Дорога войны

– Отлично! – бодро сказал патрон и нервно потер ладони. – Не откажешься проехать в ту же сторону?

– В Дакию? – удивился Луций.

– Туда! Я заплачу, не обижу. Эльвий поскреб в затылке.

– Мне тоже золото искать? – уточнил он.

– Пусть ищут преторианцы! – отрубил Элий Антоний. – А ты тихо следуй за ними. Вот найдут они золото – тогда только и действуй. Хочешь – убей их, хочешь – просто обдури, мне всё равно, лишь бы золото Децебала попало в мои сундуки! Тебя я знаю, Змей, потому и посылаю. «Опасные» тебя не испугают, а к золоту ты равнодушен. И – главное! С тобой поедет мой сын.

– Гай?! – изумился Эльвий. – Клянусь Юпитером, вот это новость! Пожалей мальчика, превосходительный! Он капризен, как девушка, он изнежен и слаб! Его руки предпочитают мечу и веслу стило и гребень!

– Вот поэтому я и посылаю его с тобой, – сказал Элий Антоний с напором. – Гаю давно пора стать истинным мужчиной, а с тобой он живо повзрослеет! Да и не в этом дело, Луций. Дакийское золото мне действительно нужно, понимаешь? Очень и очень нужно. Такое дело кому попало не поручишь, а уж родному сыну я довериться могу. А вот и наш латиклавий![30 - Трибун-латиклавий – третий по значительности чин в легионе. Сыновья сенаторов производились в латиклавии хотя бы на год-два, чтобы набрать «стаж».] – вскричал он.

На террасу выбрался молодой человек с прилизанными волосами, высокий, с широкими костлявыми плечами и длинными жилистыми руками. На нем были шлем с белым гребнем, стальной панцирь-торакс с искусной золоченой чеканкой и шпоры на сапогах. Поверх торакса Гай небрежно повязал белый шарф «кандидата в сенаторы». Холеное лицо трибуна-латиклавия выражало скуку.

– Септимий сказал, чтобы я нашел тебя, – выговорил он, растягивая гласные.

– Да, сын, – сдержанно сказал сенатор. – Познакомься, – усмехнулся он, – это Луций Эльвий, гладиатор, он же Змей. Завтра утром вы с ним отправитесь в Дакию.

– Ты так думаешь? – слабо улыбнулся Гай.

– Я так знаю! – рявкнул сенатор. – Оставь свои замашки и слушай! Твоя задача – найти в Дакии сокровища Децебала и овладеть ими. Иначе тебе никогда не стать сенатором! Ты проведешь остаток своих дней на нашей вилле в Далмации, питаясь хлебом, сыром и кислым вином. И не потому, что будешь наказан! – Сенатор отдышался и договорил уже спокойно: – Мы разорены, сын. У нас миллионные долги. Знаешь, почему я вчера не заседал в курии? Потому что моя единственная тога уже серая от грязи, а платить фулонам за стирку мне нечем!

– Всё так плохо? – пролепетал Гай.

– Всё гораздо хуже, – проворчал Элий Антоний, – но я и так наговорил лишнего. Поэтому езжай и найди золото. Луций всё знает, слушайся его во всем.

– Я?! Его?! – оскорбленно воскликнул Гай. – Трибун будет подчиняться какому-то гладиатору?

Сенатор недобро усмехнулся.

– Сын, – сказал он, – из тебя трибун, как из меня танцовщица. А Змей – гладиатор первого палуса.[31 - Палус – ранг. Гладиаторы делились на пять палусов, первый был высшим.] Он свободный гражданин, победивший в тридцати девяти боях!

– В сорока, – скромно заметил Луций.

– Тем более. Ты все понял, Гай? Растерянный трибун-латиклавий кивнул.

– И скоро ехать? – спросил он плаксиво.

– Завтра! – отрезал сенатор. – Отправитесь на рассвете. Гадания были успешны, а Фортуне я принес обильные жертвы. – Посопев, он добавил миролюбиво: – Не переживай так уж сильно, Гай. Ты отправишься в Дакию, как легат, в «вольное посольство».[32 - «Вольное посольство» (legationes liberae) было официальной командировкой по частным делам.] Тебя будут сопровождать четыре ликтора[33 - Ликтор – сопровождающий посланника или высокое должностное лицо. Нес на плече фасции – пучок розог и топорик – как символы власти, могущей карать.] – Луций, Бласий, Рубрий и Тиций. Как только прибудешь в Сармизегетузу, сразу ступай в службу наместника – пороешься в документах. У тебя будут полномочия, проверишь состояние дел с верованиями варваров. Ищи любую нить! Узнай, где стоят или стояли храмы этого их Замолксиса… или Залмоксиса? Ну, что-то в этом роде. Ищи следы золота! И помни, Гай, – или ты вернешься с богатством, и тогда тебе обеспечена блестящая будущность, или мы с тобой переедем в самую занюханную инсулу, куда-нибудь в вонючую Субуру, и будем побираться, как последние пролетарии! Ты всё понял, Гай? Тебе я доверяю наше будущее!

– Постараюсь оправдать доверие. – уныло промямлил Гай.

