Лепесток

– Нет, автомобиль не хочу, велосипед хочу, – мечтательно проговорил Пол. – Чтоб вечером, после тренировок или другой какой работы, вскочить в седло, да как ударить по педалям, чтоб пыль столбом после меня стояла, и мчать вперед, и чтоб никаких тебе печальных окон детдома, чтоб простор и тишина, и свежий ветер…

В этот момент за забором послышался нарастающий гул двигателя. Противно и звонко заскрипели тормоза и автомобиль, еще некоторое время размеренно пророкотав, наконец, замолк, лишь изредка потрескивая раскаленными деталями. За столом, где сидели руководители лагеря и тренеры, прокатился встревоженный шепот. Мистер Андерсон, старший третьего отряда, подскочил и, взглянув на часы, помчался к воротам, что-то растерянно бормоча себе под нос.

Весь лагерь, забыв про завтрак и остывающий сладкий чай, напряженно прислушался. Все принялись озираться, безмолвно спрашивая друг у друга, что происходит.

– Неужели приехали представители из клубов? – прошептал Пол.

– Шшш… – прервал его Фрэнк.

– Добрый день, мистер Гордон! – послышался из-за забора приглушенный голос мистера Андерсона. – Как добрались?

– Хорошо, мистер Андерсон, даже быстрее, чем думал, – раздалось в ответ.

– Вы завтракали? Может Вам приготовить что-нибудь? Мы, правда, немного не готовы к вашему раннему приезду, извините за это, но повара у нас хорошие, быстро что-нибудь приготовят.

– Нет, благодарю Вас, – произнес размеренный, спокойный голос, вплотную приближаясь к воротам. Скрипнула дверь, и вслед за мистером Андерсоном в лагерь вошел высокий, худощавый мужчина с чисто выбритыми щеками и аккуратно выровненными усами и бородкой. В руке он сжимал толстую записную книжку и планшет – Я бы не отказался от стакана чая, дорога здесь неровная, и меня немного укачало.

– Присядете здесь? – предложил мистер Андерсон.

– Честно говоря, я бы хотел сразу пройти в свою комнату. К сожалению, у меня не так уж много времени.

– Да, конечно, – серьезно произнес мистер Андерсон и, жестом указав гостю направление, повел его в ближайший домик.

– Странно, – произнес Пол, когда гость скрылся за дверью и в столовой возобновился привычный для утра шум, – обычно нам представляют приезжающих, говорят кто они и откуда, а этот какой-то…. Не такой.

– М-да,… – задумчиво протянул Фрэнк, – на мастера парашютного спорта он не похож.

Все четверо прыснули от смеха.

После завтрака, как обычно, проводились обучающие занятия, после которых следовала предобеденная тренировка. Всё в лагере жило своим привычным размеренным ритмом, лишь только во время обеда утренний гость вышел из отведенного ему домика и в сопровождении что-то непрерывно рассказывающего мистера Андерсона проследовал к столу для тренеров. Он сел с краю и, внимательно слушая и время от времени что-то уточняя, принялся за суп. Взгляд мистера Гордона был серьезен и цепок, но сейчас он бесцельно скользил по лицам ребят, украдкой и с любопытством косящихся на него. В какой-то момент голубые глаза задержались на неуклюжем Сэмюэле с его непрестанно сползающими очками, но этим его внимание к их компании и ограничилось. Под конец трапезы кто-то из тренеров принес пухлую папку, в которой едва умещались листы. В нетерпении отодвинув в сторону тарелки и стакан с компотом, мистер Гордон принялся за её изучение.

– Нет, я никак не могу понять, кто это? – возмущался Сэмюэль, развешивая выстиранную майку на натянутой в комнате из угла в угол веревке.

– Странный он какой-то, – добавил Фрэнк. – Ходит такой важный, а тренеры, что? Видели, как они вокруг него кружатся? Я так понимаю, он очень важный человек!

– Да, да, важный, – поддакнул Сэмюэль и закинул на веревку штаны. – Может он вообще не из спорта? Видели, какой худощавый?

– Ну и что, что худощавый? Может он из какой-нибудь комиссии? – возразил Фрэнк, – думаешь, у них там мало бывших спортсменов?

– Нет, – чуть призадумавшись, ответил Сэмюэль, – я думаю это или врач, или какой-нибудь музыкант.

– Да брось ты! Музыкант? – сказал Фрэнк, начав по обычаю распаляться и переводить разговор в спор, – Это спортивный лагерь, Сэмюэль! Что тут забыл музыкант?

