Пневмат или огнестрел, я разбираться не стал. Подскочил и всадил носком ботинка по печени этому Вильгельму Теллю недоделанному Казанове доморощенному.
Тот опять хрюкнул и перекатился на спину Готов.
Пистолет я подобрал и сунул в карман. Пригодится в хозяйстве.
Встретился глазами с девушкой – она смотрела на меня, будто на ангела, явившегося с благой вестью.
– Пойдем, – буркнул я, – провожу.
– О-ох… – простонала моя визави и стала нюнить. – Спасибо вам огромное-е!
– Да ладно…
Бочком между двух еле ворочавшихся тел девчонка прошмыгнула ко мне, и мы зашагали прочь отсюда, с места неудавшегося преступления.
Выйдя за ворота, я спросил:
– Тебя как звать хоть?
– Марина, – ответила моя нечаянная спутница и шмыгнула носом.
– А живешь ты где?
Марина вздохнула грустно-прегрустно:
– А нигде… С Украины я. Нас набрали целый вагон. Сказали, шо на работу в самой Москве устроят, а мы уже потом, с получки, рассчитаемся и за проезд, и за питание… Приехали мы, паспорта у нас отобрали – и на улицу всех. Этими… ну..
– Проститутками? – догадался я.
– Ну, да… А бригадир наш оказался вовсе не бригадир, а этот… ну…
– Сутенер?
– Ага… Я, как только до меня дошло, сразу деру дала. Они за мной погнались, но я убежала.
– Да-а, бегать ты умеешь.
– Ага… И теперь ни документов, ни денег, ничего… Месяц уже бичую.[1 - Бичевать – от слова «бич», производного от англ, beach – берег Первоначально в СССР «бичами» называли моряков, списанных на берег за пьянку, но постепенно этот статус был перенесен на всех опустившихся, спившихся людей, перебивающихся случайными заработками.]
– Ну, на бичиху ты пока не тянешь, – усмехнулся я. – Не несет от тебя, маты не гнешь, да и голосок не пропитый… Я и сам бомж, так что бомжих всякого разбору навидался. Ладно, пошли.
– А куда?
– Устрою тебя на первые дни, а там видно будет.
Не спрашивая больше, Марина доверчиво зашагала рядом, подлаживаясь под мою походку.
До станции добрались быстро, а скоро и электричка моя подошла. Если повезет, то контролер припоздает, и мы успеем выйти, не заплатив.
Вообще-то, я не только «благородный», но и честный, законопослушный и все такое. Однако и экономный тоже…
Когда бабосов нехватка, совестливость притупляется.
– А куда мы? – шепнула Марина. – В Москву?
– Да нет, поближе. Нам до Храпуново, там рядом деревня – и дачный поселок, где я живу.
– Прямо на даче?
– Прямо. Хозяйкой там одна бабуська, вот я с ней и договорился. За домом смотрю, печку протапливаю, починяю, где нужно…
Я осмотрелся. Вагон был полупустой. Ближе к нам тетка в платке дремала, сонно кивая головой, словно соглашаясь со всеми. За окном плыли окраины Электростали. Уже заметно стемнело, и местность казалась неуютной в сумерках – расплывшиеся в черноте подступавшей ночи дома, выстроившиеся в ряд за путями, выглядели угрюмыми, косо попиравшими серый снег, а свет автомобильных фар, изредка окатывавший их облупленные бока, лишь усиливал впечатление унылой запущенности.
Я тут же вспомнил, как прошлой зимой бродил по вечерним московским улицам, как повсюду светились окна, приоткрывая чьи-то жития, а я шел один, без дома, без семьи, без имени даже, и мне было тоскливо и холодно.
И минус на градуснике тут был ни при чем – не тело зябла, душа.
– А почему – на даче? – удивилась Марина.
– Я же сказал – бомж я.
В ответе моем прозвучали нотки раздражения – не люблю я про свой статус говорить, не лучшая это тема.
– Да поняла я, поняла, – заспешила девушка. – Просто не поверила сразу. Вы… ты и бритый, и одет прилично…
Я усмехнулся.
– Это моя парадно-выходная форма. В ней я… хм… родился, скажем так. Вот, вертится в голове одна фразочка, сам не знаю, откуда, – «жизнь дается лишь дважды».
– А-а! – обрадовалась моя спутница. – Так это фильм был такой, про Джеймса Бонда!
– Да? Буду знать…
Мне вдруг захотелось рассказать Марине обо всем, что со мною приключилось. Откровенность мне, мягко говоря, не присуща, но доверчивость этой девчонки сама по себе располагала к тому, чтобы открыться.
– Это случилось прошлой зимой, – начал я, – одиннадцатого декабря, где-то в том районе, где шоссе Энтузиастов пересекает МКАД. Помню, вечер был. Мороз не стоял, и ветра чуть, снегу насыпало чистого, пухнастого. Помню, как я вышел на свет, под самый фонарь, мою тень помню, четкую такую, а потом еще чья-то появилась. И сразу удар по голове…
– Ой… – шепотом сказала Марина.
– Да-а… – поморщился я. – Очнулся от холода, и сразу больно стало. Отжался, а пальцы совсем онемели. Закоченели. Я на колени кое-как поднялся, греть стал руки, а башка разламывается просто. Кровь на волосах подсохла, и на щеке, как корка, да еще мутит меня – видать, сотрясение заработал. Но это все так, мелочи. Главное, я память потерял. От слова совсем.
– Как?! – выдохнула девушка. – И ничего-ничего не помнишь?
– Ни-че-го, – раздельно проговорил я, ежась, словно от прошлогоднего холода. – Вся моя жизнь усохла до вот этого года. А кто я был, где жил, кем работал – понятия не имею. В карманах ни денег, ни документов. Наверное, тот, кто меня по башке треснул, все забрал, вместе с курткой, или что я тогда носил. В одном-то камуфляже не походишь особо. Вот так… Шофера-дальнобойщики поделились бинтами из аптечек, я кое-как голову перевязал. Ночью холодно было, еще и ветер поднялся, а укрыться-то негде! Хорошо еще, Кириллыча встретил, бомжа со стажем. Тот меня в какой-то подвал отвел, а там теплотрасса проходила, вот мы на трубах и устроились. Матрасы, помню, черные от грязи, но мне было не до брезгливости – упал и заснул.
Марина вздохнула.
– Ужасно… – пробормотала она.