Удивительная история русского предпринимательства

Первым Рябушинским по документам числится родившийся в 1786 году крестьянин Калужской губернии (Пафнутьево-Боровского монастыря слободы Ребушинской) Михаил Яковлев. 12-летним Миша был отдан в обучение «по торговому делу», а в 16 лет под фамилией Стекольщиков (отец его занимался стеклением окон) он записался в «московской третьей гильдии купцы», объявив при этом 1000 рублей капитала (деньги младшему брату ссудил Артемий Яковлев, уже несколько лет торговавший в Москве). Молодой купец занимался тем, что сам лично скупал по деревням у крестьян ткань, наносил на нее орнамент, делал ситец и продавал его в собственной лавке в Холщовом ряду Гостиного двора. Вскоре он довольно выгодно женился на дочери богатого московского кожевника Евфимии Скворцовой.

Удачному бизнесу помешала война 1812 года. Московский пожар тогда подкосил многих купцов. «По претерпленному мною от нашествия неприятельских войск в Москву разорению, процентных денег платить нахожу себя не в состоянии, почему покорнейше прошу по неимении мною купеческого капитала перечислить в здешнее мещанство» – бумагу такого содержания подал в купеческую гильдию Михаил в 1813 году. Пребывание в низшем городском сословии растянулось на долгие десять лет. Сначала молодой мещанин пытался наладить дела самостоятельно, но после нескольких безуспешных попыток решил вступить в «раскол». Тогдашние старообрядцы были не только религиозной, но и глубоко коммерческой организацией. Хорошо зарекомендовавшие себя члены свободно пользовались довольно крупными беспроцентными, а порой и безвозвратными кредитами у церкви. Кроме того, члены общины пользовались поддержкой известных купцов-старообрядцев. В 1820 году Михаил Яковлевич, взяв себе по отчизне фамилию Ребушинский (через «я» ее начнут писать с 1850-х годов), вступил в сообщество Рогожского кладбища – московскую твердыню старообрядчества «поповщинского толка». В том же 1820 году у него родился второй сын – Павел (первый, Иван, появился на два года раньше), которому суждено было стать продолжателем отцовского дела.

С принятием новой веры дела Михаила пошли на поправку, и в 1823 году он уже вернулся в третью гильдию. Спустя шесть лет он покупает у актера Малого театра Михаила Семеновича Щепкина дом на углу 1-го и 2-го Голутвинских переулков (№ 10/8), а в 1846 году строит тут же, в Голутвине, текстильную фабрику.

Михаил Яковлевич пользовался у староверов уважением – как «истинный ревнитель за веру». Узнав, что 10-летний сын Павел увлекся игрой на скрипке, он отобрал у плачущего мальчика «бесовскую игрушку» и самолично разрубил ее на части топором. С сыновьями он был, что называется, «строг, но справедлив». Когда старший сын Иван (всего сыновей было трое; последний, Василий, родился в 1826 году) вопреки воле отца женился на мещанке, отец сразу отлучил его от семьи, оставив без наследства и без дела. Павел отцу не перечил и в 1846 году женился на Анне Фоминой, внучке старообрядческого начетчика. От этого брака у Павла Михайловича родилось шесть дочерей; наследника Анна оставить мужу не смогла.

Закос

В 1848 году царь Николай I, стремясь покончить с «расколом», издал указ, по которому старообрядцев запрещалось принимать в купечество. Сыновьям Михаила Яковлевича грозила 25-летняя рекрутская служба в армии, от которой дети купцов были освобождены.

В те времена многие купцы, проявляя нетвердость в вере, отказывались от своих прежних принципов и переходили в ортодоксальное православие. Однако Михаил Рябушинский был не таков: невзирая ни на что, он продолжал-таки отстаивать свои убеждения. В результате сыну Павлу пришлось отправиться за 1400 верст в далекий, только что основанный город Ейск. Там, для скорейшего заселения города, старообрядцам была дана льгота – им разрешалось приписываться к местному купечеству. Истребовав в Ейске свидетельство для себя и для брата Василия, Павел Михайлович вскоре вернулся в Москву «ейским третьей гильдии купцом». Таковыми они с Василием и оставались вплоть до 1858 года, когда император Александр II отменил отцовский указ.

В том же году умер их отец Михаил Яковлевич Рябушинский. Детям в наследство он оставил имущества на 2 000 000 рублей ассигнациями. Управление фирмой принял на себя Павел Михайлович. Вскоре братья перешли во вторую гильдию, а в 1860 году стали «первой московской гильдии купцами».