Не желая участвовать в разгорающемся споре, Мэттью взял с полки недочитанную книгу и мельком взглянул на Пола. Тот сидел на кровати, поджав колени к груди, и тревожно смотрел в глубь комнаты, покусывая губы. На мгновение взгляд его стал осмысленным, и он уставился на Мэттью. Он хотел было что-то сказать, но не решился: то ли из-за шумящих рядом друзей, толи потому, что не хотел тревожить Мэттью. Друзья уже давно привыкли к временами отстраненному и молчаливому поведению Мэттью и знали: если он хочет побыть один, лучше не лезть.

Мэттью вышел из домика и, прищурившись, посмотрел на небо. По безупречной синеве гуляло солнце, изредка кокетливо прячась за тонкую пелену проносящихся мимо облаков. Мэттью тоскливо вздохнул и не спеша зашагал в сторону озера. Он шел, сжимая в руке книгу и рассматривая понемногу увядающую вслед за летом траву и лениво ползающих жуков. Позади послышался шум, и через секунду раздался тихий голос Пола.

– Мэттью, постой!

Мэттью остановился и внимательно посмотрел на друга. За прошедшую после его ухода минуту, Пол, казалось, осунулся и стал еще более тревожным, что не на шутку взволновало Мэттью.

– Что случилось, Пол? – спросил он, видя смущение и нерешительность друга. – ну, говори же, – добавил он, беря его за плечи.

– Ты мне точно не поддался там… на забеге? – запинаясь, выпалил он.

Мэттью был удивлен и даже отшагнул назад, чтобы оценить всю громаду этого вопроса. Он и подумать не мог, что тот его дружеский порыв, его забота в знак признательности своему другу за то, что тот столько лет стоял с ним плечом к плечу в любых неприятностях, помогая и поддерживая, может так задеть и взволновать товарища. Хотя это его вина. Он должен был подумать об этом, предвидеть, зная, сколь упорным был Пол, и как он из кожи вон лез, чтобы улучшить свои результаты. И теперь ему нужно в какие-то доли секунды решать, что сказать: правду, которая может подорвать доверие его друга к нему и веру в свои силы, или солгать, надеясь на то, что это никогда не станет явным, не навредит Полу, придав ему какие-нибудь ошибочные надежды? А впрочем, почему ошибочные? Разве он не достоин того, чтобы стать лучшим? Разве в нем нет того упорства и скрытого от него самого таланта? Таланта, которому он сам мешает, ставя перед ним стены, которые тот не способен преодолеть, потому что он еще слишком мал, и не было на его пути преград, над которыми он смог бы одержать верх. Снести и сокрушить их, уверившись в своих силах, почувствовав тот самый прилив сил, разливающийся по телу, охватывающий и пьянящий чувством успеха, достижения, победы!

Он почувствовал, что ему не хватает времени, чтобы принять решение. Нужно было вдохнуть и выдохнуть, но сделать это правильно: глубокий вдох и выдох, опущенные глаза красноречивее целого абзаца рассказали бы о чувстве вины. Снисходительный выдох и наклон головы вбок и, не дай Бог, сочувствующая понимающая улыбка, предвещая готовящуюся ложь, подобно хлысту полоснули бы друга по лицу, рассекли бы сердце надвое. Твердое и спокойное дыхание, как если бы ты собирался что-то сказать в самый искренний момент, но ты и не думал врать. Так он и сделал, а между тем думал.

Ужасно сложный вопрос дружеской лжи. Стоит ли? Где та грань в дружбе, через которую он может переступить? Станет ли от этого дружба менее искренней и надежной? Возникнет ли брешь в этом спасательном круге, или он станет крепче? В этот момент ему показалось, что он, как будто бы, ни разу в жизни не лгал другу. Нет, тогда было совсем не то. Он врал, но врал о том, что касалось его самого. Скажем, сильно ли у него болит нога, или хочет ли он последнюю конфету, в общем не важно, это не касалось другого человека, и никогда его ложь не была так глубока и близка к человеческой душе. Время неотвратимо продолжало свой ход, а решение он так и не принял. Больше медлить нельзя и не имеет смысла…

– Нет, Пол, – твердо сказал Мэттью, – я не поддался тебе. В какой-то момент я думал так сделать, но я не смог бы. Ты был сегодня упорен и быстр, а мне не хватило сил, чтобы угнаться за тобой.

Лицо Пола чуть разгладилось и успокоилось, но все еще оставалось встревоженным от искрящихся в глубине души мыслей и переживаний.

– Спасибо тебе, Мэттью, за честность, – сдавленным голосом произнес он. – Ведь я никогда прежде не занимал лидирующие места. Победа всегда была для меня чем-то далеким, чем-то невозможным. А сегодня… сегодня она стала такой близкой, осязаемой! Я прямо чувствовал, как она бьется и пульсирует у меня в руках! Честное слово, я так её и ощущал! Да это было только третье место, но оно было моим! Заслуженным! Достигнутым! И если бы ты мне поддался, я бы…

– С этого дня, Пол, ты только так и будешь бегать! – перебил его Мэттью. – только так! Даже если ты устал и пробежал чуть хуже, ты теперь будешь твердо знать, видеть, что ты можешь лучше. Это твоя победа, твой характер, твоя воля! И чтоб мне пусто было, но в твоей жизни еще будет множество первых мест, сладких побед, великих достижений, что бы не стояло на твоем пути!

