сорвался булькающий утробный звук – в горло вонзился заточенный, словно лезвие, метательный нож Галанта. Легионера откинуло на палатку, бездыханное тело медленно сползло в сугроб. Рут коротким ударом в грудь добил первого легионера. Галант как ни в чем не бывало вытащил из горла второго легионера свой метательный нож. Крат и Рут заволокли тела в палатку. Снег заметал все следы борьбы…

Мы двинулись дальше. Передвигались короткими перебежками и очень скоро оказались на главной улице лагеря. Я решил взять небольшую паузу и дать своим людям отдышаться.

– У них здесь целый военный городок, – пробурчал Галант, осматривая открывшуюся перед нашими глазами картину.

– Они боятся нас, Спартак! – воскликнул Рут.

– Боятся, – согласился Крат.

Я промолчал. К своему стыду, я не так много знал о римлянах, но в передаче, которую однажды видел по «Дискавери», слышал – римляне славились своими военными лагерями, к постройке которых подходили основательно и скрупулезно. Лагеря строились при каждом перевале, чтобы исключить неожиданную атаку врага, и в дальнейшем многие лагеря вырастали в целые города и бастионы. Зная это, я сомневался, что Красс или кто-то из его офицеров всерьез боялся оказавшихся на грани разгрома рабов. Но портить боевой настрой своих бойцов не хотел.

Мы затаились у главной улицы лагеря римлян. Я смотрел на небольшую квадратную площадку в самом центре римского лагеря. На претории расположились жертвенники, трибуна для обращения к солдатам, а также ряд палаток высшего офицерского звена. Большая палатка, в которой с легкостью поместилась бы целая центурия, без сомнения, принадлежала главнокомандующему, претору Марку Крассу. По правую сторону от нее стояла палатка немногим меньших размеров, которая, как заверил меня Рут, отводилась квестору. Слева расположилась более скромная, нежели первые две, но не менее помпезная, по сравнению с палатками обычных легионеров, палатка трибуна латиклавия. Палатки военных трибунов ангустиклавиев соседствовали с палатками латиклавия и квестора, расположившись по обеим сторонам от них. Непосредственно за главной улицей стояли квартиры легионеров, которые сейчас пустовали.

План сработал. Единственная палатка, в которой горели зажженные факелы, была палаткой самого Марка Красса. Все верно – мне удалось озадачить своим выпадом офицеров, которые остались в лагере и, возможно, собрались на военный совет, чтобы разобраться, что же произошло. Одновременно мне удалось на некоторое время оторвать их от легиона, который уже перешел в наступление. Оставалось поставить точку – мы выдвинулись к палатке претора.

* * *

Энергичный мужчина, меривший шагами палатку, сразу привлек мое внимание. Судя по интонации, с которой он вел разговор с окружающими его людьми, он был крайне раздражен и едва сдерживался. Я несколько раз слышал его имя – Гай Тевтоний. Судя по всему, он служил центурионом-примипилом в легионе Марка Красса, и мы застали его за выступлением перед внимательно слушавшими его военными трибунами. Речь его сопровождалась обильной жестикуляцией. Трибуны слушали этого человека с открытыми ртами, по чему можно было судить, что Тевтоний занимал в легионе особое положение. Именно занимал – я смотрел в помутневшие, исказившиеся от боли глаза центуриона, когда он в ответ на мой вопрос «где Красс?» схватился за острие моего гладиуса и наделся на него, словно на шампур. Этот поступок следовало назвать достойным настоящего мужчины, чего нельзя было сказать об остальных собравшихся тут людях. Несмотря на то что нас было двое – я и Рут, а их шестеро, они не захотели принять бой. Трибуны подскочили со своих мест и попятились к другому выходу, смекнув, что охрана палатки мертва, а те, кто сумел проникнуть в хорошо охраняемый римский лагерь, наверняка умеют держать оружие в руках. Вот только с другого выхода их уже поджидали Крат и Галант. Схватки было не избежать. По парам, двое против троих с каждого входа преторской палатки. Четверо против шести. Я перехватил гладиус и бросился на застывшего у стены латиклавия, который в отличие от Гая Тевтония, разгуливавшего по палатке в тоге, успел облачиться в полное военное обмундирование. Голову его защищал шлем-касик с гребнем из конского волоса, на тело был надет торакс, ноги защищали поножи, на поясе висел ремень-балтеус с бронзовой накладкой. В руках трибун держал кинжал пугио, по форме похожий на гладиус, со суженным у рукояти лезвием. Трибун, быстро смекнувший, что на кону стоит его собственная жизнь, с трудом, но отразил мой первый выпад, нацеленный ему в горло. Следующим ударом свободной руки я врезал ему в пах. Латиклавий нагнулся и жалобно застонал. Я приготовился добить поверженного врага, но в этот момент боковым зрением увидел летящий в мою голову табурет. Я не успел увернуться и прикрылся локтем. Глаза затмила боль – табурет плашмя врезался в болевую точку. Латиклавий, с которого слетел шлем-касик, бросился к столу, на котором лежал легкий пилум. Он перехватил пилум свободной рукой и запустил его в меня. Наконечник просвистел в двух пальцах от моего плеча, и пилум безучастно повис, вонзившись в шкуру палатки за моей спиной. Я заметил, что трибун смотрит мне за спину.

