39-й роковой

– Видимо, надвигается новый кризис.

– Да, вероятно, хотя нет ясности в том, откуда он и в какой форме придёт. Ваше мнение?

– Возможно, на этот раз буря начнется с Италии.

– Возможно, возможно… По правде сказать, меня очень беспокоит положение Бельгии и Голландии… Неужели Муссолини пойдет на риск войны из-за своих претензий к Франции?.. Невероятно, чтобы итальянцы пошли драться из-за Туниса, Джибути и Корсики…

– Муссолини рассчитывает, что он одержит над Францией такую же бескровную победу, какую Гитлер в прошлом году одержал над Чехословакией в Судетах.

– Это немыслимо! Англия поддержит Францию! Второго Мюнхена не будет! Вы слышали вчера речи Даладье и Боннэ.

Майский снисходительно улыбается:

– За минувшие два года мы пережили так много разочарований, что сейчас я ни за что не ручаюсь, когда речь идёт о поведении Англии и Франции. Поживём – увидим. Что же касается речей французских министров, то пока это только речи, дел мы ещё не знаем. К тому же к каждому выступлению Боннэ…

Галифакс улыбается, кивает головой, с иронией растягивает каждое слово:

– Да, отношение к речам Боннэ…

– Несколько специфическое, особенно в Германии и Италии.

Галифакс кивает головой в знак согласия, делает паузу и вопрошает, что именно имеет в виду господин посол под «делами», которые могли бы гарантировать нас от нового «Мюнхена». Полпред отвечает пространно:

– Вероятно, было бы лучше всего, разумеется, если бы Франция действительно собиралась сопротивляться требованиям Италии, чтобы она круто изменила свою политику в отношении республиканской Испании. Оказать эффективную помощь Республике с точки зрения самой Франции было бы не только благородно, но и выгодно, согласитесь намного «дешевле» дать отпор Италии испанскими руками на испанской территории, чем французскими руками на территории Франции. Между тем правительство Даладье продолжает цепляться за старое, пережившее себя привидение – пресловутое «невмешательство». Мои сомнения более чем законны в такой обстановке. Впрочем, я ничего не решаю. Мне остается только ждать, как станут развиваться события.

Полпред умело подводит министра иностранных дел к необходимости отвечать, а как он, как правительство Англии относится к этому пережившему себя привидению, Однако министр принадлежит к той породе прожжённых английских политиканов, которых в ступе пестом не поймаешь, он круто меняет тему и задает вопрос, верно ли говорят, будто в Москве открываются переговоры с Германией по торговым делам и там со дня на день ждут германскую делегацию. Полпред отвечает начистоту:

– Действительно, такая делегация ожидается, инициатива в этом вопросе исходит целиком от Германии, в соответствии с нашими общими принципами мы готовы рассмотреть все предложения, какие нам будут сделаны.

Галифакс не изменился в лице, однако смысл вопроса его выдает:

– Чем объясняется такой шаг со стороны Гитлера, как вы полагаете?

– На мой взгляд, его мотивы ясны: германская промышленность остро нуждается в сырье и рынках сбыта, а между тем англо-советские торговые отношения ухудшаются день ото дня, следует заметить, не по вине СССР, эта «склочка» на руку Гитлеру, он попытается что-нибудь заработать на ней.

Наконец Галифакса охватывает такое сильное беспокойство, что поспешность его вопроса его выдаёт:

– И вы полагаете, что денонсация англо-советского торгового соглашения может иметь плохие, очень плохие политические последствия?

– Не сомневаюсь ни на минуту.

– Да, да, мне необходимо переговорить об этом с министром торговли!

