Ганфайтер. Огонь на поражение

Марина рассмеялась.

– Это Илью Харина так прозвали – Тугарин-Змей. Змей – потому что Илюша все мечтает Великого Морского Змея поймать, а Тугарин… Точно не скажу, вроде был такой богатырь, что ли, или великан. Все, Тима, можешь выбираться.

Браун вылез из диагностера, заинтересованно заглядывая в вырез халатика – Рожкова как раз наклонилась над монитором, и видимость была прекрасная.

– Я сильно болен? – пошутил он, радуясь, что Марина в хорошем настроении.

– Жить будешь! – рассмеялась врачиня.

Оторвавшись от монитора, она развернулась, наклоняясь над кубом энергосборника. Теперь младший смотритель любовался ножками докторши – стройными такими, длинными ножищами…

Вздохнув, Марина повернулась и развела руками в притворном огорчении:

– И ты тоже здоров.

– Извини, – брякнул Тимофей, и врачиня расхохоталась.

Чуток посерьезнев, но сохраняя на лице улыбку, Марина сказала:

– Это ты меня извини за вчерашнее. Я просто дико разозлилась на тебя, и… И убедилась, что ты не трус. Ведь это ты застрелил Хлюста?

Помолчав, Браун признался:

– Я. Его и Беса.

– Нет, Беса ты только ранил.

– Что-о?! Он живой? А откуда ты?..

– Костя рассказал.

– Костя? Кот? С таким шрамом? – Тимофей показал, с каким.

– Да. Костя сказал так: «Хлюсту выпала черная двойка, а Браун пошел с козырей…»

Повинуясь неслышному призыву, Тимофей обхватил девушку, сграбастал ее длинными костистыми руками и прижал к себе. Марина не сопротивлялась. Она сама обняла его за шею и прижалась губами, язычком растворяя пересохшие Тимины губы.

Задыхаясь, Браун перевел одну руку с талии девушки на ее попу, а другую ладонь вмял в пышную грудь. Марина тихо застонала и прошептала:

– Не здесь… И не сейчас.

Схватив Тимофея за руку, она вывела его обратно на улицу и торжественно передала Боровицу.

– Годен!

– Ну, слава богу… – проворчал сегундо.

Рядом с главным смотрителем стояли трое парней. Плосколицее дитя тундры под два метра ростом и два шустрых молодых человека, рыжий и светлый. Молодые люди улыбались, как на рекламе зубной нанопасты.

– Знакомьтесь, – сказал Станислас с оттенком нетерпения и хлопнул по груди двухметрового: – Это Арманто, знатный китодой, командир звена субмарин, старший смотритель… и ленивый до ужаса!

Дитя тундры ничуть не обиделось – ухмыльнулось, смежая глаза в щелки, и поправило главного смотрителя:

– Шибко-шибко ленивый, однако!

– Не прикидывайся чукчей.

– А я кто, по-твоему?!

– Тимофей Браун, – не к месту вставил младший смотритель и подал руку.

– Арманто Комович Вуквун, – церемонно сказало дитя, сжимая его пятерню так, что косточки хрустнули.

– А это – Рыжий и Белый! – продолжал представление Боровиц.

– Шурики мы, – солидно отрекомендовался рыжеволосый. – Мы не клоуны, сразу предупреждаем. Мы жутко серьезные!

– Я – Шурик Белый, – отрекомендовался светлый. – Фамилии такой.

– А я – Рыжий! – ухмыльнулся его товарищ.

– А то бы он не догадался, – прогудел Илья, он же Тугарин-Змей.

И Браун пожал крепкие руки новых знакомых. Ладони у них были – сплошная мозоль.

Похлопав себя по карманам, Станислас спросил:

– Закурить есть?

Тимофей с готовностью достал пачку сигарет с зеленым биофильтром – сам он не курил, только угощал.

– Не-е, Сихали, – мотнул головой сегундо. – Эту хрень я в рот не беру. В них не табак, а одно название…

Арманто протянул Боровицу кисет, Рыжий поделился клочком папиросной бумаги.

– О, совсем другое дело! – оживился сегундо, привычным движением скатывая самокрутку. – Тутошний табачок, океанский… – просветил он Брауна. – Водоросли такие в лагунах разводят, в них того никотину… Ну, прямо завались!

Закурив, Станислас сощурился довольно, а китопасы переглянулись и уставились на Тимофея.

– Кха-кхм! – отчетливо прокашлялся Белый и сделал выразительный жест: – Проставиться надо.

– Думаешь? – сощурился сегундо.

– А как же?! – вытаращился на него Рыжий. – Закон суров, но это закон – новенькому полагается угостить... Нет, ну ты сам подумай – как ему еще вливаться в коллектив?

– Ладно, – ухмыльнулся сегундо. – Закуска за мной.

– А я угощаю! – расплылся в улыбке младший смотритель, радуясь, что народ ему попался хороший.