Созвездие Преподобного Серафима. Соратники и сомолитвенники святого Серафима Вырицкого

День был воистину символический – 2-я Неделя Великого поста – память святителя Григория Паламы, архиепископа Фессалоникийского – тайнозрителя Фаворского света, проповедника благодати и великого творца Иисусовой молитвы – покровителя ученого монашества, который, по слову тропаря, почитается как «богословов поборниче непреборимый».

После хиротонии новопосвященный епископ Феофан получил из Кабинета Его Величества подарок от Государя Императора Николая II Александровича, Государыни. Императрицы Александры Феодоровны и всей Августейшей Семьи – панагию, точно такую же, какую носил и Пре освященный Феофан Затворник Вышенский, – с изображением Нерукотворенного Образа Христа Спасителя.

Епископ Ямбургский Феофан (Быстров)

20 августа 1909 года Император заложил первый закладной камень в основание Феодоровского Государева собора в Царском Селе, который должен был стать символом возрождения Святой Руси.

Согласно Высочайшему повелению, молебен при закладке храма совершал Преосвященный Феофан (Быстров), епископ Ямбургский, ректор Санкт-Петербургской духовной академии.

Владыка Феофан постоянно болел. Болезненное состояние здоровья, усугубляемое строгим аскетическим образом жизни, заставляло его иногда покидать академию и лечиться на юге России, где здоровье его несколько улучшалось на короткое время. Во время отсутствия Владыки Феофана обязанности ректора исполнял обычно доктор богословия, ординарный профессор кафедры Библейской археологии Иван Гаврилович Троицкий.

19 ноября 1910 года епископ Феофан был переведен в Крым на кафедру Симферопольскую и Таврическую для самостоятельного служения в качестве епархиального архиерея.

25 июня 1912 года он был перемещен в Астрахань на кафедру епископа Астраханского и Енотаевского, а уже 8 марта 1913-го – на кафедру епископа Полтавского и Переяславского. В 1917 году возведен в сан архиепископа.

После этого в жизни Владыки начинается долгая полоса испытаний. Неоднократно в полной мере исполнилось на нем обетование Господа нашего Иисуса Христа: «Если Меня гнали, будут гнать и вас» (Ин. 15, 20).

Полтава в 1917 году оказалась местом самого активного сепаратистского движения, связанного с провозглашением автономии Украины Центральной Радой 10 июня 1917 года по ее 1-му Универсалу (итоговому документу – авт.)

Тогда архиепископ Феофан сильно пострадал за истину от захвативших власть петлюровцев. Они потребовали от полтавского архиерея отслужить торжественную панихиду по бывшему гетману Украины – изменнику Ивану Мазепе, преданному Русской Православной Церковью анафеме. На категорическое требование украинских националистов архиепископ Феофан ответил решительным отказом, за что был брошен в тюрьму. Освобожден только после того, как власти Украинской народной республики эвакуировались из Полтавы.

Как правящий архиерей Полтавской епархии, Владыка Феофан участвовал в проведении Всероссийского Поместного Собора 1917–1918 годов, а в 1919 году он вошел в состав Временного Высшего Церковного Управления на Юго-Востоке России под председательством митрополита Киевского и Галицкого Антония (Храповицкого). Вскоре большинству входивших в Управление русских иерархов пришлось эмигрировать вместе с армией Врангеля. Так архиепископ Феофан оказался в Константинополе.

В 1921 году он вместе со всем Управлением по приглашению Сербского Патриарха Димитрия переехал в Югославию и участвовал там в том же году в происходившем в Сремских Карловцах первом Соборе русских архиереев, оказавшихся за границей.

После образования Архиерейского Синода Русской Православной Церкви Заграницей, архиепископ Феофан вошел в его состав. Как один из старейших его членов порой заменял его Председателя митрополита Антония (Храповицкого).

В 1925 году архиепископ Феофан получил предложение от Священного Синода Болгарской Православной Церкви (его Председателем в 1925 году был митрополит Климент, учившийся в свое время в Санкт-Петербургской духовной академии у Владыки Феофана – авт.) переехать на жительство в Софию. Переезду архиепископа Феофана способствовал и другой его ученик – Управляющий русскими православными приходами в Болгарии, епископ Богучарский Серафим (Соболев), который в праздник Покрова Пресвятой Богородицы 1920 года в симферопольском соборе во имя святого благоверного великого князя Александра Невского был рукоположен архиепископом Феофаном и другими архиереями во епископа Лубенского, викария Полтавской епархии.

Пять лет прожил архиепископ Феофан в Болгарии, в Софии и Варне (в этот курортный город на Черном море он приезжал летом восстанавливать свое здоровье).