Глава четвертая,

в которой подробно объясняется, как подружиться с врагом

«Опять скрипит потертое седло…» – мурлыкал себе под нос Сергий Роксолан, направляя коня по виа Попилиа, уходящей к северо-востоку. Дороги Рима… Прямые, гладкие, мощенные камнем, с почтовыми станциями через каждые восемь-десять миль, где и харчевня найдется, и гостиница. Что ни говори, а такие пути сообщения заслуживали хвалебных песней! Римские виа не петляли суетливо – их прокладывали по прямой, срезая холмы, засыпая овраги, пробивая тоннели в скалах, перекидывая мосты через реки.

Покинув Рим, Сергий и его команда тронулись по виа Фламиниа и не съезжали с нее до самого Ариминума. Там, под аркой Августа, их ждала развилка – они свернули на виа Эмилиа. А после Патавиума[34 - Ариминум – ныне Римини. Патавиум – Падуя.] продолжили путь по виа Попилиа – раскрашенная статуя бородатого Приапа с факелом в одной руке и с рогом изобилия в другой указала им направление громадным фаллосом.

Рядом с Сергием скакал невозмутимый Искандер сын Тиндара, он подставлял лицо ветру и улыбался. За спиной цокали копыта коней Гефестая и Эдуардуса Чанбы, друзей и побратимов, вечно ругающихся и подкалывающих друг друга, но попробовал бы кто наехать на «Эдикуса»! Тут же появлялся Гефестай – с твердым намерением облегчить обидчику переход в мир иной, быстрый и с гарантией.

Роскошную форму преторианцев пришлось оставить дома, как и рабов. Впрочем, четверка всё равно щеголяла в одинаковой одежке: на каждом были скифские шаровары, просторные длинные рубахи с разрезами по бокам, подпоясанные гетскими ремнями с серебряными накладками, изображавшими зверюг и пичуг, луну и звезды. На ногах – мягкая обувка, похожая на мокасины, на плечах – плащи с бахромой, а на головах – войлочные колпаки. Так одевались даки, причем колпаки носили лишь даки-пиллеаты, тамошняя знать. Римляне звали эти колпаки фригийскими и считали их символами свободы – любой вольноотпущенник получал колпак-пиллеус из рук бывшего хозяина в знак освобождения от рабства.

– Командир! – подал голос Гефестай. – Останавливаться где будем?

– Скоро мансион должен быть, – ответил Лобанов, – там и заночуем.

– А недурно устроились латины, – проговорил Искандер, – есть на что посмотреть со вкусом. Цивилизация!

Они как раз въезжали на пригорок, и с высоты открылся живописный вид – на сжатые поля, четко очерченные межами и низенькими оградками, сложенными из камней, на сады и оливковые рощи. Вся земля была возделана и ухожена, а маленькие островки леса или произрастали на отрогах гор, или были посвящены богам. Тогда над верхушками священных рощ поднимались белые храмы. Пустынных пространств не наблюдалось вообще: куда ни посмотришь – всюду колоннады вилл, красные черепичные крыши, дороги, виноградники.

– Сергей, – сказал Тиндарид, не поворачивая головы, – кто-то за нами упорно следует. Я уже восемь перекрестков насчитал – сворачивают строго за нами.

Роксолан, беспечно любуясь пейзажами, спросил:

– И много их?

– Пятеро конных и, наверное, столько же лошадей в поводу.

– Догоняют?

– В том-то и дело, что нет. Строго выдерживают дистанцию – так, чтобы и нас из виду не потерять, и слишком близко не оказаться.

– Мало ли! – подал голос Эдик. – Вдруг им с нами по дороге.

– Может, и так, – легко согласился Искандер.

– На станции видно будет, – решил Сергий.

Мансион, дорожная станция, обнаружился на полдороге к Аквилее. В глаза сразу бросалась государственная гостиница – крепкое двухэтажное сооружение из беленого камня под черепичной крышей, с крытыми галереями. Гостиница была поставлена буквой «Г», длинная, приземистая конюшня превращала ее в «П», а высокий забор с мощными воротами замыкал в квадрат.

Подъездная дорога тоже была мощеная и доводила до ворот. Створки стояли распахнутыми, открывая взгляду чистый двор-плац. У входа тянулись длинные скамьи, параллельно им шла коновязь, похожая на спортивное бревно, и поилка, сложенная из камня. Под навесом на очаге грели вино с водой, еще дальше дымила большая хлебная печь.

– Искандер, – сказал Сергий, – устрой коней, – и протянул эллину эвакцион, выданный Марцием Турбоном. Эвакцион – подорожная грамота – давал право менять лошадей на станциях по всем дорогам империи.

Тиндарид кивнул, слез с седла и принял поводья.

– Прощай, коняка! – похлопал Эдик по шее своего скакуна.

– Седло хоть сними! – прикрикнул Гефестай.

– А он его хочет коню на память оставить, – ухмыльнулся Искандер, – чтобы помнил, кого вез!

– Смейтесь, смейтесь… – с горькой улыбкой великомученика сказал Эдик. – Истинно говорю вам, наступит пора – и прозреете! И восплачете, и раскаетесь за обиды великие, что чинили мне, и возмолите о прощении, но отрину вас, изрекая: «Да поидете вы на фиг!»

– Не юродствуй, – строго сказал Искандер и добавил: – Надо уважать чувства верующих.