Район мертвых

Правда, при малейшем выносе мозга со стороны женщин, и не только их, мажорчик, не раздумывая, посылал выносящих в далекие эротические края. Грубо, цинично и без надежды на возобновление отношений. А бывало, даже сливал втихую разными подлыми способами. Этот «суп» прошел такие извилистые пути в циничном мире корпоративных акул, чтобы вылезти на хорошую должность (правдивее сказать – протоптал по трупам), что научился без лишних угрызений совести манипулировать, обламывать и даже ломать всех нижестоящих. И неважно, женщина перед ним, старый друг или коллега… Вышестоящим он при этом активно лизал жопу.

Охотниц на такого востребованного обеспечуна и без Танюхи хватало. Она это потом осознала, когда ее поставили на место, демонстративно закрутив роман с другой сотрудницей. Слили, хотя и попользовали дорого, как Танюха того и хотела. Женщина она красивая и считала, что мужчины за ее красоту должны щедро платить. Вернее сказать, с какого-то перепуга начала так считать в последние полтора года протечки семейного корабля. Как результат, Вселенная на ее запрос ответила, но ощущения остались скверные, а семья разрушилась. Зная Дёмина, восстанавливать отношения было бесполезно. Саня человек простой, но гордый. Смекалистый народ и здесь хорошую поговорку придумал: «Простить можно, забыть нельзя».

Дёмин и простил со временем. Сугубо по-христиански. Он хоть и был далек от религии, но из всех вероисповеданий христианство казалось ему самым привлекательным, только без института обрядов, а как морально-этическая норма поведения человека. А поскольку христианство неотъемлемо от его ритуальной части и необходимости быть вовлеченным в церковную жизнь, это затрудняло Санину дружбу с походами в храм. Совершать неосознанные ритуалы без искреннего желания и понимания их значения он считал недопустимым.

Танюхе зла Дёмин не желал и со временем окончательно похоронил семейное прошлое в самом дальнем склепе своей памяти. Избавившись от мыслей о сатисфакции и отчаянных попыток разобраться в случившемся, он переключился на решение насущных проблем и заботу о самом себе.

После развода суд постановил Сане выплачивать непомерные алименты на шестнадцатилетнюю дочь Юльку, а система помогла очень быстро отжать половину квартиры, большую часть ипотеки которой он выплачивал без всякой помощи: процентов восемьдесят, а иногда и все сто, когда Танюхины деньги улетали на шмотки, ногти, солярий или кофеек с подружками, тоже внесшими свой непосильную лепту в разгром очередной семьи. Очередной, потому что сами разводились по разу-два, и поэтому им «было виднее», как и с кем строить отношения. Не любить и быть любимой, а именно – строить. Наверное, брали пример с кретинов из одной замшелой телестройки, думал Дёмин.

Жилье приобреталось в браке, и Танюха имела на квартиру равные права, чем воспользовалась без малейшего зазрения совести.

«Я – женщина! У меня – ребенок! А у него дача есть в его любимом Засранске! #Яжемать[3 - #яжемать – хештег, обозначающий в сети интернет неадекватных женщин, считающих свое положение в обществе исключительным перед другими людьми по причине наличия у них ребенка/детей.], твою мать!» – такой взгляд в специфических шаблонах она имела на квартирный вопрос при разводе.

«Надо же, слово какое – „развод“, – размышлял Дёмин ближе к финалу семейной жизни. – Сначала „брак“, а потом – „развод“. На государственном уровне, с отжатием всевозможных прав, имущества и денег».

Он и в ремонт по большей части свои деньги вложил, которые с трудом накопил за последние годы ведения нелегкого бизнеса. Двушка на северо-западе Москвы за МКАД выжала почти два миллиона на отделку, не считая мебель и бытовую технику, а также расходов на Юльку, машину и прочие радости общества потребления. Кроме автомобиля, по которому договорились полюбовно, поскольку Танюха все равно не умеет водить, почти все совместно нажитые блага де-факто остались бывшей жене. Машину Дёмин все равно потом за долги продал.

