Ликвидатор заклятий

Хлюст присел на корточки, достал из кармана сигарету с зеленым биофильтром, закурил, щуря глаза. Предложил Кнурову:

– Будешь?

Роман помотал головой. Признаться: «Не курю!» показалось ему неуместным. Навалилась апатия.

– А я со своими разругался вчера вдрызг, – сказал Васька, чтобы перебить неловкость. – Папан наехал, воспитывать стал – он это любит, когда поддаст…

– Чего? – не понял Роман.

– Ну, выпьет когда. И начинается… А тут еще мамка нудит: «Мы тебя ростили, кормили-одевали-обували…» Я и не выдержал. Говорю: «Да это я вас кормил-одевал! Это из-за меня вам личный фонд вдвое увеличили! А вы, говорю, халявщики, всю жизнь на пособии просидели!» Папан, как давай за мной с ремнем бегать… Уйду я от них.

– Куда? – равнодушно сказал Кнуров, не могущий вместить в голове еще и чужие горести.

– Не знаю… Подамся к натуртехникам, буду лес сажать. Там дипломов не требуют.

– Учиться все равно надо, – проявил Роман скучное здравомыслие, – не будешь же ты всю жизнь лопатой махать.

– Ну, да. А, придумаю чего-нибудь!

Кнуров хотел было посоветовать Хлюсту обратиться к учителю, и прикусил язык. Какие у «пролов» учителя? Преподаватели одни… Тридцать душ в классе. «Хлюстов, к доске! Опять не выучил параграф? Садись, два!»

– Готово, – доложил Кисель, и шмыгнул носом.

Поднатужившись, он открыл дверку пальцами, и та отошла, пахнув запахом сырости и смазки. Вниз, в черноту шахты, вели скобы – спуск опасный, но в том-то и заключалась вся прелесть «тайного хода»!

– Ну, удачи, что ли, – пробормотал Хлюст.

Роман молча пожал ему руку.

Спустившись на дно шахты, юноша и робот двинулись узким коридором, чьи стены из шершавого бетона выдавали узкую функциональность перехода. На грязном полу валялись обрезки проводов, вверху светился вполсилы фонарь, заливая коридор голубоватым сиянием.

Поворот налево, гулким трапом вниз, мимо мощно рокотавших вентиляторов, через узенькую дверь с казенным запретом «Посторонним вход воспрещен!» – и на перрон.

Кнуров сразу напрягся, очутившись в людской толпе – смеявшейся, шутившей, весело переговаривавшейся или сумрачно молчавшей. И зря – никто не обращал на него ровно никакого внимания. Слившись со всеми, Роман стал бесконечно малой величиной, интегральной единицей мегаполиса.

Засвечивая на вогнутую стену и толкая перед собою нагретый воздух, из круглого туннеля с воем вырвалась сигара головного вагона. Замелькали прозрачные выпуклые стенки, замельтешили человеческие фигурки, сливаясь в стоголовый частокол.

– Станция «Варшавское шоссе», – объявил бархатистый женский голос.

Мельком оглядев пассажиров, Рома вошел в вагон. Все сидели, места были, так что и он присел на диван, дабы зря не отсвечивать.

– Осторожно, двери закрываются. Следующая станция – «Южное Бутово». Переход на Большое Кольцо и верхний горизонт.

Роман обессилено откинулся на спинку. Беготня отвлекла его от того ужасного и непоправимого, что стряслось какой-то час назад, а теперь оно снова навалилось, холодными пальцами терзая центральную нервную.

– Рома, – негромко, но настойчиво заговорил УР, – необходимо найти убежище. Срочно. У тебя пошла спонтанная биотрансформация.

– Чего-чего?

– Еще две недели назад мои приборы отметили резкое усиление психодинамических пульсаций твоего мозга. Это явный симптом приближения метаморфоза. Я доложил об этом Эдуарду. Он очень обрадовался и велел не спускать с тебя глаз – в число моих функций входит оказание первой помощи при трансформации генетически-модифицированного организма.

– Так это… правда? – пролепетал Рома, испытывая вместо восторга подавленность. – Но я же… этот… полукровка! Меня же никто не модифицировал!

– Тебе передались гены отца, усиленные редчайшим набором оперонов[3 - Оперон – функциональная единица генома.] от матери. Генетики называют его «комплексом Мерлина».

– И что… теперь? – растерялся Кнуров. – Я перестану быть нормалом?

– Строго говоря, да.

– Мило! – горько усмехнулся Роман. – Сначала я потерял родителей, а теперь и самого себя. Мило…

Он вздохнул. Вот жизнь…

Известие, принесенное УРом, оставило его почти безразличным. Еще вчера он бы прыгал от счастья, а теперь…

Тоска колыхалась в нем, как вода озера Коцит в дантовом аду, черная и ледяная. Мысли хоть как-то разгоняли ее тошнотворные миазмы. «Думай, думай, голова!», как батя говорил…

Что делать? Как быть? Вопросы эти показались Кнурову мелкими и ничтожными. Были и другие, они не давали покоя.

За что убили маму и папу? Почему его самого хотят «пустить в расход»? Кто та сволочь, которая приказала Рэму, Вилю, Яну и Джаю предать смерти его родных?

Не думать, не думать! Все равно никакого толку…

Лучше сосредоточимся на том, что попроще. Куда бежать и где укрыться? Сильней всего Рому тянуло сейчас в школу.

Ныне из близких остался один Алексей Петрович. И еще тетя Маша, «няня Маня». И одноклассники. И Наташа…

Но нет, нельзя! Киллеры наверняка ждут его в школе. Сообщить бы учителю… Опять-таки, «не мочно» – его тут же вычислят по исходящему. Надо попробовать выйти на школьный компьютер через Всеобщий информаторий. Или через Центральный…

– Вот что, Урчик, – разлепил губы Кнуров, – двигаем-ка мы на «Арбатскую»…

– Ф-центр? – догадался робот.

– Ф-центр. Оттуда мы легко выйдем на Информаторий, и…

– Не получится, – перебил мальчика УР. Робот замер, словно к чему-то прислушиваясь. – Я перехватил милицейский канал – все радиусы и кольца метро блокированы. Нужно немедленно уходить.

Сердце у Романа тревожно сжалось, и тут же горячая волна ярости обожгла мозг: да что же это за сволочи?! Что они творят?!

Позлиться всласть не получилось – заполошные крики пассажиров сбили настрой. Кнуров дернулся, ухватывая краем глаза нечто невероятное – под прозрачным потолком вагона кружились две дамские сумочки, компьютер-планшетка и зонтик. Вещи вились, кувыркаясь и шарахаясь, как ослепленные птицы, бились о стекло, теряли высоту и взмывали снова.

Бабушка «божий одуванчик» охала и причитала, воздымая ручки, похожие на куриные лапки:

– Ох, зонтичек мой! Зонтичек!

– Прекратите немедленно! – кричала немолодая, но стройная блондинка, то подскакивая, то падая обратно на диван. – Пре-кра-ти-те!

В момент очередного подскока платье на ней резко задралось вверх, оголяя красивые ноги и белые кружевные трусики. Крик перешел в визг.