В рясе смертника

Единственное, что я мог для него сделать, – это спокойно выслушать исповедь до конца.

– Когда я вошел в прихожую, меня сзади оглушили рукояткой пистолета, пристегнули наручниками к батарее и заставили смотреть, как насилуют, а потом и убивают двух самых близких мне людей… Братки не скрывали своих лиц – зачем?! Ведь покойники, даже бывшие офицеры спецназа, не умеют разговаривать… Я был от жены и дочурки на расстоянии чуть больше вытянутой руки, но ничем не мог им помочь! Даже согласившись на любое условие этих скотов, я не спас бы их. Даже начни я ползать на коленях, пускать слюни и молить о пощаде. Они пришли не для вербовки, а только чтобы всласть поглумиться. Завершив расправу, бросили к моим ногам истерзанные тела, открыли на кухне краны газовой плиты и водрузили на стол в комнате, где я находился, подсвечник с тремя горящими свечами. А потом ушли, заперев дверь на ключ… Я как мог боролся с угарным сном, сначала пробовал освободиться от наручников, затем решился зубами перегрызть себе руку, но тут стал стремительно терять сознание. Меня спас сын… Иван вернулся домой, когда до взрыва оставались считаные минуты. Увидел страшную картину, понял, что произошло, сумел перебороть шок и, выключив газ, распахнул все окна в квартире. Только после этого упал на колени перед изуродованными телами матери и сестренки, закрыл ладонями лицо и зарыдал…

Сергей замолчал и долго глядел мимо меня в пространство, по щеке его скатилась слеза – след незаживающей душевной раны. Я понял: в тот кошмарный вечер начался для Сергея отсчет другого времени. В душе его не осталось ничего, кроме жажды мести. И, судя по вскользь оброненной им фразе, в конце концов он свершил свой суд, что не дано было мне, когда я потерял Вику и неродившегося сына… Он нашел и уничтожил убийц.

– Когда я попросил командира РУБОПа доверить мне розыск, меня, от греха подальше, вообще отстранили от службы и посоветовали пройти психологическую реабилитацию! И я поклялся, что отомщу сам, в одиночку, – хриплым голосом продолжал бывший командир спецназа. – Я бросил удостоверение в толстую рожу подполковника, хлопнул дверью и навсегда ушел из органов. У меня оставались кое-какие сбережения, амуниция, несколько «чистых», незарегистрированных стволов, так что голодать и искать оружие возмездия не пришлось… В течение нескольких месяцев жил нелегалом, выслеживая убийц жены и дочурки. Потом расправился с ними со всеми… Но не ощутил ни малейшего облегчения. Наоборот. Вся эта жирующая, ворующая и быкующая на свободе мразь и раньше мозолила мне глаза, а теперь один вид бритой башки и висящей на шее «голды» вызывал у меня желание убивать голыми руками! Убивать и убивать, пока хватит сил… Мне стоило огромных усилий держать себя в руках… Однажды мне позвонил знакомый банкир и сообщил, что боевики одного вора в законе, приговоренного сходняком к смерти, решили по-легкому срубить кучу баксов и вместе с бугром скрыться за границей. Эти гады убили парня-охранника, гувернантку и похитили дочку банкира, требуют выкуп… Я поднял свои связи, поднапрягся и, разделавшись с похитителями, спас девочку… Когда все закончилось, отец ребенка в качестве гонорара передал мне «дипломат» с деньгами, чего я вовсе не ожидал. Это была огромная сумма – двести пятьдесят тысяч долларов. Первые деньги, полученные за чужую жизнь…

– Значит, так вы стали наемным убийцей? – скорее утвердительно, чем вопросительно произнес я. – И тем самым из жертвы превратились в преступника… Возможно, более кровавого, чем те, кто лишил вас семьи…

Пока он говорил, меня не покидало ощущение, что всю эту историю я где-то уже слышал. Но где именно – никак не мог вспомнить.

– Я не наемный убийца, – покачал головой Сергей, щелкнув костяшками пальцев. – Во всяком случае, я не считаю себя наемником… Я убивал не ради денег. Закон против мафии бессилен, опухоль уже давно перешла в стадию раковой, и лечить ее можно только скальпелем. Несколько лет подряд я уничтожал паразитов, которым, я уверен, не должно быть места на земле! Абсолютное большинство ликвидаций вообще не оплачивалось, заказчиком и исполнителем выступал я сам. Мишенью всегда были только самые гнусные твари, отбросы рода человеческого. Я судил их своим личным судом и приговаривал к смерти.