Фюрера, склонного колебаться, склонного менять свои решения по десять раз в течение дня, вдруг одолевают сомнения, созрела ли обстановка для торговой делегации, которую он уже приказал отправить в Москву, может быть, ещё не созрела, может быть, поспешность урежет те выгоды, которые рассчитывает он там получить. К тому же его заставляют задуматься и вновь и вновь колебаться неожиданные выходки Рима и Токио и столь многозначительное молчание американского президента. Хуже всего, что ему начинает казаться, что его план захвата Чехословакии может быть сорван, не столько Лондоном и Парижем, уже не способными ничему помешать, сколько Римом, Токио и Вашингтоном. Ему приходится торопиться. И он торопится. В конце января в Варшаве появляется Риббентроп. В последний раз он предлагает полякам сотрудничество в борьбе с Советским Союзом и в вежливых выражениях требует прояснить украинский вопрос. На этот раз Бек напрямик объявляет, что Польша претендует на всю Украину и на выход к Чёрному морю, тогда как вступление в Антикоминтерновский пакт считает пока преждевременным. Риббентроп не понимает, какие могут быть тут возражения, ведь Польша только выиграла бы от союза с Германией, Италией и Японией против России. Бек вновь уклоняется, пообещав, что на досуге серьёзно обдумает этот весьма серьёзный и сложный вопрос. Таким образом, Риббентроп отбывает из Варшавы ни с чем. Выслушав его подробный доклад, фюрер вспыхивает и резко бросает:

– Как жаль, что маршал Пилсудский умер так рано!

Его вновь одолевают сомнения, не верней ли для его замыслов сперва покончить с гнилой западной демократией и только потом, овладев всей промышленной базой Европы, отобрав колонии, получив сырьё, главное, уголь, железо и нефть, прикончить Россию со всем её варварством и большевизмом. От чего зависит, куда он нанесёт первый удар? От целого ряда условий, прежде всего от того же сырья, которого катастрофически недостаёт во всех отраслях и которое в первую очередь необходимо для военной промышленности. Англичане по своему обыкновению подло затягивают переговоры о взаимной торговле. Переговоры с Россией затягивает он сам, и потому, что англичане никак не решатся денонсировать это проклятое соглашение, и ещё потому, что эти русские нашли предложения германской стороны для себя маловыгодными. В результате поставки сырья с их стороны упали до пятидесяти миллионов рейхсмарок за прошлый год, а в первом квартале этого года грозят упасть до шести миллионов. Переговоры необходимо возобновить, но когда?

Риббентроп всё-таки вызывает к себе Карла Шнурре, который заведует восточно-европейской референтурой экономическо-политического отдела его министерства, и задаёт довольно странный, почти глупый вопрос, знает ли он Шуленбурга. Как может Шнурре не знать Шуленбурга, знает, конечно.

– Тогда поезжайте в Варшаву, он там сейчас, выясните, как обстоит дело с нашими торговыми отношениями, и вместе с ним, не привлекая к себе особенного внимания, отправляйтесь в Москву.

Шнурре немедленно едет в Варшаву. В Варшаве он встречается с Шуленбургом. Шуленбург, тоже немедленно, связывается с Литвиновым. Литвинов извещает посла, что товарищ Микоян готов принять господина Шнурре тридцатого января.

Что такого рода выверты канцлера и министра должны означать? По всей вероятности, они означают, что поляки немцам и немцы полякам не желают уступать Украину вплоть до выхода к Чёрному морю. Двум хищникам не удаётся договориться о разделе шкуры медведя, которого они ещё не убили. Больше того, вероломные поляки, уклоняясь от прямого ответа, своим будто бы расчётливым, будто бы хитроумным упрямством толкают туповатых немцев, коли не открывается возможности напасть через Польшу, напасть на Советский Союз через Румынию и Литву, а там, когда бравые солдаты вермахта ввяжутся в бои за Молдавию и Ленинград, глядишь, отхватят себе долгожданную Украину, вместе с Киевом, разумеется, поляки жизни не видят без Киева, для поляков это вечно жгущий скипидаром национальный вопрос, и вчера и сегодня и завтра.

