Мастера Книги

– Она ждет, – сказал он мне, когда меня растолкал один из его подручных, – идем.

Спорить, а тем более сопротивляться было бесполезно. Я покорно встал с кровати. Алина продолжала крепко спать – скорее всего, они каким-то образом не давали ей проснуться. Мысленно попрощавшись с ней, я занял свое место в весьма оригинальном построении. Впереди встал тот самый тип, что знакомил меня с Книгой, за ним еще двое, за ними я, за мной двое, за ними последний гость. Когда я занял свое место в строю, мы вошли в туман, который оказался своеобразным обманом зрения. До самого последнего момента, глядя на туман, я был уверен, что он постирается на огромные, сопоставимые с бесконечностью расстояния. На практике же, то есть в момент пересечения, он оказался чем-то вроде плоской ширмы, служащей границей между спальней и миром Книги.

Пройдя сквозь туман, я очутился перед ней. Как и в прошлый раз она парила в пламени костра. При моем появлении Книга раскрылась, наполнив мое сознание пониманием без слов.

Глядя на Книгу, я понял, что совершил серьезнейшую ошибку, забросив свои упражнения с книгой деда; что тот, кто ступил на путь знания, уже не может с него свернуть, а раз так, то единственной имеющей принципиальное значение целью моей жизни должно быть обретение прозрения; что, став отступником, я сам обрек себя на слепоту, что я не должен винить в этом ни Книгу, ни ее Мастеров, ведь слепота – это то, что мы имеем по умолчанию, тогда как за право быть зрячим надо бороться каждое мгновение жизни.

Также я понял, что в мире Книги действует до боли знакомое правило: Книга прежде всего. Все, что помогает нам искать прозрение, приветствуется и поощряется. То же, что мешает поиску, рассматривается, как препятствие, а препятствия принято устранять.

Объяснив это, Книга вспыхнула столь ярким светом, что он вызывал у меня такую же боль, какая бывает при попадании спирта в глаза. Я закричал от боли и… проснулся.

– Надеюсь, ты не часто кричишь во сне? – недовольно спросила Алина. Я разбудил ее криком.

– Который уже час?

– Половина десятого.

Самое дурацкое время для пробуждения: с одной стороны, можно еще спать и спать, а с другой, – проснувшись, уже хрен заснешь.

– Давай, может, чаю? – предложил я.

– Я бы выпила кофе.

– Кофе, значит кофе.

Но едва я смолол зерна, зазвонил телефон Алины.

– Мне пора, – сообщила она, сказав привычное «понятно» в трубку.

– Может, выпьешь чашку? – спросил я.

– Не могу – меня ждут.

– Дело пяти минут. Пока ты будешь одеваться, я сварю.

– Забудь, искуситель.

Одевшись, Алина подошла поцеловать меня на прощанье. Для ритуального мой поцелуй получился слишком уж страстным и каким-то драматическим.

– Ты чего? – спросила Алина.

– Не знаю, наверно сном навеяло.

– Ладно, обещай быть хорошим мальчиком.

– Клянусь на самом святом, – ответил я, положив руку ей на талию.

Проводив Алину, я приготовил кофе, поджарил гренков. Умяв их с сыром и медом, – поистине достойный Винни-Пуха завтрак, – я сел за компьютер.

Я сидел и тупо пялился в экран ноутбука. Не знаю, наверно, долго. Читать задание было бесполезно – я знал его наизусть. Да и задание было пустяковым, на полтора авторских листа (1 ал = 40 000 знаков с пробелами). Вот только лабиринт я больше не видел. Между мной и лабиринтом словно возникло заляпанное грязью лобовое стекло автомобиля, как у Удава, есть у меня такой приятель, – на «Таврии», когда у него навернулся дворник. Удав тогда по зимней слякоти ездил без дворника, что называется, на ощупь.