В апреле 1931 года он навсегда покинул радушную Болгарию и, по приглашению своих давних петербургских друзей, супругов Пороховых, переехал во Францию.

К тому времени Владыка уже более десяти лет был епископом без епархии, а после критики статьи митрополита Антония (Храповицкого) «Догмат искупления» отношения архиепископа Феофана с Архиерейским Синодом Русской Православной Церкви Заграницей стали резко ухудшаться.

Архиепископ Феофан считал, что учение Председателя Зарубежного Синода отступает от догматического учения Православной Церкви и представляет большую опасность, а отсутствие сопротивления этой ереси опаснее юрисдикционных разделений.

Учение митрополита Антония фактически отрицало значение крестных страданий Господа нашего Иисуса Христа, как центрального события искупительного подвига Богочеловека.

Владыка Феофан специально приезжал в Сремски Карловцы вместе с Управляющим русскими православными приходами в Болгарии архиепископом Серафимом (Соболевым), чтобы убедить митрополита Антония отказаться от его неправославных мыслей в «Догмате искупления».

Архиепископ Феофан также представил Зарубежному Синоду обширный доклад с критическим разбором учения митрополита Антония.

После этого митрополит Антоний попросил Владыку Феофана больше не приезжать на заседания Синода. По свидетельству делопроизводителя Синода В. И. Огородникова, Владыке выдали указ о перемещении во Францию в качестве архиерея, находящегося на покое.

Там он жил в пригороде Парижа Кламар в доме Феодора Николаевича и Лидии Николаевны Пороховых, где вел уединенный образ жизни. Там же он совершал Божественную литургию и другие службы в домовом храме.

Супруги Пороховы были в свое время близки к Императорскому Двору и являлись духовными чадами преподобного старца Гефсиманского скита Свято-Троицкой Сергиевой Лавры иеромонаха Варнавы (Меркулова), с которым Владыку Феофана всегда связывали незримые духовные узы. Бездетное семейство Пороховых имело глубокую духовную тайну – Лидия Николаевна была в тайном постриге монахиней Марией.

После ухода благочестивых супругов из земной жизни, Владыка Феофан 1 сентября 1939 года перебрался к пригласившей его в свое французское поместье бывшей полтавской помещице Марии Васильевны Федченко в небольшой городок Лимерэ на реке Луаре.

В усадьбе Марии Васильевны было три меловых пещеры. В одной из них обустроили домовую церковь, вторая стала служить келлией для архиепископа Феофана. В ней он жил последние месяцы своей жизни, сделавшись настоящим затворником.

В этой своей пещере-келлии святитель Феофан, причастившись Запасными Дарами, и отошел ко Господу около трех часов ночи 6/19 февраля 1940 года. Похоронен на кладбище в Лимерэ.

В кратком жизнеописании очень сложно показать все величие подвигов Владыки Феофана. Воистину, это был человек от Бога, устремленный к горнему великий аскет и богослов-молитвенник, истинный ревнитель чистоты Православия, которому очень трудно было жить среди мира, где его до конца не могли понять даже немногие близкие к нему люди. Он всегда говорил правду, обличал ложь и зло, никогда не вступал в компромиссы с совестью.

Пещеры в Лимерэ 1988

Архиепископ Феофан внимательно следил за развитием богословской и философской мысли XX века и, в частности, тщательно изучил труды священника Павла Флоренского и протоиерея Сергия Булгакова, но к тематике «софиологии» относился весьма отрицательно, подчеркивая, что оно выросло из «софиологии» Владимира Соловьева, а она основывается на антицерковной «софиологии» немецких мистиков и уходит корнями в гностическое учение, зародившееся в Александрии в I веке.

Несомненный интерес представляют воспоминания архиепископа Аверкия (Таушева), лично знавшего подвижника: «Владыка Феофан проявлял себя как решительный и бескомпромиссный противник всякого модернизма, либерализма и вольнодумства, подрывавших основы подлинного православно-христианского учения о вере и благочестии и колебавших настоящее христианское мировоззрение, ясно выраженное в богомудрых творениях великих Отцов Церкви – столпов Православия, – которые были изучены им с удивительной тщательностью и проникновенной основательностью. Когда приходили к Владыке Феофану с вопросами богословского ли то характера или касательно нравственно-христианской духовной жизни, он избегал говорить что-либо “от себя”, но тотчас же подходил к своему книжному шкафу, в котором хранились неоценимые и столь любимые им с юности сокровища – святоотеческие творения, мгновенно находил точный и нужный ответ в той или другой книге на поставленный ему вопрос, и посетитель уходил от него глубоко удовлетворенный тем, что получил высоко авторитетное разрешение мучившего его вопроса – ответ уже бесспорный, не подлежащий никаким сомнениям.