Наличие несовершеннолетней дочери и вовсе связывало Дёмину руки, если бы он захотел продать свою долю в квартире. Продать, конечно, можно, при условии, что Юлька захотела бы жить с ним. Вот только кто купит огрызок жилплощади? Танюха всеми силами будет упираться, и в случае судебных разбирательств суд примет сторону матери с ребенком, как это происходит в подавляющем большинстве случаев.

Девчонка относилась к отцу хорошо. Ей было наплевать на его деньги и перспективы. Она вообще имела об отношениях между людьми, о настоящих мужчинах и настоящих женщинах собственные представления. В ее голове вся эта катавасия виделась через призму подростковой идеализации и рефлексии.

Как-то раз Юлька даже психанула и в ярости накричала на мать:

– Мне нужен папа, а не его деньги и ваши дебильные разборки!!! Дура!!! – Хлопнула дверью и исчезла на трое суток.

Дёмин с Танюхой обзвонили все больницы, морги, полицию, друзей, но в первую очередь связались с прыщавым Даней – он всюду таскался за Юлькой хвостом по причине наивной веры в ее ответные чувства, хотя был для нее лишь одним из нескольких балбесов во френдзоне, предназначавшихся не более чем для потехи девчачьего самолюбия – меланхоличный малолетка-страдалец, которому можно регулярно сливать свои эмоциональные помои с психозами и поплакаться в жилетку. Ввиду неопытности, бедняга не осознавал, как девочки с детства умеют манипулировать мальчиками. А еще он не знал, что отношения – это женское поле битвы, в котором они разбираются намного лучше мужчин и запросто могут обвести вокруг пальца большинство представителей сильного пола. Не всегда и не всех, конечно – у Танюхи же случилось падение из королевишны в #яжемать.

Тишина. Три дня никаких новостей от дочки и бесконечная валерьянка.

Вернулась Юлька сама, под утро, слава богу целая и невредимая. Банально захотела жрать и нежиться в теплой постели под родительским крылом, прикрывающим ее от лишних телодвижений насчет решения взрослых проблем. Потом выяснилось, что девчонка скиталась все это время по торговым центрам, интернет клубам и черт еще знает где. Деньги на еду и проезд стреляла у прохожих. Судя по запаху провонявшей и засаленной одежды, сигареты тоже стреляла, имея в этом деле успех. Танюха дочку жестко отчитала, а Дёмин сказал просто:

– Будут проблемы – звони. Или приезжай на дачу, я тебя встречу на станции – так будет лучше. Пропадать и кошмарить меня и маму больше не надо.

И приобнял без лишних соплей и нотаций.

Глава 4. Волков

У Волкова совсем другая ситуация. Что им только не довелось пережить с Галкой и десятилетним Ванькой.

Галина работала оператором на местной почте, а Коля Волков занимался перевозками на своей старенькой Газели[4 - ГАЗель – серия российских малотоннажных грузовых автомобилей Горьковского автомобильного завода, производящиеся с 20 июля 1994 года.]. Он и с Дёминым познакомился, когда привез тому софу, купленную по объявлению. Душевно разговорились, прониклись друг к другу и стали дружить.

В Воскресенках заказы с неба не сыпались, поэтому Волков сидел без работы иногда по месяцу-полтора. Жена при этом добросовестно суетилась по хозяйству, поддерживая еще и огород в свободное от работы время.

Галке, конечно, как и любой женщине, хотелось жить лучше, но мужа она никогда не обвиняла и носом в грязь тыкала. Она вообще держалась с достоинством, не опускаясь до раздражения, а тем более до склок и скандалов. Волков же иногда не сдерживался и начинал поносить мир да государство за жизнь, за ее устройство, за цены, за все плохое и хорошее. А с этим коронавирусом и вовсе зачастил бурчать. Мужские комплексы он так выплескивал, особенно в периоды жизни на одну Галкину зарплату. В такие моменты она спокойно отмалчивалась, стараясь лишний раз не провоцировать мужа, и с пониманием относилась к его кратковременным, но безобидным возмущениям. Проще говоря, сохраняла женскую мудрость и не парилась. Какой-то породистостью обладала что во внешности, что в поведении, хоть и деревенская была. В Галке напрочь отсутствовало баби?щенское хабальство и крепкая вера в то, что ей все должны, потому что она женщина. Отведя душу, Коля быстро прекращал гудеть, после чего брался за важные и неважные по дому занятия. Сотрясать воздух и командовать диванными фронтами все-таки не его профиль. А когда у Волкова появлялась работа, то свои средства он пускал на семейные нужды или возил жену с сыном куда-нибудь развлечься. Не было никогда такого, чтобы один у другого злонамеренно и подолгу на шее сидел.