Братья

К середине 1860-х годов братья владели тремя предприятиями и несколькими магазинами. В рамках семейного предприятия им уже было тесно. И в 1867 году с монаршего дозволения на свет появилось «полное Товарищество „Павел и Василий Братья Рябушинские“».

Братья крепко стояли на ногах и могли спокойно продолжать отцовское дело, однако Павел решил форсировать бизнес. Вообще, по воспоминаниям современников, он обладал феноменальным деловым чутьем. Оно-то и подсказало ему в 1869 году, что настало время продать все предприятия и магазины, а на полученные деньги купить у московского купца Шилова «убыточную» бумагопрядильную (хлопчатобумажную) фабрику. Павел рассчитал правильно: убыточной фабрика была из-за того, что Америка после Гражданской войны резко сократила экспорт хлопка; но сразу после восстановления объемов экспорта предприятие начало приносить колоссальные доходы. Уже в 1870 году продукция фабрики получила на московской мануфактурной выставке одну из высших наград, а сам Павел Михайлович был представлен к золотой медали, при которой для ношения на шее была Аннинская лента и на которой имелась надпись «За полезное». В 1874 году был построен ткацкий комбинат, а год спустя – красильно-отбельный и аппретурный цеха. Теперь Рябушинские контролировали весь цикл производства: от пряжи нитей до создания ткани.

Бизнес шел по нарастающей, а семейные дела Павла Михайловича становились все хуже и хуже. Нелюбимая жена, которая к тому же не смогла порадовать мужа наследником, вызывала в нем все большее раздражение, что привело к разводу. Впоследствии, оправдывая себя, старообрядец говорил, что он «вдов по первому браку».

Между тем пришла пора женить брата Василия. Тот был влюблен в дочку петербургского хлеботорговца Степана Овсянникова Александру, однако жениться на ней без благословения старшего брата не решался. Летом 1870 года 50-летний Павел Михайлович лично отправился в Петербург для того, чтобы оценить выбор брата. Увидел, оценил и… сам женился. Красавице в ту пору шел 19-й год. Солидный возраст не помешал Павлу Михайловичу во втором браке обзавестись шестнадцатью детьми (восемь из них были мальчиками). А Василий Михайлович так и остался до конца жизни холостяком. Умер он 21 декабря 1885 года. Павел Михайлович пережил своего младшего брата ровно на 14 лет и умер в тот же день, 21 декабря.

Павел Михайлович Рябушинский (1820–1899)

Его сыновья.

Владимир Павлович Рябушинский (1873–1955.). Фотография 1910-х годов

Павел Павлович Рябушинский (1871–1924)

Дети

В 1894 году на фабриках Рябушинского, оснащенных четырьмя паровыми машинами и десятью котлами, насчитывалось 33 тысячи прядильных веретен, 748 ткацких станков. Было проведено очень дорогое по тем временам электрическое освещение, что позволило наладить круглосуточную работу. В год производилось продукции более чем на 2 000 000 рублей. Основной капитал товарищества к 1899 году составил 4 000 000 рублей плюс 1 680 000 рублей капитала запасного.

За несколько месяцев до смерти Павел Михайлович подписал завещание. Он оставил жене дом. Распорядился передать 5000 рублей ухаживавшему за ним лакею, 3000 рублей – «духовному отцу Ефиму Силину». Оставшееся имущество на сумму 20 000 000 рублей следовало поделить между сыновьями – Павлом, Сергеем, Владимиром, Степаном, Николаем, Михаилом, Дмитрием и Федором.

Роли братьев в семейном бизнесе были четко определены. Безусловно, главным считался старший брат Павел, фабричными делами занимались Сергей и Степан, банковскими и финансовыми вопросами – Владимир и Михаил, а Дмитрий подался в ученые. Самый младший из братьев, Федор, пока был подростком, оставался «не при делах». Николай, которого в семье звали не иначе как «беспутный Николашка», занялся «веселой жизнью» и уже в первые месяцы вступления в наследство промотал на некую певичку из кафешантана больше 200 000 рублей, после чего старшие братья взяли над ним опекунство, которое продолжалось до 1905 года.