Столь неутолимая жажда урвать кусок побольше чужими руками не может не означать войну Германии с Польшей, что немцы, как видно, уже понимают, и чего полякам невозможно понять. Когда начнётся эта война, не знает никто, даже сам зачинщик войны. Истинная сущность фюрера лишь прикрывается наклонностью к актёрской игре и пылким речам, в действительности он осторожен, умён и не станет спешить, пока не найдёт обстановку созревшей и не продумает всех возможных последствий. Так было с Рейнской областью, так было с Австрией и Судетами, так не может не быть и на этот раз. К тому же, чтобы приготовить почву для польской кампании, очередной захват начать он должен с Чехии и Словакии, там мощная база, там производство оружия, там сырьё и рабочие руки.

Глава вторая

Надо спешить

Из этого следует, что товарищу Сталину необходимо спешить, пока несговорчивость Варшавы, Рима и Токио оставляет надежду не втянуться в мировую войну. России во все времена её исторической жизни, Советскому Союзу, где средства производства и власть принадлежат трудовому народу, тем более никакая война не нужна, ни большая, ни малая. Её уделом всегда была политика добрососедства и оборона в случае нападения с запада или с востока, недаром говаривал ещё грозный царь Иоанн, что нам чужого не надо. Для добрососедства и обороны необходима сильная армия, чтобы её и без войны страшились враги, без сильной армии военная, финансовая или экономическая интервенция не может не быть неизбежной.

На первый, поверхностный взгляд, Советский Союз имеет почти самую сильную армию в мире. Она насчитывает более двух миллионов бойцов, тогда как у Германии около миллиона двухсот тысяч, а Франция не дотягивает до восьмисот, сорок три тысячи артиллерийских орудий, почти восемьдесят тысяч выстрелов в минуту, у Франции шестьдесят тысяч, у Германии немногим меньше шестидесяти, восемнадцать тысяч танков и десять тысяч самолетов. Однако нынче этого мало. Нынче нужна новая армия, вооружённая новой техникой, которая превосходит все армии мира, и столь гибкой тактикой боя, какой пока что в других армиях нет.

Уже ясно, что позиционной, окопной войны больше не будет. В предыдущей войне артиллерия обрушивала на передний край неприятеля снаряды десятками, сотнями тонн, тогда как солдаты, пользуясь сетью ходов сообщения, уходили далеко в тыл, но возвращались, когда пехота врага поднималась в атаку, и срезали её ружейным и пулемётным огнем. В атаках этого рода гибли сотни тысяч солдат и ни на шаг не продвигались вперёд ни на Ипре, ни на Сомме, ни под Верденом. Для стратегии того времени позиционная война была тупиком.

У нас в период интервенции и гражданской войне действовали конные массы. Корпуса Мамонтова и Шкуро уходили в прорыв, сметая цепи красных бойцов, прорывались к Туле, устремлялись к Москве. В противовес им бывший семинарист товарищ Сталин и бывший вахмистр товарищ Будённый создали Первую Конную. Тачанки срезали пулемётами наступающего противника, конница обрушивала на него такой силы удар, что противник бежал. Первая Конная опрокидывала и Мамонтова и Шкуро, а Добровольческая армия в боях под Орлом и Воронежем потеряла половину состава, сократившись до корпуса, чтобы бесславно раствориться на подступах к Новороссийску.

Однако всякий раз успех конницы был кратковременным. Она уходила вперед, а в её тылу оставался недобитый противник, который приходил в себя, собирал расстроенные полки и наносил удары коннице во фланг или в тыл. Кроме того, конница достигала успеха только тогда, когда противник не успевал закрепиться и организовать хотя бы подобие обороны из цепи окопов и двух-трёх рядов заграждений из проволоки. Тогда из окопов конницу встречали ружейным и пулемётным огнем, бойцы гибли, кони на колючку не шли. Нужна была новая тактика, и Красная Армия новую тактику создала.

Товарищ Сталин был представителем Реввоенсовета при штабе Южного фронта. Как ни странно, на здравую мысль навел его Пушкин, только Пушкиным вновь осмысленный опыт Петра. У Пушкина сказано:

Волнуясь, конница летит,
Пехота движется за нею
И тяжкой твёрдостью своею,
Её стремление крепит.

