Гридень. Из варяг в греки

– А-а! – протянул Амосов. – Вот оно что… Поздравляю. – Внезапно он оживился и предложил: – Слушай, а давай вместе сгоняем?

– Да ради бога! – согласился я. – Только сам поведешь – я на твоем автомате не привыкну никак.

– Собирайся тогда, я за тобой заеду.

– Лады!

Глава 2,

в которой открывается тайная комната

Побегал я по кабинетам, оформил все, и Яша подъехал к самому бабушкиному дому – старинному четырехэтажному зданию из темного кирпича, чудом уцелевшему в войну. Я поднялся на знакомый этаж и позвонил в дверь Веры Павловны.

Старушка долго не открывала, но вот послышалось шарканье.

– Кто там? – спросил дребезжащий голос.

– Это я, теть Вер! Игорь!

– Ах, Игореша…

Дверь открылась, и щупленькая Вера Павловна выглянула на лестничную площадку.

– Здравия желаю, Вера Павловна! – гаркнул Амосов по-строевому.

– Здравствуйте, Яша, – церемонно ответила старушка. – А я тут приболела немного, сквозняки же кругом, не убережешься… Вот ключики, Игорек.

Сморщенная лапка, похожая на куриную, протянула мне брелок с парой ключей.

– Спасибо, теть Вер, – сказал я, плохо скрывая нетерпение. – Выздоравливайте!

– Ага, ага…

Я открыл дверь и вошел в квартиру номер пятьдесят. Я помнил тут все – и блестящую дверную ручку, и порез на дерматиновой обивке, и скрипучий паркет. А квартира помнила меня.

Стояла тишина, даже напольные часы в зале не отбивали секунды – кто бы за ними смотрел? Это только все бабушкины цветы Вера Павловна перетащила к себе, а механизм ей не было жалко.

Неожиданно я почувствовал разочарование. Квартира словно выдохлась, я не воспринимал тех привычных мне запахов, которые создавали ранее незримую ауру дома.

– Ну вот, – сказал Яша с удовлетворением, – теперь ты наконец сможешь купить себе отдельную квартиру. В Питере жилье подороже будет, но площадь тут – ого-го! Да и дачу продашь заодно, и гараж… Нет, денег хватит! Улучшишь жилищные условия.

– Пожалуй… – рассеянно протянул я.

Пройдя в дедов кабинет, я остановился. Все было, как прежде. «Дон Антонио» не позволял бабушке убирать здесь, сам наводил порядок. И тут я поежился – дверь в тайную комнату была закрыта, но вожделенный некогда ключ торчал в замке.

– А книг-то сколько… – пробормотал Яков. – А это что? Инка… Иконо…

– Инкунабула, – подсказал я.

– Дорогущая, наверно…

Не ответив, я повернул ключ в замке и толкнул дверь. За порогом было темно. Рука сама нашарила выключатель на стене, и яркий свет залил небольшое квадратное помещение.

Я обомлел. Не зря, ох, не зря я так рвался сюда в детстве.

Тайная комната была набита сокровищами!

Нет-нет, передо мной не сверкали золотые самородки, а из ларцов не вываливались груды бус, ожерелий и прочих колье, как в фильмах про графа Монте-Кристо.

Справа располагался стеллаж, сколоченный из досок, заваленный футлярами с папирусами; ножнами с кинжалами, кривыми и прямыми, одинаково разукрашенными каменьями; парой кожаных панцирей, наколенниками, налокотниками, наплечниками, поножами, кольчужными рукавицами…

Тут же лежала толстенная книжища, переплет которой застегивался хитроумными замочками, стояло несколько мраморных бюстов, изображавших кого-то из римских императоров, статуэтки-ушебти из египетских гробниц, кубки из полупрозрачного алебастра, целый сервиз тарелок китайского фарфора и настоящая коллекция шлемов – круглого с выкружками для глаз, который напяливали викинги, остроконечного – именно такой в мультике нахлобучивали на Илью Муромца или Добрыню Никитича, хотя додумались до них ромеи, то бишь византийцы. И бронзовый, с нащечниками, шлем легионера тут присутствовал, и рыцарский топхельм.

А стена напротив была сплошь увешана копьями, мечами, секирами, щитами круглыми и миндалевидными.

Я наклонился, присел и потянул из-под нижней полки неприметный, но весьма тяжеленький сундучок. Его крышка откинулась на кованых петельках, и передо мной тускло заблестела древняя наличность – серебряные дирхемы, тонкие, словно из жестяной банки вырезанные, с полустертой вязью; золотые динары с шахадой на арабском: «Раб Аллаха Аль-Мутасим, амир аль-муминин, халиф, уповающий на Аллаха»; сасанидские серебряные драхмы с царским профилем; золотые номисмы со смешными, полудетскими изображениями императора Юстиниана II – «точка, точка, запятая, вышла рожица кривая…»

«Да, – подумал я отстраненно, будто вчуже, – выродилось искусство в Византии… При Адриане или Цезаре все римляне хохотали бы над этими варварскими каракулями».

– Ни фига себе… – выдохнул Яшка. – Да ты богач…

– Думаешь? – спросил я, занятый совсем другим.

– Да ты посмотри, сколько тут!

Амосов набрал полные жмени тусклых кружочков и просыпал их обратно – монеты зазвенели, зашелестели, зазвякали.

– Ты лучше туда посмотри, – сказал я.

Поднявшись, я шагнул к стене напротив – она была совершенно пуста. И стеллаж не доходил до нее, и «арсенал», а пол в этом закутке занимал странный механизм.

Представьте себе толстую квадратную плиту примерно метр на метр и толщиной в пару кирпичей. Сверху на этой плите прочно сидели два зеркальных шара и три темных матовых конуса, связанных толстой трубой, завернутой в спираль. Спираль эта была как бы вплавлена в шары и конусы, а под нею мягко светился здоровенный, с голову человека, кристалл-октаэдр.

Яшка быстро встал на колени и доложил деловитым тоном:

– У этой штуки ножки! Короткие! Не, не ножки, просто выступы такие, полушариями. Сверху они поменьше – видишь? А снизу побольше…

Ухватив за край непонятный артефакт, он поднатужился.

– Тяжелый! Как холодильник. Но вдвоем унесем…

Обойдя механизм на четвереньках, он сказал:

– Ух ты!

– Чего там? – утомленно спросил я.

– Не знаю… Наверное, это его передок. Да ты сам глянь!