В семье все строилось исключительно на трезвом расчете. Когда в 1904 году Дмитрий вместе с известным ученым Николаем Егоровичем Жуковским основал под Москвой (в принадлежащем семье имении Кучино) первую в мире аэродинамическую лабораторию, братья потребовали от него компенсацию за имение. Тогда Дмитрий попросил вычесть из нее сумму, которую он потратил на ремонт здания, но ему был дан ответ, что «ремонт этот братьям не требовался и произведен по единоличному усмотрению Д. П.», а следовательно, и платить за него должен был только он. Судебное разбирательство по вопросу, какую компенсацию Дмитрий должен выплатить братьям, продолжалось несколько лет.

Как ни странно, в конце концов все братья признали, что самым мудрым из них оказался Николай. Он жил на широкую ногу, ни в чем себе не отказывал, якшался с богемой, державшей его за денежного мешка, прославился тем, что издавал страшно дорогой и престижный альманах «Золотое руно», построил в Петровском парке для себя роскошную виллу «Черный лебедь» и в результате успел разориться еще до Октябрьской революции, не получив от нее особых потрясений.

О чем поют финансы

Банковское дело для братьев не замкнулось на одном Харьковском земельном банке. Напротив, с его приобретением они почувствовали настоящий вкус к этому делу и вплотную занялись банковскими операциями. Уже в 1902 году ими был организован «Банкирский дом братьев Рябушинских», в число учредителей которого вошли все братья, за исключением «шалого» Николая. Первоначальный основной капитал составлял 1 050 000 рублей. По договору, составленному при учреждении Банкирского дома, никто из братьев не мог в течение пяти лет выйти из общего дела и не имел права кредитоваться в своем Банкирском доме и входить «в кредитные обязательства по делам личным». Вскоре у Банкирского дома появились иностранные корреспонденты. В 1907 году братья попытались приобрести три крупнейших банка разорившегося банкира Полякова, однако попытка эта окончилась провалом.

В 1912 году Рябушинские, как рассказывал Владимир Павлович (один из братьев, летописец фамилии), «созвали друзей среди дружественных текстильщиков, всех москвичей», и создали «Московский банк», основной капитал которого к 1913 году составил 25 000 000 рублей. В планах было приобретение крупнейших российских частных банков – Волжско-Камского и Русского торгово-промышленного – и создание «банка мирового масштаба». Однако планам этим не суждено было сбыться.

Крупнейший акционер Волжско-Камского банка господин Кокорев никак не шел на переговоры о продаже, и Рябушинские решили просто потихонечку скупить акции понравившегося финансового учреждения. Однако прослышавшие об этом биржевые маклеры средней руки сами бросились скупать бумаги – в надежде потом выгодно продать их братьям. Цены на акции, к радости Кокорева, тут же взлетели до небес, и Рябушинские, скупив всего несколько тысяч, вынуждены были плюнуть на это дело.

Глава же Русского торгово-промышленного банка господин Коншин (тот самый бывший приказчик, а затем компаньон Третьяковых, о котором мы уже говорили) сам обратился к братьям с предложением купить у него 25 тысяч акций. В результате Рябушинские ввели своего доверенного человека в совет директоров банка, и он, изучив состояние банковских дел, отрапортовал им, что в банке царит «безумная вакханалия», что банковские служащие «наживаются за счет банка, беря себе колоссальные куртажные» и что сам Коншин «взял себе лично один миллион рублей». По итогам такого исследования братья сделали Коншину обратное предложение – «купить весь его пакет по цене дня», то есть процентов на двадцать дороже, чем он продал его Рябушинским. От предложения он не смог отказаться. В результате братья получили очень большую прибыль, но о слиянии пришлось забыть.

Грандиозные планы

К концу первого десятилетия у Рябушинских уже скопилось столько свободной наличности, что ее стало просто некуда девать. Требовалось срочно найти объект для вложения денег. Таким объектом стал лен. До Рябушинских вопросами экспорта российского льна занимались почти исключительно иностранцы. Братья решили бросить все силы на создание льняной монополии. За помощью в этом деле они пришли к ведущему фабриканту в этой области Сергею Николаевичу Третьякову. «Если вы не пойдете с нами, – заявил ему на переговорах главный банкир семьи Михаил Рябушинский, – мы пойдем отдельно. У нас деньги, у вас фабрики и знание, вместе мы достигнем многого». Результатом переговоров стало создание Русского акционерного льнопромышленного общества – РАЛО. В 1912 году общество открыло свою первую фабрику первичной обработки льна под Ржевом. Однако покупать ее продукцию никто не хотел: у всех фабрикантов были свои льночесальни, и закрывать их они не собирались. В первый год фабрика понесла 200 000 рублей убытка. В ответ на это братья увеличили вчетверо капитал РАЛО и объявили войну другим фабрикантам, начав скупать их фабрики. Очень скоро марка «РАЛО» была признана первоклассной как на внутреннем, так и на внешнем рынке, а сам концерн к 1917 году контролировал около 20% российского льняного бизнеса.