Он предложил придать Первой Конной стрелковую дивизию, в составе трёх бригад, в каждой бригаде по три полка, а для успеха наступательной операции перевозить пехоту следом за конницей на крестьянских телегах. Предложение одобрил Егоров, подкрепив его новаторским опытом генерала Брусилова, с которым к тому времени товарищ Сталин ещё не был знаком. Теперь, когда конница прорывала оборону и уходила в прорыв, за ней шла пехота и поистине «тяжкой твёрдостью своею» добивала ошеломлённого, разрозненного, наполовину разгромленного врага.

Правда, подобная тактика имела успех не всегда. Если противник успевал создать линию обороны, конница оказывалась бессильна. Тогда она менялась местами с пехотой. В таких случаях уже пехота, после артподготовки, уходила в прорыв, а конница довершала то, что достигалось её тяжкой твёрдостью.

Позиционная война сменилась маневренной. Тем более маневренной должна стать предстоящая мировая война. Танки и авиация отодвигают конницу на второй план. Авиация может наносить по обороне противника более мощный, более точный удар. Танки способны смести заграждения из проволоки, прямой наводкой подавить ДОТы и ДЗОТы, перепахать окопы и подавить волю к сопротивлению укрывшихся в них бойцов. Пехоте остается добить тех, кто уцелел под ударами пушек, самолётов и танков.

Что может остановить продвижение танков? Река и вовремя взорванные мосты. Танки останавливаются на том берегу. Артиллерия расстреливает их с безопасного расстояния. Пехота наступающей армии вынуждена выдвигаться вперёд, чтобы под огнём противника наводить мосты или форсировать реку вплавь, неся при этом большие потери.

Приблизительно так рисуется ему будущая война. К такой войне Красная Армия ещё не готова, бои в Испании показали это со всей очевидностью. Замороченные Троцким, его ставленники всех родов войск Красной Армии бредили и продолжают бредить мировой революцией. Они рассчитывают вести наступательную войну. Наступательная война должна стать только молниеносной войной. Молниеносную войну начинают внезапно, в любой подходящий момент, главные силы противника уничтожают в приграничном сражении, дезорганизуют его мобилизацию, бросив на Европу десять, двадцать, лучше пятьдесят тысяч танков, непрерывными бомбардировками стратегической авиации разрушают жизненные центры его военной и экономической мощи. Почти для всех генералов и командиров результат очевиден: навстречу стальной громаде краснозвёздных машин поднимется, во главе с пролетариатом, весь угнетённый народ, стало быть, мировая революция победит без пехоты, даже без артиллерии и авиации поля боя, как это ни странно, если не преступно, звучит.