– Прикончи его! – заверещал он.

Сзади меня вырос второй военный трибун, ангустиклавий, кидавший табурет. Он держал в руках гладиус. Вдвоем они попытались оттеснить меня к краю палатки, чтобы лишить маневра и свободы действия. Отступая, я перевернул стол, используя столешницу в качестве оборонительного заграждения. В разные стороны полетели чашки, свечи с подставками, тарелки, по полу разлилось недопитое вино. Надо признаться, эти двое знали, с какой стороны держаться за меч, и ничуть не порочили свои сословия всадников и сенаторской аристократии. Единственное, о чем я сожалел сейчас, что вместо привычного боевого ножа в моих руках оказался гладиус, имевший совсем другой центр тяжести, иначе лежавший в руке, по-другому реагировавший на мои движения. К новому клинку следовало привыкнуть. Но где еще, как не в бою, следовало приобретать новый опыт? Видя, как замешкались оба моих визави, я уперся в перевернутый стол и резко ударил по столешнице ногой, вместе со столом оттолкнув от себя латиклавия. Он отшатнулся, не устоял на ногах, завалился на пол, придавленный сверху довольно увесистым столом.

– Таций, держись!

Второй трибун по инерции отскочил ко входу. Окажись нападавший самую малость расторопнее, он бы получил шанс бежать, чтобы вызвать в палатку претора подмогу, но я одним прыжком оказался у выхода и пригвоздил трибуна лезвием своего гладиуса к земле. Железный торакс, надетый на бедолагу, на поверку оказался совсем непрочным. Вовремя подоспевший Рут точным ударом пилума раз и навсегда пресек попытки выбраться из-под стола незадачливого латиклавия – наконечник пилума согнулся в бараний рог. Гопломах выпрямился и с высоко поднятым подбородком смотрел на меня, а затем провел кончиком гладиуса по своему языку. По губам, вниз к подбородку гладиатора, заструилась кровь. Я знал, что последует за этим, и не хотел смотреть на жестокий обычай племени, из которого был родом Рут, поэтому отвернулся.

Галант и Крат по моей просьбе притащили корн, найденный в одной из соседних палаток. Я смотрел на странный, изогнутый русской буквой «С» инструмент, чувствуя, что дело, ради которого мы пришли сюда, сделано только наполовину. Со старшими офицерами личного легиона Марка Красса было покончено. Были мертвы примипил Гай Тевтоний и его шесть трибунов, оказавшихся в большинстве своем последними трусами. Но среди них не было того человека, чья голова стоила дороже всех, вместе взятых, – претора Красса. Главнокомандующего не было в лагере. Можно было предположить, что Красс возглавил легион либо же выдвинулся навстречу остальным своим легионам, стягивающимся в лагерь. Несколько минут я стоял в замешательстве, слыша, как забавляются за моей спиной гладиаторы с отрезанной головой одного из трибунов. Гадать, куда подевался проконсул, попросту не было времени, а рисковать я не мог. Когда в легионе узнают о смерти трибунов и центуриона первой когорты, вполне вероятно, что будет принято решение повернуть назад, за укрепления. Я поднес корн к губам. Пора было дать сигнал Ганнику и Касту.

Глава 3

– Эй, Спартак! Смотри! Смотри, кому говорю! – истошно заверещал Рут.

Гопломах схватил меня за плечо и затряс так, что я чуть было не упал с земляного вала. Я с трудом устоял на ногах и повернулся туда, куда показывал гопломах. Показывал Рут на римский легион, застывший в нерешительности неподалеку от линии укреплений. Я нахмурился, потому что в следующий миг до моих ушей донесся лязг металла.

– Что за… – Слова застряли поперек моего горла.

– Это Каст! – охрипшим голосом вскричал Крат.