Следующим объектом приложения сил для братьев стал российский лес. Правильно рассудив, что после окончания мировой войны его потребуется очень много, они уже к 1916 году скупили порядка 60 000 десятин лесных угодий. В октябре 1916 года приобрели крупнейшее на севере России Беломорское товарищество лесопильных заводов «Н. Русанов и сын» со всеми прилегающими территориями, а в начале 1917 года для управления своей лесной империей создали общество «Русский Север».

Последний из грандиозных проектов братьев Рябушинских – это закладка в Симоновской слободе под Москвой первого российского автомобильного завода АМО (Акционерное машиностроительное общество), сейчас известного как ЗИЛ. За прототип для первого отечественного автомобиля («Руссо-Балт» полностью отечественным назвать нельзя – слишком велика в нем была доля иностранного капитала) взяли полуторатонный 35-сильный, развивавший бешеную скорость 47 км/ч грузовик ФИАТ-15. Директором был назначен бывший директор «Руссо-Балта» Дмитрий Бондарев. Ему был положен годовой оклад в 40 000 рублей (самые крупные государственные чиновники получали тогда не больше 25 000), столько же подъемных и по 100 рублей за каждый выпущенный автомобиль. Однако уже 3 марта 1917 года рабочие, возбужденные февральскими революционными событиями, под смех и улюлюканье выгнали его с завода: вывезли на грязной тачке к ближайшей остановке трамвая.

Спасти Россию

У Рябушинских была более важная цель, нежели просто сколачивание капитала. И первые шаги к ней они сделали еще в период первой русской революции 1905 года. Их целью было «возрождение истинной, великой и могучей Российской державы». Павел Павлович Рябушинский, ставший к 1917 году одним из политических лидеров страны, предлагал опустить между Российской империей и Западной Европой «железный занавес». Да-да, не удивляйтесь, этот термин был придуман и введен в обиход именно П. П. Рябушинским. «Мы переживаем падение Европы и возвышение Соединенных Штатов, – писал еще в 1916 году другой Рябушинский, Михаил Павлович. – Американцы взяли наши деньги, опутали нас колоссальными долгами, несметно обогатились; расчетный центр перейдет из Лондона в Нью-Йорк. У них нет науки, искусства, культуры в европейском смысле. Они купят у побежденных стран их национальные музеи, за громадный оклад они сманят к себе художников, ученых, деловых людей и создадут себе то, чего им не хватало». Пытаясь создать антизападную коалицию, Рябушинские планировали связать Россию через Монголию с Китаем и Японией. Только так, по их мнению, можно было возродить Россию и опять вывести ее на «широкую дорогу национального расцвета и богатства».

В августе 1917 года в своем публичном выступлении Павел Павлович Рябушинский открыто обвинил «министров-социалистов» в составе Временного правительства и «лжедрузей народа, членов разных комитетов и советов» в экономической разрухе. Он предостерег, что продолжение социальных экспериментов грозит «финансово-экономическим провалом» и, если они не прекратятся, будет, «к сожалению, нужна костлявая рука голода и народной нищеты», чтобы люди опомнились и почувствовали, что идут по неверному пути. Эти слова ему не забыли. За призыв задушить революцию «костлявой рукой голода» он был навечно объявлен смертельным врагом всего пролетариата. А Временное правительство возненавидело его за то, что он объявил о своей поддержке мятежника Корнилова.

После революции почти всем Рябушинским удалось эмигрировать – кому в Париж, кому в Швейцарию, а кому и в ненавистные Штаты. В эмиграции они жили неплохо до тех пор, пока Михаил Павлович не вложил в один из банков, которым он же и управлял, все капиталы Рябушинских. В первые же дни финансового кризиса 1929 года братья договорились срочно изъять деньги из банка, но Михаил Павлович пожадничал и оставил сбережения семьи в банке. Там они и сгинули. Позже он признал свою вину и просил у братьев прощения за то, что «погубил семью».

