Основоположник

Сэр Го (SirGoe),генеральный продюсер

Секретарша изредка поглядывала на скромного симпатичного посетителя, виновато улыбалась и повторяла:

– Потерпите ещё немного. Он уже скоро будет.

Невысокий человек без шеи, с черными волосами, собранными сзади в небольшой хвостик, влетел в узкую приёмную, обдав Иосифа приятным терпким парфюмом. Следом за ним, утопая в ароматах шефа, появился охранник и встал спиной к двери, за которой коротышка исчез.

Телохранитель тяжелым взглядом посмотрел на Маркина и буркнул:

– Заходи.

Сэр Го стоял перед зеркалом и нервными движениями пытался сорвать резинку, запутавшуюся в его смолистых волосах. Длины рук «англичанину» не хватало, и он облегчал процесс тем, что старательно сопел и показывал зеркалу кончик языка. Наконец, хвостик распался. Продюсер встряхнул головой, разметав пружины-кудряшки по плечам тёмно-синего клубного пиджака.

– Почему они не вьются у порядочных людей? – явно на что-то намекая, задался вопросом не совсем иностранный продюсер, подмигнул Иосифу и расхохотался. Смех его оказался натужным, начинался и заканчивался внезапно, будто кто-то невидимый стоял у сэра Го за спиной и жестко управлял им, включая и выключая короткими приказами: «Смейся!», «Молчи!»

Маркин был поражен увиденным. Когда-то давно, почти так же его тронул вид цветущей вишни на исходе осени. Природная ненормальность пробудила в нём жалость к нежным розовым цветкам, обреченным на гибель под напором грядущих холодов. Таким же ненужным, достойным сожаления, Иосифу показался и смех короткорукого мужчины, глаза которого смотрели на собеседника подозрительно и не давали повода для ответного искреннего веселья.

Бизнесмен глянул на отражавшуюся в зеркале кривую ухмылку Маркина, двумя резкими взмахами одежной щетки сбил с пиджака перхоть и продолжил в той же шутливой манере:

– Как говорил наш замечательный сатирик Аркадий Райкин: «Юмор – друг человека».

Слово «юмор» сэр Го произнёс на английский манер: «хьюмо», чем дал понять, что, кроме всего прочего, между ним и мнущимся у двери экспертом по Станиславскому существуют еще и языковые отличия.

Генеральный продюсер опять рассмеялся, вскинул руки и небрежно указал на стены, где в два ряда расположились убранные в рамки дипломы и благодарности. Вопросительным кивком головы он заставил Иосифа отдать должное наградам.

Тому ничего другого не оставалось, как промямлить: «Солидно» и, оттопырив губу, несколько раз кивнуть головой. Решив, что и этого может показаться потенциальному работодателю мало, претендент на место помощника выставил перед собой большой палец и, улыбнувшись широкой голливудской улыбкой, воскликнул:

– Супер!

– Фирма веников не вяжет, фирма делает гробы, туды его в качель, – снова пошутил сэр Го и указал на одну из висевших на стене рамок.

– Читай, мальчишка!

Причудливо сплетённые буквы не дали Маркину сходу осилить задачу. Кучерявая вязь уже на первом слове заставила запнуться:

– Че… человек, у которого отсутствует чувство юмора, подобен па-а-ампушке без чеснока, – без выражения прочитал Иосиф.

– Великая фраза! Вот за что я обожаю Чехова, так это за его лаконизм. Гениальный человек, большой писатель. «Подобен пампушке без чеснока». Каково! «Без чеснока». Кто бы ещё мог так сказать?

Через неделю Иосиф Маркин уже знал, в какой источник регулярно нырял его шеф, чтобы сыпать бесконечными шутками и анекдотами.

– Коля, врубай шарманку, – садясь в машину, командовал он шофёру, и весь путь от дома до работы слушал магнитофонные записи отечественных юмористов.

Чуть ли ни каждый день сэр Го находил что-то свеженькое, откапывал имена новых комиков, которых на просторах страны становилось всё больше и спрятаться от которых было делом почти немыслимым. Они заполонили собой подмостки, экраны телевизоров и радиоэфиры. Каждый из этих жизнерадостных людей считал своим долгом записывать сольные концерты на магнитофонные кассеты и миллионными тиражами пускать их в продажу.

От посвящённого в тему шефа Иосиф впервые узнал о классиках жанра – любимце кооператоров Мишеле Невздорном и о Грише Жуковицких, веселившем узкую прослойку интеллектуалов и продвинутую часть пролетариата.

Новинки незамедлительно проверялись на водителе Николае и охраннике. Сэр Го не всегда мог правильно сориентироваться в дебрях отечественного юмора. Бог не наделил его этим завидным даром, поэтому реакция двух простодушных людей, скаливших зубы по любому поводу, была ему крайне интересна и важна. Порой у продюсера уходило несколько дней на то, чтобы запомнить смешные фразы и выяснить: в каком именно месте нужно безудержно хохотать, а где достаточно было простой ухмылки.

– Ну, что? Дадим стране угля? – спрашивал он Иосифа прежде, чем отправиться на запланированные деловые встречи, во время которых на головы потенциальных деловых партнёров сыпался град из заранее заготовленных шуток и анекдотов.

После творческих вылазок ни у кого из бывших земляков сэра Го не поворачивался язык назвать новоявленного англосакса «пампушкой без чеснока». Вот в чем действительно безошибочно разбирался бизнесмен, и что неизменно наполняло его глаза жизненной силой и смыслом, так это томно покачивающиеся бёдра знойных фигур, выхваченные взглядом в толпе или среди офисного контингента партнёров по переговорам. В таких ситуациях последовательный любитель женщин радостно поворачивался к помощнику и возбуждённо шептал:

– Видел, видел какие буфера?

