Хранитель в красных доспехах

4

В восемь утра поезд был уже в Варне. Зоран выбрался в город, и бросил взгляд на башню с часами – пятнадцать минут девятого. Еще минут пять осматривался, потом купил газету и стал искать жилье. С деньгами проблем не было, и отдельный домик невдалеке от моря он нашел довольно быстро. Не то, что небольшая квартирка на окраине Софии, в которой он жил последние несколько лет. Он вообще любил жить отдельно ото всех, но в любимой им Софии это было практически невозможно – слишком уж большой город, и очень уж мало в нем места. Небоскребы, в которых жили софиянцы, эти унылые серые параллелепипеды, подпирающие параболическими антеннами дождливое небо, не позволяли людям жить в одиночестве. Одиночество в подобных ульях было чисто условным.

Нет, конечно, Варна тоже была не маленьким городом, но не таким как София. По крайней мере, здесь можно было снять домик у берега. Зоран сразу решил посмотреть свое новое жилище и, договорившись с риелтором о встрече, заказал такси.

Домик ему понравился. Конечно, никакого вида на море не было, был вид на другие такие же домики, но до берега минут пятнадцать ходу. Все ж не трястись по часу в автобусах. Расплатившись с риелтором, отдав деньги за три месяца, Зоран отдохнул немного и отправился на пляж. Там на старика в трусах до колен никто не обращал внимания, на пляже таких было много. Море было теплым, волны слизывали песок с пляжа и уносили с собой, оставляя взамен кусочки водорослей и ошметки пены. Несколько раз под ноги Зорану попадались маленькие рачки, выплюнутые морем. Они тыкались во все стороны и не могли сориентироваться. Легким толчком Зоран отправлял детей моря в их обитель.

Целый день он провел на пляже, а потом вернулся, поужинал, надел цепь с медальоном и лег спать.

***

Когда-то они с Максом ходили по ночным улицам Софии, заглядывали по дороге то в одну, то во вторую забегаловку, и разговаривали.

– Как ты думаешь, – сказал Макс, держа в руках тяжелую пивную кружку, – обращенные, что они чувствуют?

– Не знаю, – Зоран пожал плечами. – Может, ничего и не чувствуют вовсе. А может, ничего, кроме ненависти. Ведь должно что-то двигать ими? Ненависть к бывшим друзьям, пусть даже и навязанная… хороший двигатель, не правда ли?

– Если вдруг меня обратят… – Макс запнулся. – Убей меня, ладно? Или попробуй вернуть меня. Но навряд ли это удастся, я слышал, что обращенные – люди пропащие.

– Я даже представить не могу ни тебя, ни себя… – сказал Зоран и сделал пару глотков темного Каменицы. – Это ведь безумие полнейшее. Все твои мысли, идеалы, все перевернуто, и ты думаешь иначе, и делаешь все иначе. А может, и вовсе уже не думаешь, ведь ты станешь просто куклой, и кто-то будет дергать за ниточки… – Зоран с силой шваркнул кружкой о стол, расплескав пиво. Официант встревожено посмотрел в его сторону, но Зоран улыбнулся ему и жестом показал: «все нормально». – Я не понимаю, зачем им надо это? Зачем нарушать равновесие? Кому это надо? Почему ни та, ни эта сторона никак не поймет, что планета не выдержит.

Макс всегда уравновешен и флегматичен, если конечно не нужно было рубить врагов, и в любой ситуации умел успокоить собеседника лишь взглядом. Он посмотрел в глаза Зорана и ответил:

– Виной всему страсти. В нашем мире люди тоже умные, они знают все это. Но их эмоции, их нравы… Ведь каждому обязательно надо добиться успеха, кто-то борется за деньги, а кому-то нужна власть, а другому просто женщина приглянулась, и он хочет взять ее в свой гарем. Страсти угробят этот мир, если мы не будем на страже. Все эти страстишки земные, лишь отражение тех страстей, которые мы пытаемся утихомирить там.

***

Во Сне Менестрель шел по каменистой пустыне, усыпанной черными камнями. Вдалеке показалась точка. Вскоре она выросла до размеров взрослого человека. Это был Макс – богослов, теолог и воин, а теперь еще и враг. Враг, которого нельзя убивать, но и в живых оставлять тоже нельзя.