Павел Павлович до этого момента не дожил: в 1924 году он умер в Париже от туберкулеза. Сергей Павлович написал в эмиграции несколько книг по русской иконописи, умер в 1936 году. Владимир Павлович жил во Франции, основал Парижское общество изучения древнерусского искусства «Икона», умер в 1955 году, оставив после себя большое литературное наследство (кое-что попало в книгу «Старообрядчество и русское религиозное чувство», изданную в Москве в 1994 году).

Степан Павлович, ни в чем особо себя не проявив, дожил до 1943 года. Дмитрий Павлович стал профессором Сорбонны, членом-корреспондентом Французской академии наук, умер в 1962 году. Их сестры, Надежда и Александра, погибли в 1930-х годах на Соловках, даты смерти точно не установлены.

* * *

Даже после смерти Павел Павлович Рябушинский продолжал воевать с большевиками. На процессе Промпартии в 1930 году прокурор Крыленко ставил главному обвиняемому по делу, Рамзину, в вину свидание с Павлом Павловичем в Париже в 1927 году. Чекисты не знали или не хотели знать, что в 1927 году встретиться с П. П. Рябушинским было невозможно, так как прах его уже три года покоился на кладбище Сент-Женевьев-де-Буа.

В 1921–1931 годах Максим Горький жил за границей. Когда он вернулся в Россию, ему выделили в Москве, на Малой Никитской улице, бывший особняк С. П. Рябушинского (творение архитектора Ф. О. Шехтеля, прекрасный образец модерна). Писатель провел здесь пять последних лет своей жизни

Солдатёнковы

Круче, чем Медичи

Состояние Козьмы Терентьевича Солдатёнкова было настолько велико, что он даже сам точно не знал, каким капиталом располагает. А поэтому в конце завещания, составленного за три месяца до смерти, написал: «Буде что останется, то весь оставшийся кошт передать в Московское городское общественное управление на предмет устройства и содержания в Москве новой бесплатной больницы для всех бедных, находящихся в Москве, без различия званий, сословий и религий под названием Больница Солдатёнкова».

«Осталось» около 2 000 000 рублей. По современному счету – около 10 000 000 долларов. И построенная на эти деньги в Москве больница была самой большой в мире, только вот Солдатёнковской она пробыла недолго, меньше десяти лет. В 1920 году ей присвоили имя Сергея Петровича Боткина (лейб-медика Александра III), не имевшего к ней никакого отношения.

Становление

Филологи спорят насчет нужности или ненужности буквы «ё», но иногда без нее обойтись невозможно. Вот, например, фамилия Солдатёнков без этой буквы читалась бы совсем по-другому. Хотя сам Козьма Терентьевич ни гимназии, ни даже приходской школы не кончал, а читать учился у церковных начетчиков. В церковно-славянской азбуке, как известно, буквы «ё» нет.

Начинался славный купеческий род с крестьянина-старообрядца Егора Васильевича Солдатёнкова. Собственно, про него мы знаем крайне мало. Известно лишь то, что он в 1795 году (по другим сведениям – в 1797-м) из подмосковной деревни Прокунино переселился в Москву, где записался во вторую купеческую гильдию. Знаем мы и то, что родились у него два сына – Терентий в 1772 году и Константин в 1779 году. Ну и еще то, что основатель знатного рода был не чужд благотворительности: в 1820 году он, бывший крестьянин, перечислил «на защиту Отечества» 20 000 рублей – сумму, эквивалентную стоимости небольшой деревни с крестьянами.

По сумме пожертвования можно понять, что дела у московского купца шли хорошо. Его сыновья в 1810 году владели в Рогожской части Москвы бумаготкацкой фабрикой и торговали хлебом, хлопчатобумажной пряжей и ситцами. В 1825 году братья уже были первой гильдии купцами, имели право при визите к высокопоставленным особам надевать шпагу и могли надеяться на получение в будущем звания «потомственного почетного гражданина».

У Терентия также родились два сына – в 1812 году Иван и спустя шесть лет Козьма. А вот младшему брату с наследниками не повезло. За те пятьдесят пять лет, что отвел ему на жизнь Господь, Константину удалось произвести на свет лишь двух дочерей – Ефросинью, прожившую всего пять лет, и Марию. Однако сам Константин от этого не сильно страдал, потому как братья жили общим хозяйством, стало быть, и дети считались общими. Иван и Козьма поочередно дежурили то в лавке отца, то в лавке дядьки: убирали, мыли, чистили, учились вести хитрую настенную купеческую бухгалтерию (приказчики в ту пору количество проданного товара записывали прямо на стене), а по выходным бывали в старообрядческой церкви на Рогожском кладбище.