И сам Владыка Феофан был, если так можно выразиться, настоящей ходячей энциклопедией всех богословских знаний и всего того, что касалось внутренней духовной жизни христианина. И это было потому, что он действительно был ученым-богословом Божией милостью, а одновременно человеком, ведшим подвижническую духовную жизнь, в которой открывается многое из того, что остается сокрытым для людей одного ума, вернее, «умничания» без подлинной духовной проникновенности во все богословские вопросы верующим сердцем через углубленный аскетический подвиг личной подвижнической жизни…

Архипастырь-подвижник – вот кем был в течение всей своей жизни Владыка Феофан!

Молитвенный подвиг его был изумительным. Он не только неопустительно совершал свое ежедневное иноческое правило, часто ночи проводя в молитве, но всегда посещал все богослужения, происходившие в поблизости находившемся храме, а, если для этого не было возможности, вычитывал все положенные службы суточного круга у себя в келлии, стоя за аналоем перед иконами, по имевшимся у него богослужебным книгам. Это он делал, даже находясь в пути, когда, например, ехал куда-нибудь в поезде. При нем всегда был иерейский молитвослов, по которому он в таких случаях всегда прочитывал все службы суточного круга…

Эта молитвенность, которая ярко светилась на его лице, один взгляд на которое у всех верующих людей уже внушал благоговение, подняла его до больших духовных высот, почему у него и бывали поразительные духовные прозрения: часто сбывалось в точности то, о чем он говорил и предупреждал заранее, и многие потом каялись, что не вняли вовремя его предостережениям…

Известны случаи, когда по молитвам Владыки Феофана происходили чудесные исцеления… Сам внешний облик его, манера себя держать и говорить невольно возводили мысль к древним прославленным святителям нашей Христовой Церкви: Да! думалось, глядя на него и слушая его речь: вот таковы были несомненно и они – все эти великие столпы Православия! Необыкновенная выдержка, воспитанность, деликатность в обращении, чуждые столь иногда модной в наши дни фамильярной развязности и цинизма, ласковая внимательность ко всем приходящим, особенно с духовными вопросами, и сердечная отзывчивость на всякое горе и нужду – вот каковы были характерные черты нашего дивного святителя.

“Никтоже от него тощь и неутешен отъиде, но всем в сладость бысть видение лика его и благоуветливый глас словес его” – словами этой молитвы преподобному Серафиму в конце акафиста ему вполне можно сказать и о нашем святителе. Только к врагам Церкви Христовой и ко всем вольнодумцам и модернистам, подрывавшим самые основы нашей Церкви и православного мировоззрения был он суров и непримирим, не соглашаясь идти ни на какие компромиссы.

Церковь и ее святая Истина были ему всего дороже на свете, и ради нее он всегда был готов принести в жертву свое личное благосостояние и жизненное благополучие. Это многократно показывал он на деле в течение всей своей жизни, никогда и ни в чем не ища “своих си” (своих выгод – авт.), но ратуя только за торжество Истины, и если видел что он ничего не может сделать, то просто отходил в сторону, не желая даже косвенно принимать участия в какой бы то ни было неправде или беззаконии. Тут он был совершенно неумолим.

Никогда не переносил он никаких вульгарных высказываний, никаких пошлостей, неприличий и непристойностей в разговоре, и тотчас же удалялся, если такой разговор в его присутствии начинался, из каких бы лиц окружающее его общество не состояло. Тонкая и духовно-деликатная, нежная структура его возвышенной души ничего подобного выслушивать ему не позволяла, и такое общество всегда было ему глубоко чуждо и неприемлемо.

За это многие его и не любили, конечно, по зависти к нему, чувствуя и сознавая его несомненное духовное превосходство, – но люди, действительно духовно настроенные, ценили его такую неподкупную прямоту и возвышенную настроенность его истинно праведной души, преклонялись пред ним и благоговели.

Очень строго относился Владыка Феофан к монашеским обетам, в полном согласии с высоким учением святых Отцов-подвижников о монашестве и потому тщательно испытывал всех обращающихся к нему с просьбой об иноческом пострижении. Он не только не допускал никакого поощрения карьеризма при этом, а отказывал иногда в пострижении и тем, кто искренно и хорошо были настроены, но не понимали, как должно, всей глубины, а главное – сущности монашества. Так, например, тем, которые на вопрос его, с какой целью желают они принять иночество, отвечали, что они желают “послужить Церкви Христовой”, он обыкновенно говорил, что для этого совсем не обязательно принимать иноческое звание, что можно послужить Церкви и не давая иноческих обетов.