– Если ты будешь верить в меня, то так оно и будет, – вдруг выпалил Пол и, покраснев, потупил взгляд. – Прости, это было глупо!

– Вздор! Человеку, любому человеку нужно, чтобы в него поверили! Да, мы остались одни на этом свете, но только лишь на время. – пылко заговорил Мэттью. – Ты помнишь день, когда мы подружились? Помнишь тех парней постарше нас, что хотели избить? Я выстоял тогда только потому, что ты поверил в меня. А я поверил в тебя, что ты не отступишь и не уйдешь, когда в разгаре драки окажешься ближе к двери. Те парни сделали тогда свой выбор и отправились в полицию, а мы сделали свой – идти упорно дальше и верить друг в друга. – Мэттью сделал шаг вперед и положил руку на плечо друга. – Моя вера в тебя живет еще с тех пор, она всегда с тобой и только так. Так что смело иди вперед и сметай все сомнения напрочь, Пол.

Пол твердо посмотрел Мэттью в глаза, свел скулы и, одними лишь губами проговорив «спасибо», развернулся и пошел в направлении домика. Может кому-нибудь это показалось бы странным, вот так развернуться и уйти, но только не ему: когда дело доходит до мужских эмоций и реакций, всё будет сказано позже и не словом, а делом. Теперь эти плечи, на которых секунду назад лежали руки Мэттью станут в разы прямее и крепче, чем еще вчера.

Мэттью проследил за тем, как спина Пола скрывается за дверью, тяжело вздохнул и, пробежавшись взглядом по лагерю, заметил вперившиеся в него голубые глаза мистера Гордона. Тот смотрел всего какую-то секунду, а затем вновь углубился в бумаги, что-то пробормотав то ли себе, то ли мистеру Андерсону. Мэттью не хотел об этом думать и, развернувшись, побрел дальше, к озеру.

Блаженные несколько часов одиночества пролетели для него как несколько минут. Он сидел на пирсе и, разложив на коленях книгу, читал, изредка отвлекаясь на плеск играющихся на мелководье рыбешек или заливистый хохот ребят на спортивной площадке. Иногда он все же нервно поглядывал на расположенную невдалеке лавочку, на которой сидел гость с неизменной стопкой бумаг, и как ему казалось, исподволь наблюдавший за ним.

Послышался легкий шорох, и на плечо Мэттью легла чья-то рука. В мгновение ока все внутри него раскалилось до красна: он так не любил, когда кто-то прерывает его одиночество. Так же быстро, как всё воспылало, всё потухло. Он узнал это легкое прикосновение. Тепло этой руки, пройдя сквозь плечо, обволокло сердце. Только ей он мог простить вторжение в его одиночество.

– Привет, Кэтрин, – мягко проговорил он.

– Как ты узнал, что это я, – удивленно спросила она и, сев рядом, свесила ноги к самой поверхности воды.

– Не знаю, просто почувствовал, – ответил он и заглянул в её светящееся от улыбки лицо. – Почему у тебя мокрые волосы?

– Только что сдавала норматив по плаванью. Сегодня улучшила свой результат. Проплыла за пятьдесят восемь и три десятые!

– Надо высушить твои волосы, а то простудишься, – сказал Мэттью и, взяв из её рук полотенце, укрыл им голову. Она рассмеялась, но противиться не стала. – А почему вы поплыли сегодня, ведь должны были завтра?

– Я не знаю точно, – донесся приглушенный голос из клубка полотенца, – должно быть из-за приезда этого человека. Все так быстро произошло, что я даже не успела как обычно поволноваться.

– Ты так говоришь, будто тебя лишили какой-то радости в жизни, – сказал Мэттью и, посмотрев поверх головы Кэтрин, вновь заметил твердый взгляд гостя, отчего ему стало немного не по себе.

– А то как же, – ответил Кэтрин, наконец выпутавшись из полотенца. – Это же целый процесс. Я бы даже сказала ритуал! Надо ночью перед этим как следует поворочаться, чтобы кровать больше не казалась уютной и пригодной для сна, затем покусать губы, оставить половину завтрака в тарелке и выпить меньше воды, чем необходимо. Затем дрожать до тех пор, пока не сделав мучительно долгий вдох, не приготовишься к прыжку. А как же иначе?

– Я прекрасно понимаю тебя, но твой нервный романтизм вызывает у меня много вопросов и сомнений.