Варварский берег

Переминаясь, он сказал:

– Я тут… это… выпустить могу. Погулять. Сейчас темно уже, никто и не увидит…

– Спасибо, Карстен, – улыбнулся Сухов. – Подышу хоть…

Поднявшись на палубу, он с наслаждением вдохнул свежего воздуха. Господи, хоть пей его… Большими глотками.

– Только… это… – прошептал Утенхольт боязливо.

– Всё нормально, – успокоил его Олег, – погуляю и вернусь. Кают-компания где? Перехвачу хоть чего-нибудь вкусненького.

Длинный довольно толково объяснил, где можно разжиться вкусняшками.

Может, он и раскаивался уже в своем добром порыве, но поздно переживать.

Темень стояла не полная, звезды светили ярко, смутно выделяя паруса.

Кормовые фонари расплывались сияющими шарами, а море угрюмо чернело, серым намечая барашки волн.

«Слово надо держать», – усмехнулся Сухов, неслышно ступая вдоль борта.

Увидеть его мог только рулевой, стоявший на вахте, да и то вряд ли – пялится небось на компас, подсвеченный фонарем, а смотреть на огонь ночью не рекомендуется. Ничего потом не разглядишь в темноте, кроме цветовых пятен.

Прокравшись к надстройке, Олег проскользнул в коридор, идущий вдоль оси корабля.

Ближе к корме проход расширялся в продолговатое помещение с длинным столом, стульями, буфетами и прочим – это и была кают-компания, где господа офицеры трапезничали.

С кормы кают-компанию освещало большое, часто зарешеченное окно, а по сторонам располагались двери кают.

Капитанская была последней слева. Приблизившись к ее дверям, Сухов замер и прислушался. Храпит.

Он потянул дверь на себя – не заперто. Чудненько. Не надо ковыряться с замком.

Воротив нож на место, за пояс, Олег проскользнул в капитанскую каюту.

Здесь было душно. «Мыш в сапогах» дрых, откинув одеяло, в длинной ночной рубашке и со смешным колпаком на голове.

Приблизившись к изголовью кровати, Сухов вжался в переборку – капитан неожиданно закашлялся.

Сонно бормоча и прочищая горло, Маус сел, опуская на пол волосатые ноги. Нащупал початую бутылку.

Приложившись как следует, он вытер рот ладонью.

Капитан брига не видел Олега у себя за спиной.

Даже когда Сухов вспрыгнул на кровать, не сообразил, что к чему. Ну и ладно.

Олег не любил дешевых эффектов, поэтому действовал, как учили: хладнокровно и расчетливо – ухватился за голову в ночном колпаке и резко свернул «мышу» шею.

Мокрый хруст позвонков засвидетельствовал причинение смерти.

Осталось изобразить неловкое падение Мауса с кровати, и мавр мог уходить.

Рыться в пожитках капитанских Драю было противно, да и к чему улики?

Ненадолго задержавшись в кают-компании, дабы поживиться объедками с ужина, Сухов удалился.

– Разжился? – шепнул Карстен. В голосе его чувствовалось облегчение.

– Ну! – подтвердил Олег и усмехнулся. – Пошли, запрешь…

Возвращаться в затхлость и мерзость губы не хотелось, но что делать прикажете?

Берег далеко, а шлюпку спустить на ходу… Лучше даже не пробовать. Как и прежде, ждем-с.

И Сухов снова уединился «у себя», с удовольствием уминая нечаянные гостинцы. Совесть его была спокойна: он сдержал данное «мышу» слово.

Глава 4,

в которой сбывается пророчество

Суматоха на корабле поднялась лишь на другой день, да и то ближе к обеду, когда вахтенный матрос обнаружил Яна Якобсзоона Мауса мертвым.

Криков хватило. Многие ли поверили в несчастный случай, было неясно, хотя кто-то из офицеров не поленился спуститься на нижнюю палубу, чтобы подергать дверь гауптвахты, запертую на засов. Не придерешься.

Старый Йохан, скорее всего, догадался, чьих это рук дело. Во всяком случае, в тот день у Олега в меню было мясное рагу гюцпот и густой гороховый суп снерт.

В начале третьей недели бриг вошел в лабиринт проток, каналов и островов, выбираясь к Роттердаму.

В городишке том проживало тысяч двадцать жителей, но был Роттердам богат – именно сюда прибывали корабли из Нидерландской Ост-Индии, с полными трюмами пряностей, индиго, сахара, красного дерева и прочего колониального товара.

Сухов прислушивался. «Миддельбурх» шел всё медленнее, пока не качнулся у причала, со скрипом притираясь бортом.

С прибытием вас, товарищ Сухов…

Не сразу, но за Олегом пришли. Хмурый профос отворил дверь, и двое дюжих матросов с опаской шагнули в вонючее узилище.

– Я сам, ребятки-зверятки! – ухмыльнулся Сухов, только что успевший привязать к ноге нож – короткие штаны едва прикрывали оружие.

Поднявшись на палубу, он поневоле прикрыл глаза – яркий свет дня слепил его, как сову, сдуру вылетевшую из дупла в полдень.

Моргая, Драй ничего не видел за слезами – всё расплывалось. Но на слух не жаловался. Команда брига желала ему всех благ на новом поприще:

– Месяц точно протянет!

– Полгода! Спорим?

– На галере-то? Да они там мрут, как мухи перед зимой!