В этой обречённой на провал, странной, если не преступной стратегии якобы современной войны товарищ Сталин вовремя увидел плохо переваренное, плохо понятое наследие Гражданской войны. Что имели и красные командиры и белые генералы в Гражданской войне? И красные командиры и белые генералы имели в Гражданской войне винтовку и пулемёт, мало артиллерии и практически не имели ни самолётов, ни танков, самолётов и танков, пригодных для массированных атак. По этой причине Гражданская война не была настоящей, тем более современной войной. Тухачевский, Уборевич, Якир, несчастные детища Троцкого, их сторонники, их многочисленные ученики, так до конца и не поняли ограниченность опыта, который они тогда получили, почти полную невозможность его применения в условиях современной войны. В Гражданской войне побеждала не сила оружия, но сила духа, они и накануне современной войны были убеждены, что в ней победит сила духа, а какая же армия мира превосходит силой духа нашу славную Красную Армию? Они не понимали, одни по беспечности, другие по малости знаний, третьи от посредственности ума и все по приверженности утопической идеологии уже разгромленной, однако продолжающей гнездиться в сознании оппозиции, что способы ведения войны, формы войны не всегда и не везде одинаковы, что они постоянно меняются в зависимости от условий развития общества, прежде всего от условий развития производства. Они не задумывались и не задумываются о том, в чём состоит искусство современной войны, тогда как искусство каждой современной войны, во времена Чингис-хана так же, как и в середине ХХ века, состоит в том, чтобы овладеть всеми формами войны, всеми достижениями современной науки и техники и разумно использовать их. Умело сочетать их, своевременно применять ту или иную форму в зависимости от обстановки и условий войны. Точно так же организация армий, роды и виды войск должны быть приспособлены к формам и способам ведения современной войны. Задача военного искусства состоит в том, чтобы обеспечить за собой все роды войск, довести их до совершенства и умело сочетать их действия. Товарищ Сталин не имел оснований считать, что Тухачевский, его соратники, их многочисленные ученики и последователи вовсе не понимали, что в предстоящей войне новая, подчас решающая роль будет принадлежать пушкам, самолётам и танкам. Нет, они понимали, но понимали, всё ещё исходя из опыта Гражданской войны, где почти не было пушек и почти не было самолётов и танков. Иначе он не мог себе объяснить, что у нас происходило с вооружением Красной Армии, когда Тухачевский был заместителем председателя Реввоенсовета республики и начальником вооружений. Чем можно ещё объяснить его упорное требование создать гибрид зенитки и дивизионной пушки 76 мм? Чем можно ещё объяснить такое же упорное требование заменить во всей армии обычные орудия с поясковыми снарядами на орудия с полигональными и нарезными снарядами? Чем можно ещё объяснить упорное стремление создать какую-то небывалую во всем мире универсальную пушку и этой небывалой пушкой заменить всю артиллерию Красной Армии ещё до того, как эта пушка была разработана и пущена в производство? Чем можно ещё объяснить его упорное требование всем заводам страны выпускать только безоткатные пушки Курчевского, исключив из производства пушки других, по крайней мере не менее талантливых конструкторов артиллерийских систем? Чем можно ещё объяснить его указание полностью отказаться от разработки миномётов и автоматического оружия, тогда как немцы использовали миномёты ещё в прошлой войне, а автоматическое оружие имеет даже далеко не первоклассная финская армия? Конечно, всё это можно объяснить неизжитым опытом Гражданской войны, нежеланием учиться, неспособностью видеть новое даже тогда, когда оно уже появилось, к сожалению, может быть даже больше, вредительством, преступным намерением подвести Красную Армию под поражение в предстоящей войне и в условиях поражения, подобного поражению царской армии в германской войне, совершить государственный переворот и свергнуть Советскую власть.

В итоге пришлось пустить в переплавку около пяти тысяч полностью небоеспособных пушек Курчевского. Кое-как удалось спасти от погрома, исподтишка проведённого Тухачевским, его соратниками и учениками, две отличные пушки 76 и 122 мм и многофункциональную пушку-гаубицу 152 мм, способную превратить в груду лома любой танк ныне известных как советских, так и зарубежных конструкций. Правда, противотанковая пушка 45 мм всё ещё очень слаба, её необходимо усовершенствовать, увеличить дальность стрельбы, дать более мощный снаряд. Слово за товарищем Грабиным.

Помнится, Тухачевский на пушки товарища Грабина даже смотреть не хотел. Товарищ Грабин, смелый, самостоятельный, творческий человек, пожаловался в ЦК. Товарищу Сталину пришлось самому знакомиться с данными пушки и ехать на полигон. Ну, устроил товарищу Грабину пристрастный допрос. Что интересовало его? Понятно, что дальность стрельбы, действие всех видов снарядов по цели, пробиваемость брони, вес, подвижность, число орудийной прислуги, справится ли она на позиции. Товарищ Грабин отвечал без волнения, точно и коротко. Уверенность в себе ему нравилась в людях. Он подошёл к амбразуре и разрешил начинать. Пушки, как ему показалось, стреляли прилично. Сказав «всё», он вышел из блиндажа и прикидывал вслух:

– Пушки хорошие, но иметь их надо как можно больше, а некоторые вопросы ещё не решены. Решать их надо быстро, но не допустить при этом ошибки. Главное, теперь у нас появились новые кадры, правда, очень ещё молодые, но они у нас уже есть. Эти кадры надо растить. И появились заводы, способные изготовить любую пушку, однако необходимо, чтобы они не одну только пушку сделать могли, а много пушек сделать могли, это задача не на день, не на два.