Повесть о «царском друге». Распутин

Князь не знал, что ответить: бестактность, необоснованность поведения Распутина вызывала в нём неопределённость. Распутин выпрямился.

– Будет всё хорошо, мой дорогой. Но… надо повидаться с Ириной, – квартиросъёмщик подошёл, словно его мысли были совсем о другом, к комоду, на верху которого был заварной чайник.

– Чайку? – спросил он.

Юсупов отказался. В этот момент Григорий оценил ситуацию, стал вдруг серьёзен.

– Ты, мой хороший, иди к маме, скажи: я буду на днях там, и посмотрим на твою Ирину.

Юсупов глядел на него опечаленным взглядом, даже жалким. Ему как никогда нужно было рождение второго ребенка, наследника Юсуповых. Перед приворожником он ощущал себя как на ладони. Слух о его желании быть в женском белье и подчинённым грубым мужиком, тайном желании юноши, о котором мог узнать Распутин, беспокоил его об этой страсти, он точно знал, не знает ни его мать, ни отец. Но догадывался лишь только если князь Дмитрий Павлович, двоюродный брат царя.

– Ну а всё же, мой милый, чайку заварного? Вчера вот заваривали, сама Матрёна хлопотала. Ох уж она у меня и хозяйственна, прямо куда ни придёт – приберёт, уложит, только спрашивать надо, где что лежит, прибрано, – улыбался сквозь заросли лица Распутин. – А так всё равно, но, что где-то лежит, положит – так там и остальное найдёшь.

Юсупов не осознавал, к чему всё говорит их друг семьи. Быть может, сватает за него свою дочь, так она хоть и юна, но необразованна, да и не чета его княжескому роду, гадал князь, и женат он. Он очередной раз отказался от чая. Да и в его планах не было засиживаться у этого бородача, в чём интерес был только в его общении, в познаниях какой-то учёности в философии.

«Ведь что есть мир, – говорил как-то Распутин на одном из вечеров в доме Юсуповых, на котором присутствовал юный князь, – негодование. Негодование в том, как мы его понимаем. У каждого своя речь, у каждого своё мнение, оттуда свои причины, оттуда же свой вывод. Иногда который выводится как заблуждение».

И ещё что-то о религии, как её понимают. Об историях, связанных с его паломничеством. Ему наливали, он безутешно рассказывал и делился своим опытом или историями, в основном рассказами об Иерусалиме. Но сколько раз из его уст пробегала тема, относящаяся к мировой войне и новому возможному перевороту в стране российского населения, о котором никто не желал слушать, лишь только юный князь Феликс Феликсович вслушивался в речи опытного и мудрого по своему существу человека. Делясь впоследствии о нём со своими друзьями как по отечественным курсам, так и зарубежным старым, давним связям.

Наконец, продолжая находиться в комнате Распутина, Юсупов-младший проник в теории «старца», как и относился он с уважением, рьяно, не только как к приближённому к царскому двору, но и питал уважение и интерес к самому взлохмаченному и, по одной стороне его мнения, странному, но интересному человеку, чьи речи вроде как давали некое познание, но и частично удручали молодого человека. Распутин мог говорить без умолку, даже перебить собеседника, но так, что никто этого не заметит.

В один из тех же вечеров посещения Распутиным дома Юсуповых на Мойке. Это было два года назад, юный князь Феликс Феликсович стал свидетелем, однажды приняв от него некое высказывание, Распутин, как отметил для себя князь, находился в тот раз в каком-то нервозном состоянии, с виду это было определено как обеспокоенность на лице человека.

Повод был приглашение Распутина по поводу Пасхи. Не раз проводившего таинства церковной традиции, городские люди как никогда искали Распутина в помощь для уклада этого святого праздника.

– Ежели повернуть яйцо другой стороной в чашечку, – говорил Распутин, – не острой, так, ваше благополучие, и останется вам вот этой стороной, ежели острием – то порядок, и быт будет сам стремиться к благополучию.