Весьма своеобразный, кстати, человек этот Удав. Взять хотя бы его педагогические находки. Устав от криков маленькой дочки, он записал ее вопли на магнитофон, затем надел ей наушники и врубил на всю катушку. Девочка слегка подохренела, но больше при Удаве старалась не кричать.

Ну да бог с ним с Удавом.

Пялиться в экран было бесполезно, как и не пялиться, собственно, тоже. Хотя нет, пялиться было хуже. Медитация на экран стимулировала и без того распоясавшееся воображение, которое рисовало картины моего ухода в отставку. Я буквально видел, как я сижу перед нанимателем, его лицо скрыто за лампой, свет бьет мне в глаза.

– Извините, – говорю я, – я больше не могу выполнять работу.

– Ты хорошо подумал, сынок? – сочувственно спрашивает он.

– Да, сэр.

– И что, ничего нельзя сделать?

– К сожалению, ничего.

– В таком случае не обижайся, но мне ничего не остается, как тебя уволить.

После этих слов, произнесенных с пониманием и сочувствием, он достает из стола ковбойский револьвер, наводил его на мой лоб и нажимает на спусковой крючок.

От страха у меня резануло живот, потом еще и еще. Согнувшись пополам, я бросился в сортир. Терпения хватило едва-едва. Усевшись на унитаз, я издал поистине грандиозный ректальный крик души. Облегчение принесло облегчение. А еще неимоверное блаженство. Так хорошо до этого мне было только один раз. Тогда мы до чертиков накурились на даче, сожрали по две банки сгущенки, выпили литра по три пепси, и это кроме мелочей в виде, хлеба, булочек, бутербродов… А на следующий день моя жопа забыла, как срать. Видно, наркотик где-то отключил связь между мозгом и жопой. Мой живот раздулся до неимоверных размеров. Кишечник болел так, что слезы на глаза наворачивались, но жопа была непреклонной. И только в шесть часов вечера на следующий день до нее дошло, что надо приниматься за работу. Тогда я тоже едва успел усесться на унитаз. А потом я плакал от счастья.

Когда кишечник перестал давить на мозги, ко мне вернулась способность соображать, и я вспомнил о книге деда. Но ее я тоже не смог читать. Я знал значение каждого рисунка, но это была реакция памяти. Читать же я больше не мог. Альтернативного пути к успеху у меня все равно не было, поэтому я продолжал листать книгу деда, внимательно разглядывая каждую страницу.

Помогло. Книга погрузила меня в похожее на гипнотическое состояние, и я услышал в своем сознании голос деда:

– Тот, кто уже стал на путь, не может с него сойти. А это значит, что ты еще можешь найти прозрение. Для этого тебе, как и мне в свое время, придется постоянно двигаться дальше, познавая знание предшественников и добывая свое. Такова наша участь, и от нее не уйти. Также ты должен запомнить, что чем дальше ты на пути, тем сильнее будет твое страдание в случае отступничества. Помни это и не забывай никогда.

Так вот, значит, что заставляло деда практически даром реставрировать чужие книги!

Решение было найдено, а заодно и появился повод позвонить Алине – ее же никто не увольнял с должности моей няни. Звонить же просто так она мне запретила чуть ли не под страхом развода. Я уже приготовился сказать в трубку «люблю», «соскучился» и так далее в том же духе, но мне ответил мужской голос.

– Извините, я, наверно, ошибся, – сказал я, отключая соединение.

– Не вешайте трубку, вы не ошиблись, – поспешил сообщить мне тот же самый голос, когда я повторно набрал номер Алины. – Мое имя – Олег, и какое-то время я буду помогать вам в решении проблем.

– А где Алина? – спросил я.

– Она временно исполняет другие обязанности, так что, говорите, если вам нужна помощь.

– А как долго ее не будет?

– Этого я не могу знать.

– Надеюсь, ее не уволили?

– Не знаю. Подобные вопросы не входят в мою компетенцию. Могу лишь сказать, что я временно исполняю ее обязанности.