В ответ Иосиф, по уже многократно отработанному сценарию, сально улыбался и произносил первую часть излюбленной шутки начальника:

– Всех не перетрахаешь…

– … но к этому нужно стремиться, – с расстановкой добавлял остаток фразы сэр Го, и они дружно хохотали, создавая у окружающих иллюзию крепкого, слаженного тандема.

V

Сэр Го взлетел на воздух вместе со своим автомобилем субботним утром, в большой церковный праздник: на следующий же день после того, как на счета фирмы «капнули» деньги с загадочных Каймановых островов. Проект, о котором Иосифу поведал Антон, советуя «подмогнуть» весёлому мужику, заглох, а вскоре и вовсе захлопнулся. Новые хозяева скромно помянули безвременно покинувшего этот жестокий и несовершенный мир космополита, купили себе в центре города квартиры, а на остатки денег открыли сеть элитных магазинов «Вторая рука».

В услугах последователя учения Станиславского никто из топ-менеджеров компании больше не нуждался. Шесть пустых конвертов, в которых знаток знаменитой системы регулярно получал зарплату, ещё лежали в прикроватной тумбочке. Выбросить их у Иосифа не хватало духа. Страх, что своя же рука уничтожит призрачную нить к вожделенному достатку, заставлял хранить пустые реликвии. Именные конверты с надписью в виде посвящения «Маркину», сделанные рукой главного бухгалтера фирмы Клотильды Зарасилло, оставались единственным, что согревало душу при воспоминаниях об участии в дорогом, но так и не состоявшемся проекте.

Новая жизнь отставного помощника разнообразилась, в основном, участием в розыскных мероприятиях, неопределённостью и тревогой. Следователи дёргали Иосифа перекрёстными допросами и звонками. Они бесконечно уточняли какие-то детали, сопоставляли факты, в надежде, что в процессе личной беседы – будь то в кабинете, или на месте самого преступления – удастся расколоть мутного актёришку, увидеть в его растерянном взгляде запоздалое раскаяние.

– Пиши, как закладывал бомбу. Это же ты, ты?! Больше некому, сука! Признавайся, тебе зачтётся, – по-доброму советовали сыщики, и в слепящем свете лампы подсовывали под руку Иосифу чистые листы бумаги.

В моменты задушевных бесед они не упускали случая сообщить, что всегда лучше самому признаться в злодействе и отсидеть положенный срок, чем, как Родион Раскольников, мучиться и постепенно сходить с ума, до смерти пугая родных и близких.

Маркин, как мог, отнекивался, но после каждой такой встречи воля его ослабевала. Он был уже почти близок к тому, чтобы наклепать на себя.

– Дурак ты, дурак! – кричал Лёшка Грот, когда узнал, что друга сдерживало только то, что он не был знаком с подрывным делом настолько, что даже Станиславский, прочитав его признание, в восторге бы воскликнул: «Верю!»

– Идиота кусок, – никак не мог успокоиться Грот.

Лёшка негодовал и возбуждался, когда рядом с ним возникал разговор о милицейских буднях. Руки его начинали трястись, лицо покрывалось красными пятнами и мрачнело.

Друг-одноклассник жил в квартире Иосифа почти месяц. Появился он в городе, как всегда, внезапно, но уже без привычного груза и вкусных гостинцев. Коммерсант заметал следы. Он бросил все дела в обласканной солнцем ривьере, где его прибыльный шоколадный бизнес внезапно лопнул, неосторожно нарвавшись на угловатого и всегда выглядевшего усталым капитана милиции Петрова.

– Ты знаешь этого урода. Он тогда у нас участковым был, – наводил товарища на воспоминания Грот. – Помнишь, его ещё один раз на рынке отметелили? Тырил мясо у колхозников.

Маркин старался вспомнить роковой для правоохранителя случай, но у него не получалось.

– А то, что Светкин отец его отмудохал, когда узнал, что Петров по пьянке к ней клеился, тоже не помнишь? Мы тогда в восьмом классе учились. Ну, Светка! Из десятого «б». Смеху было! – гнул своё и всё больше распалялся Лёха. – Ты же торчал от неё. Ладно, проехали. Теперь, прикинь, этот гумозный мент на Светке женился и стал у нас главным по борьбе с экономическими преступлениями. Сдохнуть можно!

Лёшке хотелось, чтобы друг ясно представил проклятого «мусора» и возненавидел так же люто, как ненавидел его сам.

Иосиф много раз слышал историю про то, как капитан Петров вместе с двумя своими «орлами» отмёл у Алексея всю партию шоколада, и под автоматами заставил перевезти груз во двор отделения милиции. Через неделю выяснилось, что из-за опасности заражения сотрудников продуктами разложения, товар, как скоропортящийся, был вывезен с территории отделения и ликвидирован. По ошибке, вместе с грузом свезли и уничтожили протокол изъятия, «таможню» и другие документы, за которыми все семь дней ходил к Петрову бизнесмен Грот.

– Бандюгам я двадцать процентов отстёгивал, а эта сука всё забрала. Теперь я у братков на «счетчике», а ментяра ходит и лыбится. Сволочи они, Ёся. Драпать надо. Не дадут они тебе спокойно жить.

Маркин растерянно смотрел на друга, и никак не мог взять в толк – к чему он ведёт, и какое отношение всё это имеет к его непростой ситуации.

«Кой черт я послушал этого Антона? – скулил Иосиф. – Бегал бы сейчас спокойно на утренники; и никакой тебе изжоги. Искал бы свою тему. Дурак! Дурак! Дурак! Какой же я болван!».