Васильковая Русь

В угоду барства, плюющего на них самих, на их таланты…

И как сказать друзьям об этом?
О том, что пустят с молотка?
Что к каждому из них придёт в семью разгром.
Ведь жён оставят здесь, а не согласных ждёт сибирская тайга.

Волшебник соловей над рощей пролил слёзы.
Сегодня вечером концерт прощальный. Маэстро ноты пролистал.
О как прекрасно пахнут утром розы.
На них взглянув, печально заиграл.
******************************

Уселись гости по местам, маэстро знаменит на всю округу!
И даже все далёкие от музы,
Приехали послушать, что б удивить свою жену или подругу,
Даб не прослыть мужланом, иль прочего конфуза.

Волшебны, словно пенье соловья, поплыли округ звуки
Клавир и скрипки, арфа и кларнет протяжно в душу,
Передавая для других чужой души терзания и муки,
Вдруг в лето, принеся озноб и стужу.

И средь волшебных звуков один играющий поднялся.
Задул свечу, закрыл свою он партитуру, оставив инструмент, ушёл.
А вскоре поднялся другой, затем другой, к концу маэстро лишь один остался.
Но вот и он играть закончил, задул свечу и скрипку аккуратно положил на стол.

Весь красный кинулся к нему виконт:
Что позволяешь ты себе, старик?
Лишь поклонился музыкант в ответ ему во фронт,
И молвил: Я исполнил Вашу волю, Сударь! И взгляд его поник.

– Ну, хорошо, а что играли вы?
– Прощальный с Родиной Огинского то полонез.
– Пусть остаются все. Сыграли хорошо! Достойное творенье, достойно похвалы.
И ты прости меня, старик! Замявшись, шляхтич произнёс: Прости меня, отец!

Махну ка я в Рязань

Махну ка я в Рязань, в деревню.
Пока светло, пока дорогу видно.
Одно беда, что конь мой древний,
Помрёт в пути, вот что обидно.

А значит, снова Новый год в Москве.
Балы и карты, холод в декабре.
Устал от светских всех манер.
Я больше воин, а не кавалер.

Пошлю ка Прохора вновь за вином в трактир.
Ведь чем-то надо душу согревать!
Французы, говорят, хотят нарушить мир.
Коня придётся, видно, помоложе покупать.

Знать, надо тятеньке писать письмо:
Пусть шлёт наличные, что выручил за лес.
Задумчиво он посмотрел на двор через окно,
Там пёс соседский появился и исчез.

Калитка грохнула о ставень, раздался голос:
Иди, иди отсель, вот проходимец и подлец…
Перстами, запустив в кудрявый волос,
С бумагой и пером открыл ларец.

А вскоре, написав трактирщику письмо,
Он прочитал его, и подпись там поставил:
Денис Давыдов, а ниже написав число
И, Прохора позвав, в трактир отправил.

Россия стала вновь великой

Пришёл декабрь метелью белой,
Снежинки на свету горят.
Они, как бабочки, не смелы,
Танцуют вальс вперёд, назад.

Прохожий, завернувшись в шарф,
Спешит быстрее на работу.
Высотка, словно книжный шкаф,
Машинами прикрыла томную зевоту.

Весь город спит во множестве шкафов.
Зима не спит, по городу бродя.
К неудовольствию таджиков и котов.
Им лучше летняя, пусть жаркая, пора.

У мавзолея ели голубые,
Как часовые стражами стоят.
Тут захоронены вожди иные.
В стенах Кремля, как вредный клад.

Их, как богов, народ мой возносил,
И в том проклятие народа моего.
Лежит и тот, кто больше всех убил,
Россию изничтожив, так отмстив за брата своего.

Не сам он убивал, а карандаш его,
Подписывая декреты и указы.
Он напрочь загубил деревню и село,