Менестрель погладил рукоять меча и потянул оружие из ножен. Макс сделал то же самое. Их и так мало осталось, они должны быть вместе. Если один из них сейчас погибнет, то равновесие будет нарушено окончательно. Если Менестрелю не удастся вернуть Макса к нормальной жизни, то равновесие так же будет нарушено. А когда еще родится Спящий? Что-то давно они не приходили…

Двое сошлись вплотную. Зазвенела сталь. В безумных глазах Макса не было и тени осмысленности, только бешенство и злоба.

Менестрель не атаковал, он только отбивал выпады своего старого товарища. И пытался проникнуть в его сознание, чтобы возродить в нем весну.

Еще немного и…

Жнец

Банда разбойников орудовала в Северной волости вот уже два месяца. Она разграбила несколько деревень и угнала два табуна лошадей у мирных и тихих жителей Стромской губернии. А когда за них взялись царские уланы, подалась на юг. Рыжий одноглазый Бондарь, имя которого говорило о том, что когда-то он был ремесленником, не хотел связываться с дисциплинированными и обученными военному делу конными бесами. Это не с крестьянами воевать. Уланы – опасные противники, и если они преграждают дорогу честным татям, лучше уйти с миром, причём, уходить надо как можно быстрее. Бондарь это знал и ушёл заранее, пока уланы только пересекали границу губернии. Орда грабителей бежала налегке, не загружая себя лишней обузой скарба, которым они всегда могут поживиться в любом селении.

На третьи сутки погони, после полудня, когда тени начинают вытягиваться на земле, четвёртый взвод улан настиг шайку и ввязался в бой. Вернее, боем это не было – вояки, не раз бывавшие в боевых схватках, легко и без потерь перебили разбойников. Бондарь с десятком товарищей успел убежать, а около сорока человек остались лежать в поле, окропив землю кровью.

Уставшие уланы, там же похоронив убитых, вышли к деревне под названием Черешенки, затаившейся невдалеке от густого дикого леса. Преследовать Бондаря было бы безумием, солдатам нужно дать роздых.

– Отдохнём здесь вечерок да ночку, – объявил унтер-офицер Старх и приказал трубачу играть сигнал к привалу.

Кавалеристы стали готовиться к ночлегу. Дым костров слился с небом. Люди наслаждались отдыхом после безумной трёхдневной скачки с короткими, в два-три часа, привалами. Их уставшие кони щипали траву, фыркая и пуская по ветру паутину слюней.

Ещё на подходе к селению Старх почувствовал было присутствие Жнеца, да, видимо, показалось – ощущение чужого душевного холода, скользнув по груди, царапнув сердце, улетело прочь. Сейчас ничего похожего он не испытывал, да и жемчужина, висевшая на цепи, ничуть не подрагивала. Последний раз он сталкивался с себе подобным около десяти лет назад. В тот раз он стал сильней на одну душу Жнеца. Глупо тогда всё вышло. Случайно. Старх не любил случайностей, иногда они просто перечёркивают чью-то жизнь двумя красными линиями – клац-клац – и нет человека! А ведь Жнец не должен убивать Жнеца. А он, Старх, убил. Неосознанно, защищаясь, но убил своего соплеменника.

Взяв с собой ефрейтора Ларго, Старх поехал по главной, единственной, впрочем, улице деревеньки, надеясь разузнать о том, знают ли они, куда подался Бондарь с остатками шайки. Ему показалось странным, что люди не встречают их радостными криками. Раньше, бывало, взвод останавливался в каком-нибудь посёлке, и сразу со всех сторон начинал собираться народ. Женщины к ним так и липли, особенно, если одеты уланы были не по-походному, как сейчас, а в щёгольскую парадную форму. Но сегодня Старх не произвёл на жителей деревни впечатления – это могло означать только то, что у них есть развлечение поинтересней пропахших потом улан. К тому же от всего великолепия у Старха остались только офицерская выправка и огромные усищи, за которыми он ухаживал, как садовник за розами, но и те были покрыты пылью трёхдневного похода. Ларго расспросил нескольких селян о банде, которую преследовал взвод. Люди, все до одного, куда-то спешили и отвечали как школяры на уроке, из них нужно было вытягивать каждое слово – видели схватку улан с разбойниками, да на этом и все, больше ничего не знают.

