Ракетчик звездной войны

Кузьмичев пригнулся к окулярам.

– Сейчас устье схлопнется!

Ослепительная сиреневая вспышка высветила луговину, и полость внутри параболоида заполнили темные струи то ли воздуха, то ли материализовавшейся тьмы.

Станция заколебалась и оплыла, а из Д-камер ударили радужные столбы пламени. Загрохотало. Стены бункера шатнулись, и все стихло.

И тут же с ясного неба повалил снег, у земли обращаясь в дождь. Капли падали, шипели на раскаленном грунте и парком возвращались в небо.

– Здолово-о… – выдохнул «Александр Сергеевич», впечатленно тараща глазята.

– Да уж… – проговорил Георгий.

– Товарищи! – провозгласил Луценко. – Просьба не покидать убежища! Снаружи плюс сто!

Собравшиеся походили, пообщались, полня бункер шумным многоголосьем. Говорили все сразу:

– Дорого, дорого нам эти запуски обходятся… Одного бериллия сколько! Пять тонн рениевых контактов…

– Ну, оно ж не пропадает. Выколотим и – на переплавку!

– Все равно… Энергонакопители летят, половину менять приходится…

– А что ж вы хотите! Такая конденсация энергии. Гигаватты!

– А делать стационар – еще дороже. Придется заодно и электростанцию строить мощностью с Братскую ГЭС.

– Нет, это задание на завтра и послезавтра…

Марк подергал Кузьмичева за рукав.

– Пошли, – сказал он, – подостыло уже.

Они вышли на обширную луговину. Пахло увядшей травой и хвоей.

Было непривычно без обширной тени гиперканальной станции – там, где вился гигантский параболоид, торчали только мачты, искривленные и перекрученные.

– Мачты раскаляются докрасна, – вполголоса сказал Виштальский, – а потом их корежит…

Они прошли дальше, и ботинки полковника застучали по стекловидному шлаку, покрывшему добрый гектар.

– Осторожно! – предупредил Марк. – Это только сверху снежком остудило, а внутри все полужидкое, как пюре.

От остекленевших масс тянуло жаром. Кузьмичев нагнулся и протянул ладони – печет…

Из переплавленной почвы выглядывали кольца параболоида, вернее, застывшие ручьи вскипевшего сплава. «Выколотим – и на переплавку!» – вспомнил Георгий. Да, долго придется выколачивать…

– К вечеру сюда пригонят роту солдат, – разъяснял Виштальский, – они тут все выдолбят, металл порежут и все увезут на спецзавод. А нашу станцию будут ставить уже завтра. Вон там, где флажки. Это фундаменты Д-камер… Вам не страшно? – внезапно спросил капитан.

– Отчего ж? – удивился полковник.

– Тут ведь космос поработал! – Марк обвел рукой останки Д-установки. – Одними гигаваттами такой тепловой удар не объяснишь. А мы и понятия не имеем, какие силы будим, до чего, до каких глубин достучались. Мощь-то какая!

– Да уж… – неопределенно протянул Георгий.

– Видели, каков гиперканал? Наш, наверное, от слова «кануть». Порог невозврата…

– Как-как?

– Порог невозврата! Это точка такая на траектории полета ракеты – до нее «изделие» еще можно вернуть, а после – все. Улетела, вознеслась на орбиту. Канула…

– Не расходитесь, товарищи! – тоном массовика-затейника заговорил Луценко. – Мы наметили, понима-ашь, торжественное мероприятие на шесть часов, просьба не опаздывать!

– А танцы будут? – пискнули из молодежной группки.

– Это культурно-массовое мероприятие, – сказал академик со значением. – Танцы будут!

* * *

После продолжительной официальной части, где долго и нудно говорилось о новых достижениях советской науки, о приумножении боевой и трудовой славы, о единстве партии и народа, все с облегчением убрали стулья, и актовый зал превратился в танцевальный.

Комсомольцы-добровольцы приволокли радиолу и завели музыку. Все разбились по парам.

Кузьмичев с полчаса просидел на подоконнике в кругу докторов и кандидатов, слушая перспективы развития физики времени, «начало которой положил Козырев, и физики пространства, основали которую тоже мы! Точнее, вы, Трофим Иванович! Не скромничайте!»

Георгий слушал вполуха, вполглаза посматривая на Аллу. Отметив, что девушка отвергла уже второго кавалера, он решил рискнуть и заодно выяснить, нравится ли он этой красоточке или ему это только кажется.

– Разрешите? – поклонился он Аллочке, и Аллочка ответила ему ослепительной улыбкой. Она подала Кузьмичеву руку и встала.

Как раз сменили пластинку, и по залу разошлись звуки саксофона, томные и приглушенные.

Полковник обнял девушку за талию, осторожно, но крепко прижал к себе.

Алла положила ладони на полковничьи погоны, потом подняла глаза и сплела пальцы у Георгия на шее. Две тугие прелести весьма ощутимо уперлись в рубашку-форменку.

– Какая у вас тоненькая талия… – пробормотал Кузьмичев.

– Правда?..

– Правда…

Странно Кузьмичев чувствовал себя. Весь этот суматошный день словно отдалился, перешел во вчера, а он будто стоял на последней ступеньке лестницы, сложенной из лет его жизни, и обнимал эту девушку – такую красивую, такую милую, такую доверчивую, такую… Слов нет.

Может, «полковник ракетных войск» и шел всю жизнь вот к этому «культурно-массовому мероприятию»? Ведь не зря же он с самого начала выделил Аллу в толпе девушек, а там собралось достаточно прелестниц…

Кузьмичев отбросил размышления. Рассудок так иной раз мешает жить – просто жить, испытывать усладу от касаний мягкого и теплого, гибкого и упругого…

Музыка кончилась, Алла опустила руки, перевела их Георгию на грудь, погладила пальцем орденские планки.