В отношениях у них царила поддержка, какая, по их общему мнению, и должна существовать между супругами.

Сына Волков при любой возможности привлекал к разным мероприятиям: то по мелкому ремонту, то по починке грузовика, то еще по всяким делам, при этом по-отечески наставляя подробными разъяснениями. Учил всему, что знал и умел сам. Короче говоря, нормальные отношения «отец – сын». Галку эта картина очень умиляла. Правда, раз в сто лет мог и затрещину отвесить за нефильтрованные слова, а затем прочитать короткую по содержанию, но емкую по смыслу лекцию. Леща прописывал жесткого – Коля-то весил килограмм за сто и ростом был под метр девяносто. Прописывал за дело и по очень веской, на его взгляд, причине. Ванька неправоту осознавал и обиды не держал. За все время сильнее всего получил, когда в одну из ночей украл из серванта несколько папирос. Думал, батя не заметит. Батя не то что заметил, он за километр еще и унюхал. После тяжелой плюхи сказал сыну следующее:

– Еще раз повторится, уважение в моих глазах потеряешь навсегда, как последний обсос.

Слова простые, но на Ваньку, по какой-то причине, впечатление произвели сильное. Курить он, правда, не умел как взрослый, попаравозил только невзатяг с друганами в подворотне, но табачный порыв после отцовского втыка улетучился надолго.

Волков в жизни Галины – мужчина второй. Причем во всех смыслах, а не как в одной заплесневевшей попсовой песне, где каждый, кто у них не первый… С первым она рассталась сразу же, как только тот поднял на нее руку. Это было еще в селе Федякино, Рязанской области, до переезда в Подмосковье. Прощелыга жил в соседней деревне и слыл красавцем-бунтарем, лихо рассекающим по деревенскому говну на своем шумном мотоцикле. Ежедневный и еженощный рев мотора особенно неистово будоражил жителей центральной улицы, названной именем героя Советского Союза красноармейца Федякина. На ней же располагалось местное сельпо по соседству с убогой дискотекой в большой дощатой комнате. Там была деревянная стойка, покрашенная синей краской, и шесть самодельных столов с табуретами – тоже все синие и битые. Тут провожали в последний путь и женились, тут же по утрам опохмелялись дешевым портвешком… А вечером начиналась вакханалия под доносившиеся из колонок музыкального центра, прикрепленных к стене под потолком, песни Ветлицкой, Ласкового Мая, группы Комбинация и другого нафталина. Сама башня аппарата стояла на стойке рядом с бочкой разливного пива и телевизором, на экран которого выводились слова песен караоке. Любой желающий за недорого мог накаркать в микрофон «Владимирский централ» или «Группу Крови» – самый тогда заезженный в тошниловке репертуар.

Стабильно раз, а то и два в неделю случалась драка, если, конечно, посетители к тому моменту еще не хрюкали мордами в своих тарелках. Конфликты с рукоприкладством чаще всего возникали из-за деревенских красавиц, которые, в надежде познакомиться и убраться из засосавшей их дыры, подсаживались к приезжим парням, понаехавшим к лету на дачи своих предков. Местных мужичков-односельчан такие потуги очень сильно раздражали, и те решали проблему просто: били городских, а вместе с ними ногами и кулаками растаптывали девчачьи чаянья в отношении хоть сколько-нибудь перспективного будущего. Или хотя бы нормальной жизни подальше от мерзких рож и фраз типа: «Те че, мля, ссаного места жалко?!»

Местные на роль женихов, мягко говоря, не годились. Алкаши и дебилы. Были, конечно, в деревне хорошие кандидаты, но не в таком количестве, сколько на них выстраивалось претенденток. Единицы нормальных, которых разобрали быстро и без набивания себе ценника. Тут не город – задранный нос не поймут, а дешевый пафос только курам на смех.