Выехав на площадь, если можно так назвать утоптанный лошадьми пятачок, Старх понял причину невнимания к нему и его уланам. Посреди майдана было установлено грубо сколоченное деревянное возвышение. На помосте стоял стол, за которым сидел пожилой мужчина с изрядно поседевшими волосами, а напротив него – молодой человек со связанными за спиной руками. Лет пятнадцать или шестнадцать, уж точно не старше семнадцати. Рыжий, с едва начавшим пробиваться пушком на лице. Первые несколько секунд Старху казалось, что это бродячие актёры дают представление. Когда он был пацаном, то очень любил балаганы и при каждой возможности сбегал из дома, чтобы посмотреть представление. За что отец обычно надирал ему уши, но даже это не останавливало неугомонного Старха, и он старался не пропускать этих зрелищ. Мгновением спустя унтер-офицер подумал, что эта инсценировка, скорее всего, не похожа на театральную. Слишком уж реально выглядела кровь на щеке и на рубахе юноши. Старх сделал знак ефрейтору, и их кони замедлили шаг.

Подъехав поближе к людям на помосте, Старх понял, что никакие это не актёры и что это не представление, а судебное заседание. Седоватый пожилой мужик, что сидел за столом, сцепив пальцы в замок, подпирал руками подбородок. На нём была чёрная судейская мантия, сшитая из окрашенной мешковины, на голове поварской колпак, а на столешнице лежал тяжёлый молоток кузнеца. Одежда подсудимого была перепачкана кровью, но Старх не заметил ни одной раны.

– Встать, суд идёт! – выкрикнул судья, хотя и без того все стояли, потому что сидеть было негде, и ударил молотком по столу.

– Малк, ты зачем убил их? – спросил он подсудимого – Какова причина твоего поступка?

– Я их не убивал, господин Сем! – названный Малком опустил глаза.

– Не ври! Тебя поймали сразу после совершения тобой преступления!

– Я не убивал! – Малк не отрывал глаз от своих башмаков, забрызганных кровью.

– Там был только ты, следовательно, больше некому! – повторил судья.

– Не убивал! – юноша поднял глаза и посмотрел в лицо обвинителя.

Старх увидел глаза мальчишки, и ему показалось, что тот не врёт. Он почти поверил, что этот мальчик не может убить человека, а если и убьёт, только своего заклятого врага. Ему захотелось поиграть в детектива и выяснить всё, что здесь случилось. Он желал восстановить справедливость, но, в первую очередь, ему просто было скучно – он устал от погони, надо же было как-то развлечься.

– Что у вас тут произошло? – спросил он, не слезая с коня.

– Ничего, что могло бы потревожить ваш покой, господин унтер-офицер! – ответил деревенский судья. – Этот мальчишка около часу назад зарезал всю свою семью.

– Он? – Старх удивлённо посмотрел на Малка. – А по нему не скажешь, что он способен на такое!

– В тихом омуте черти водятся, господин унтер-офицер! Видно, у него с головой не всё в порядке. Хотя раньше ничего такого за ним не замечали. Мирный был парнишка, тихий, все его любили.

Старх подвёл коня ближе к столу.

– Ну, и… откуда такая уверенность, что это сделал именно он? В ваших краях сейчас обитает целая армия разбойников, кто-нибудь из них запросто мог бы… – он сделал всем понятный жест, проведя пальцем по горлу. – Расследование проводили?

– Нет, господин унтер-офицер! Да там и так всё ясно. Никого рядом не было! Это он убил. Только сознаваться не хочет.

– И всё же, давайте по порядку! Если кто-то что-нибудь видел, пусть подойдёт и расскажет.

Старх ловко спрыгнул с коня и отдал поводья ефрейтору.

– Ларго, привяжи коня к дереву и можешь возвращаться. Я немного задержусь.

Ефрейтор оставил его одного. Подойдя к столу, Старх сел прямо на него. Достал из подсумка кисет, трубку из красного дерева, помял табак, забил, утрамбовал, взял спички.

– Вызывайте всех людей, кто может сказать что-нибудь толковое по этому поводу! – сказал он, раскуривая трубку.

К новоиспечённому судье подошёл худощавый старик с клюкой.