– Ох, и умны вы, Григорий Ефимович, – отметила на это высказывание Зинаида Николаевна, – вам бы в божием храме службы нести, читай, до самого владыки на верх встанете…

В комнате для гостей было несколько приглашённых человек, двое из них – офицер станичного уезда, который вёл тайное наблюдение за Распутиным. Он поглаживал короткую бородку, внимая словам «царского друга». Распутин не стал открывать то, что владыка и ряд епископского сана не благоволят житию Распутина. Не приемля его в церковном уряде. Где, впрочем, был лишь один в метрополии церковный урядник завсегда рад появлению Распутина в храме. Где сам Григорий бывал редко. Как и редко появлялся в гостях у Юсуповых, выпивая там чай горячий и мятный, как любил Григорий в своём селении, такой лад напитку по поселениям его губернии был редким, но не худшим из обилия местных других сортов со вкусом лаванды и бергамота.

– Григорий Ефимович терпеть не может томительные служебные упоения, – добавил её муж генерал-лейтенант.

На что Распутин промолчал, он не желал спорить с упрямством как казавшееся для него графа.

В комнате появился младший Юсупов, его скорая женитьба определялась неким сообщением через Распутина, брак, которого Григорий Ефимович не желал, считая юношу не подготовленным к серьёзным отношениям, но не был противником, когда венчание уже было назначено.

– А-а, юный князь, – обрадовался вошедшему Распутин, – ну как, всё готово к венчанию-то? Чай, невеста-то уже заждалась?

Князю всегда были лестны слова «старца», но по обыкновению молодости лет слова жившего по своим законам человека, все любимого мужика, и его разными существующими положениями были бесчувственные к пониманию. Ему нечем было изменить принять желание о женитьбе сына Юсуповых.

– К вам, Григорий Ефимович, думаю, это дело не относится, – с нежелаемой грубостью сказал юный князь.

Но в словах князя состояла скорее надменностью. Конечно, Распутина это зацепило. Но он, как всегда, скрыл это в себе, а ведь Григория Новых никогда не стоило бы обижать, ни в коем из случаев.

Так, был пример.

Люди из купеческого строя обвинили в конокрадстве Григория Новых уже как петербургского Распутина сообща с его неприятелями и выпивохами. Сам Григорий выбирал, с кем кутить, а кутить хотел с ним в Покровском если не каждый, но каждый знакомый ему был рад его общению с ним. Спустя годы после побоев ими Распутина один из клеветников в войне между Германией и Россией 1914 года потерял сына, его дочь вышла замуж за хлыста-сектанта, в скором времени разошлась с ним и уехала при неведении своих родителей. Для купца и ростовщика из команды обвинителей Куприянова было также неутешным делом, младший сын умер в болезни. Распутин узнал про эти дела, позже заметив в этом своё проявление, решение суда небесного как не распределителя человеческих судеб, но проявление как примеру в другом. Однажды он излечил маленького малыша от хвори по приглашению в еще по названию Санкт-Петербурге из обжитых слоёв населения, перебравшихся в столицу односельчан. Тогда целитель бывал едва ли не в каждом доме, и вот попросил он воды для паренька, и тут к нему подбежали бесноватые юные девушки и выбили из рук кружку. Тогда Новых, недолго думая, схватил за шею одну из девиц и, взглядом своим проникая в её очи, с присталью произнёс молитву. Как вдруг девицу затрясло, но не от удушья – Новых контролировал ухват, – а от нечто другого. Тут же она поникла, у неё потекли слёзы, девица заплакала. Григорий прижал её к себе.

– Ничего, девонька, – сказал он, – ушло из тебя лихо. Не зайдёт снова. Я помолюсь, и не зайдёт, – говорил он тихо.

Весть об избавлении Лукерьи Никитичны от беса пронеслось по проулкам Санкт -Петербурга. Но и о том всё же позабыли. А о малыше, которому со временем уже 14 лет исполнилось. О таких моментах Распутин молчал в барских местах, да и о том, что его дети остались на попечении жены Прасковьи, тоже не хвастал. Рассказывал лишь однажды в одном из посещений дома Юсуповых, как в посёлке боролся однажды с мужиком.