Галка в это чертово логово, в отличие от мотоциклиста Василия и прочей местной молодежи, не ходила ни разу и за кем-то бегать мысли не имела. Не ее уровень – рыскать с фонарем по сельским рыгаловкам в поисках жениха и хватать то, что бесхозно шатается или валяется, тем более в замызганной сельской дискотеке. Но в этом не было сознательного выпендрежа, и Галка пошла бы навстречу интересному знакомству, а главное – настоящим чувствам.

А еще на тот момент она ни разу в своей жизни не материлась, не пробовала курить и не сделала ни одного глотка спиртного.

Со временем Василий все-таки умудрился заманить скромную девку в свои порочные сети после долгих ухлёстываний и обманчивой перелицовки. Правда, Галкины юные гормоны здесь тоже поучаствовали. Преследовал он ее регулярно, долго и даже имитировал разумное поведение. А женщины часто ведутся на таких прохвостов: влюбляются в «плохих мальчиков», особенно популярных среди других девочек, и все заканчивается нередко печально, чем радужно.

Не прошло и нескольких месяцев со дня свадьбы, как Василия будто подменили. Его истинная натура всплыла наружу довольно быстро и понеслась во всю разнузданную прыть. Алкоголь, безделье, мат-перемат, флирт с местными шарамы?жками… Короче, полный набор тупого безответственного бабуина. У Василия началась, – а вернее сказать – продолжилась, – временно законсервированная деградация, приправленная омерзительными оскорблениями в отношении не заслужившей того Галины.

Он продал родительский дом и чесал жене по ушам, что вложил средства в какой-то автосервис в городе, а на самом деле промотал все деньги на игровые автоматы, спиртное и корешей, которых щедро угощал, пока не закончились деньги. Вместе с деньгами закончились и кореша.

Как потом Галка узнала, ее Васёк еще и по местным шлюшкам таскался у нее за спиной, хотя жил в доме супруги и жрал за ее счет как паршивый иждивенец и приживала.

И вот настал момент, когда в порыве очередного пьяного монолога с нецензурной бранью Василий двинул кулаком Галке в лоб в ответ на ее вырвавшееся: «Заткнись!» Недолго думая, она вызвала участкового, из соображений безопасности дождалась мента на улице в присутствии соседей, пока Василий дрых в беспамятном угаре лицом в заблеванную подушку, и велела выставить мужа к собачьим чертям. Из окна бывшей родительской квартиры в городской черте следом за Василием полетели его вонючие манатки. И обрыганная подушка, которая рухнула на голову невиновного участкового, снеся тому фуражку.

Развод и девичья фамилия. Моментально. Без раздумий и сожалений. Галина тогда в первый и пока еще в последний раз в своей жизни произнесла несвойственные ей слова. Произнесла холодно и злобно, металлическим голосом отчеканив по слогам каждое отдельное слово:

– Пиз-дуй на хуй, дол-бо-ёб.

Васёк с пожитками отправился в местное отделение протрезвляться, и больше Галина не имела с ним никаких дел. Он, конечно, пытался вымолить прощение, как последний слюнтяй, но Галка сразу же обратилась в милицию с требованием оградить ее от преследований бывшего мужа, и со временем Василий не только окончательно пропал из виду, но и из самой деревни. Поговаривали, спутавшись с женщиной с двумя детьми от разных мужиков, которая жила в соседнем населенном пункте с символическим названием Козловка, он окончательно спился. Погряз в долгах и кредитах под жестким каблуком стокилограммовой бабы, имевшей в наличии противный норов и зад шириной с два Васька. Гармонии как-то у них не случилось: он сох, а ее распирало.

В общем, с первым парнем на деревне случилось логичное завершение жизненного пути среднестатистического «альфача-буяна».

Отец Галки был родом из Воскресенок. После смерти он оставил ей в наследство скромный подзаброшенный домик, который все эти годы пустовал. Ушел из жизни на год позже матери, и через несколько месяцев Галина переехала в Подмосковье, разменяв дом в Федякино и квартиру в городе на добротную однушку в центре Ступино. Таким образом, она осталась при своих.