Единственным основательным доводом для принятия монашества Владыка Феофан считал искреннее и глубокое желание – “спасти свою душу”. И только таких, которые это правильно понимали, он, после внимательной и тщательной проверки их настроения, соглашался постригать. Этим осторожным образом действий в отношении лиц, ищущих монашества, особенно среди студентов Духовной академии, иногда грешивших карьерными стремлениями, он избегал многих губительных ошибок с весьма тяжелыми последствиями для неосторожно увлекавшихся идеей монашества без достаточно глубокого понимания этой высокой и святой идеи и без соответствующего должного внутреннего настроения и духовной подготовки. И особенно подчеркивал Владыка Феофан безусловную необходимость верного и надежного духовного руководства для принявших монашество и полного послушания своему старцу “до гроба”, опять-таки, в соответствии с учением святых Отцов-подвижников об этом.

Был он замечательным проповедником. Самый стиль и характер его проповедей, не говоря уже об их драгоценном содержании, напоминают нам поучения и наставления великих Отцов и Учителей Церкви, духом которых он был приникнут. Много общего было у него и со святителем Феофаном Вышенским Затворником, которого он очень любил и ценил, и жизни которого стремился подражать, уйдя, подобно ему, в последние годы своей жизни, в затвор, во Франции, у преданных ему людей, давших ему возможность в полном молитвенном уединении закончить свою жизнь, порвав все связи с современным, более чем когда-либо, во зле лежащим миром. Можно думать, что и имя Феофана при постриге дано ему не случайно, и именно вследствие его большого духовного сродства с этим великим российским святителем, который скончался в 1896 году, как раз незадолго (всего за два года) до пострижения Владыки Феофана в иночество (в 1898 году).

Постником Владыка Феофан был таким строгим, что даже внешний облик его был подлинно иконописный – худощавое, как бы восковое лицо. Своим постническим подвигом он сильно расстроил свое здоровье, и всю жизнь недомогал, что и было, вероятно, причиной его сравнительно ранней кончины (всего 68 лет отроду). Голос у него так ослабел, что, когда он говорил проповедь, он должен был выходить на середину храма, а жаждавшие слышать его слово вплотную окружали его со всех сторон. Потом он стал даже писать свои поучения, а кто-либо из сослуживших ему священников читал их с амвона вслух. Отличительная черта их – святоотеческая глубина и вместе с тем доступная для понимания каждого простота, при всей строгости и возвышенности языка, без тени какой-либо вульгарности…

Но всего поразительнее был молитвенный подвиг святителя, которому он предавался буквально день и нощь. Видно было по нему, что он никогда не оставлял завещанной святыми отцами-подвижниками умно-сердечной молитвы, часто погружаясь в такое созерцательное состояние, когда весь внешний, окружающий его мир как бы переставал для него существовать. Молитва непрестанная была подлинно насущной потребностью его духа, жившего в горних высотах…

Замечателен момент встречи Архиепископа Феофана с группой духовенства обновленческого направления и профессоров либерального направления, прибывших на Московский Всероссийский Собор 1917–1918 годов. Сам Владыка нередко любил вспоминать о происшедшем у него там разговоре с этими церковниками-модернистами, ратовавшими о том, чтобы сделать уступки духу времени и модернизировать церковную жизнь. Модернисты эти однажды весьма вежливо и почтительно приступили к Владыке Феофану, очевидно, чувствуя в нем большой духовный авторитет.

“Мы чтим Вас, Владыко, – сказали они, – Знаем Вашу церковную мудрость… Но волны времени текут так стремительно, меняя все, меняя нас – приходится уступать им. Уступите и Вы, Владыко, нагрянувшим волнам… Иначе, с кем Вы останетесь? Один останетесь”. – “Я с кем останусь? – кротко ответил им Владыка, – Я останусь со святым князем Владимиром, Просветителем Руси. С преподобными Антонием и Феодосием, Печерскими чудотворцами, со святителями и чудотворцами Московскими. С преподобными Сергием и Серафимом, со всеми святыми мучениками, преподобными, святителями и чудотворцами, в Земле Русской просиявшими, а вот вы-то, братие, с кем останетесь, если и при вашем многолюдстве отдадитесь на волю волн времени? Они уже снесли вас в дряблость керенщины, и скоро снесут под иго жестокого Ленина, в когти красного зверя”». Церковные модернисты молча отошли от Владыки, получив такой решительный ответ», – вспоминает архиепископ Аверкий.

Православные верующие люди благоговейно хранят память об архиепископе-подвижнике Феофане (Быстрове), которого во дни его земного жития многие почитали святым.

В 1990 году, к 50-летию со дня кончины архиепископа Феофана его племянник, профессор-протоиерей Ливерий Воронов написал обстоятельную статью о жизни и подвигах Владыки – «Преосвященный Феофан (Быстров) – ректор Санкт-Петербургской духовной академии (1909–1910)».