– Так тот мужик меня стороной дальше всё обходил, я же его на лопатки-то положил, а сам и не знаю как. Думаю, тогда случай был. Зима-то короткая оказалась. Снег-то подтаивал, вот он соскользнул обувкой-то, а всё считает, что я его сглазил. Эко што вот народ что не придумает, – весело подытожил Распутин, уже целясь на бутерброд с колбасой.

– Икорки, икорки, Григорий Ефимович, кладите, – сказала радостная его появлением к выходным и уже под хмелем Зинаида Николаевна, урождённая Юсупова. – Неделю на рынке не было, совсем ловля застоялась, говорят, – произнесла хозяйка дома Юсуповых.

Распутин поблагодарил Зинаиду Николаевну, окинув незаметно ласковым взглядом. В его развратных мыслях она уже предстояла в его объятиях и готова была бы на всё.

– Да… – протянул, задумчиво дополнив жену, в тот же один из пасхальных дней Сумароков-Эльстон. – Забастовки участились. Во многих корпусах появились какие-то болезни, приходится увеличивать места в лазаретах…

– Ой, ой, что ты такое говоришь?! – откликнулась Зинаида Николаевна на слова мужа.

– Часто изолирующие, правда, не доживают. Но это редко. За месяц только один скончался, – признался генерал.

– Что за болезни такие? – поинтересовалась его жена, глядя в поисках ответа то на мужа, то на Распутина, словно лучшего знатока, как человека из народа, будто он знал ответ.

Конечно, Распутин если не знал, то догадывался о происходившем в стране. Но всю правду сказать о том не решался, считал, что будет мешать его жизни радости, упоённой царскими вельможами.

– Так лихорадка какая-то, наверное, после последствий в Восточной Пруссии. Сами же знаете, какое-то было снабжение.

Признавал провал русской армии командующий кавалергардским корпусом генерал-лейтенант Сумароков-Эльстон, считая, что находившиеся в этой комнате были свои, собственно, никакой тайной для россиян не было и то, что лишь случай вернул солдат на родину. Смена канцлера Германии.

– Да это кошмар, – дополнила его жена.

Но дальше мысль развивать она не стала, посчитав это за дело мужской стороны. Распутин же преспокойно допивал свой чай, не желая более касаться ни политики, ни милитаризованных структур.

– А вы что по этому поводу думаете? – спросил его юнец.

Надменный голос вновь укорил крестьянина из Тобольской губернии. Но тот не подал тому виду.

«Опять ты мне тычешь пальцем, щенок», – подумал про себя Распутин, и только. Видное высокомерие раздражало «старца». Однако Распутин считал всё это за баловство возраста.

– Не моё это дело, маленький, – съязвил для себя Григорий, – моё дело правое – помогать людям, молиться за их покой да помогать нашему цесаревичу, чтобы ему было легче, – Распутин перекрестился.

Юного Юсупова вполне удовлетворил ответ. Всё же, перемешиваясь с некой куклой и зависимым человеком, Феликс Юсупов-младший питал к Распутину дружеские желания отношений. Где Распутин, понимая ему в ответ незрелость князя, но его положение считал, не давали бы повод для него к такому обвинению человеком старше его, годившимся ему в отцы. И в этом самопознании принимал ту мысль, что князь всегда искал в нем дружелюбие.

Его отец граф Феликс Сумароков-Эльстон рассчитывал на кадетское образование сына и не замечал в нём надменности. Дальнейшие их разговоры были о простых гражданах, литературе, о правдолюбии Максима Пешкова, Лермонтове, чьи стихи любила читать жена генерал-лейтенанта. Князь Юсупов также случайно задел разговор о мировой индустрии, где Распутин на удивление всех отметил в отличном состоянии германскую технику.

– Да, на ткацкую фабрику, я слышал, были ввезены новые немецкие станки. Вот ведь как разыгрывается их страна, – подметил Григорий.

– А как же электричество?.. Не немцы же придумали, – возмутилась женщина.

– Нет, конечно, дорогая, это выдумки американцев, – пояснил Сумароков-Эльстон.

Распутин не возражал, но на тот ответ у него было своё мнение.

Он посчитал ненужным мировой спор, его тянуло на дерзость между поколениями. Ещё бы, возбудившись этим, ему был повод пойти в кабак и спустить там часть данного ему в довольствие царственным наместникам государства.