Как-то раз Волков завозил стройматериалы для ремонта почтового отделения, в котором до сих пор работает Галка… Слово за слово, вечерние прогулки, луна, шаткая лавочка у пруда… Потом свадьба, переезд в дом Волкова, что в полукилометре от теперешнего обитания Дёмина, рождение Ваньки и нормальная семейная жизнь. Не без мутных облачков бывало, а то и черных туч, но в целом все по-человечески. Углы сглаживала всегда жена – Волков не умел и учиться не хотел. Сглаживала умело, мудро и с благородным спокойствием. Коля отходил быстро, потому что человек он не злой и не злопамятный.

Она любила и уважала его, он – отвечал ей взаимностью.

Папин дом в Воскресенках Галина так и оставила одиноко стоять, дожидаясь Ванькиного совершеннолетия. Старый очень, покосившийся, да и в отличие от двадцати соток Волкова – четыре для выращивания овощей с фруктами ни к селу, ни к городу. С продажи копейки сущие выгадаешь и ничего путного на них потом не купишь. Решили не трогать до лучших времен. Пусть сын, когда подрастет, занимается благоустройством сам. Будет ему отдельный собственный угол для личной жизни. Оставаться с родителями, будучи взрослым, – дело гиблое и бесперспективное. Эту истину Волков и его жена усвоили еще в юности, придерживаясь того мнения, что если супруги не могут обеспечить хоть каким-то жильем своих детей, то и нечего их рожать, обрекая бедолаг на вечные скитания или кабальные займы. Как говорится, сначала надо дать ребенку благодатную почву с подпиткой, а дальше пусть уже собственными силами пробивается.

Квартиру свою Галина сдавала. Деньги хоть и небольшие выручала, поскольку городок провинциальный и ценник высокий не заломишь, но зато имела хороший довесок к скромному почтовому окладу и щедрому огороду, который активно плодился благодаря ее трудолюбивым рукам. Галка вообще была воспитана так, что рассчитывала только на себя. От Волкова она ждала в основном лишь его чуткого присутствия и простого внимания.

И Ванькой чтобы занимался, она хотела. Волков и занимался.

Глава 5. Иваныч

С Иванычем приключилась намного хуже. Его внучка, говоря народным языком, кинула деда через то место, которого у нее нет, но при современных мировоззрениях и технологиях запросто может появиться. Горе-родители Машки ничего, кроме как бухать днями напролет, не умели. Овдовев, когда его дочке Ксюхе исполнилось пять лет, Иваныч растил внучку сам. А когда той стукнуло шестнадцать, начал регулярно выдавать любимому чаду денег немалыми для деревни суммами из своих многолетних накоплений. Думал, Машка в институте учится. Она даже показывала ему какие-то липовые бумаги. Доверчивый Иваныч свято верил, что внучка в кампусе ночами обтесывает гранит науки, не щадя прокуренных зубов, а утром вприпрыжку и с улыбкой бежит на лекции, всякие там пары и периодически ездит куда-то на практику. Наивный старик принимал все за чистую монету и продолжал ежемесячно отстегивать ей деньги со своей инвалидской пенсии – три пальца не имел на правой руке. Ему казалось, вот отучится Машка и человеком станет, не то что ее родители – алкаши проклятые.

Не тут-то было. Вместо институтской пятилетки нерадивое дитя закрутила шашни с каким-то быдлом на двенадцать лет взрослее. Авантюрист надоумил малолетнюю дуру, владевшую наряду с Иванычем частью дома тоже по соседству с дачей Дёмина, нахватать кучу кредитов непонятно на что. Это случилось почти сразу, как ей исполнилось восемнадцать. В итоге добрая половина деревянной двухэтажки, принадлежавшей на законных правах Машке с глупой подачи деда, ушла с легкой руки и за позорный бесценок каким-то жуликам – а-ля браткам из девяностых. Своеобразные были ребята: туповатые, огромные и с бугристыми складками на затылках, опутанных золотыми цепями толщиной с большой палец. Ума им особо и не требовалось – бумажками занимался какой-то худосочный адвокат, волочившийся всюду за этой сворой жуликов. Они потом еще предъявили деду долговую расписку на крупную сумму, подписанную рукой любимой внучки. Таким образом, вторая половина дома ушла в руки бандюков вслед за первой без долгих церемоний и необходимости применять против деда утюг с паяльником: братки не гнушались самых жестоких методов, а старик перед ними или бабка не играло никакой роли.