Комедианты

– Всем оставаться на местах!

Какой там на местах. Руки в ноги, и кто куда – к этой братии лучше не попадаться. Я, естественно, попытался вскочить на ноги, но не тут-то было. Меня словно парализовало. Я не то что бежать – пошевелиться не мог. Я был словно во сне, когда все движения либо нарочито замедленные, либо совсем замираешь на месте, а надо срочно что-то делать. Потеряв равновесие, мы, как кули с дерьмом повалились на землю, а они, не торопясь, взяли нас под руки, вывели из здания и погрузили в машину, такую же, как пьяноуборочный комбайн, но без окон. И только после того, как за нами захлопнулась дверь, и защелкнулся замок, в жаркой, воняющей пылью и бензином темноте будки к нам пришел мучительный страх неизвестности и чувство абсолютной беспомощности. В тот момент я бы с радостью сдался в руки настоящей советской милиции с настоящим советским правосудием. То, что они были кем угодно, но только не ментами, было понятно даже дошкольнику. Менты так не умеют. Менты сначала всей толпой тебя ловят, потом бьют, потом… ГБ-шники? Возможно, и они, но зачем мы им сдались, и откуда у них такая сила?

Неизвестность пугала, и чем больше я об этом думал, тем сильнее меня охватывал страх. Боялся не только я. Мы все сидели тихо в темной будке, боясь даже громко дышать, словно невидимость в этой темноте нам могла хоть как-то помочь. А может, мы были там все еще под воздействием силы? По крайней мере, мы сидели тихо и не мешали процессу транспортировки.

Нас везли долго. Очень долго. Конечно, темнота и страх превращали каждое мгновение в вечность, но даже с учетом этого нас везли как минимум день. Целый день без остановки, без воды, без пищи, не выпуская даже в туалет. Скорее всего, мы делали под себя, не замечая этого, потому что к концу поездки запахи были невыносимыми.

Наконец, машина остановилась, с лязгом открылась дверь. Яркий свет заставил закрыть глаза.

– Выходи.

Инстинктивно, прячась от света, мы забились в самый дальний конец будки, сжались в комочки и закрыли глаза, точно слепые котята. Кто-то запрыгнул в будку. Меня без церемоний, но и без лишней жестокости извлекли из машины. Тело было ватным и совсем не слушалось. Ноги подкосились и я сел на землю. Глаза все еще оставались закрытыми. Через несколько секунд покоя я смог открыть их и осмотреться:

Мы находились на сравнительно большой ровной асфальтированной площадке размером с теннисный корт. Скорее всего, это и был корт, только без сетки и разметки, или разметка была, я уже сейчас не помню. Корт был огорожен мелкой рабицей. Вокруг были деревья. Огромные липы, березы, сосны. И цветы. Здесь было море цветов. Воздух благоухал.

– Стройся, – приказал человек в милицейской форме.

Мы кое-как построились.

– Направо. За мной, шагом марш.

Шагом марш у нас, конечно, не получилось, но мы покорно шли за ним. По бокам от нас и сзади шли конвоиры, настроенные совсем не дружелюбно.

Нас вывели из корта и по выложенной плиткой дорожке привели в небольшое здание, стоящее особняком. Это была баня. Не настоящая баня со всеми ее атрибутами, а, скорее, душевая на несколько кабинок. Там нам приказали раздеться. Все наши вещи сразу же сгребли в большой контейнер для мусора. Потом под присмотром милиционеров мы долго мылись с мылом. Душевые были чистыми и просторными, вода самой приятной температуры, мыло и шампунь из дорогих. Затем, уже в другом предбаннике, нас встретили люди в белых халатах. Передав нас, менты удалились. Нам выдали пижаму, новенькую и по размеру, привели в порядок волосы (там был и парикмахер) и запустили в соседнюю комнату, где нас посадили в удобные кресла возле журнальных столиков, на которых лежали журналы, газеты, брошюры и прочая подобная дребедень.

Примерно через равные промежутки времени, достаточно большие, чтобы устать от ожидания, один из нас скрывался за единственной, кроме входной, массивной дверью, откуда никто не возвращался назад.

– Ты, – сказал мне санитар, говоря тем самым, что теперь моя очередь.

Я, не спеша, поднялся с кресла.

– Быстрее! – Он подтолкнул меня к двери.

Я оказался в большом, просторном кабинете, больше напоминающем ангар, битком набитом оборудованием, вокруг которого с деловым видом сновали люди в белых халатах. «Вот тебе и поликлиника для опытов», – подумал я, но улыбаться даже в душе мне совсем не захотелось.

Медосмотр. Меня крутили, вертели, сажали на тренажеры, обвешивали проводами, просвечивали, выкачивали кровь, мочу, выдавливали из меня дерьмо… О подобном осмотре мне даже читать не приходилось. Космонавтов, скорее всего, и тех так не осматривают. Затем, когда я уже был готов отдать богу душу, меня усадили за стол, вручили карандаш и бесконечное количество анкетных бланков с бесконечным количеством дурацких вопросов типа: «Что Вы предпочитаете: гольф или теннис?»

Наконец, весь измочаленный, я предстал перед очами председателя комиссии, который, бегло глянув на меня и даже не глядя в мое дело, нехотя бросил:

– Дверь №1. Смотри, не перепутай.

Из этого кабинета действительно было два выхода или две двери. Дверь №1 и №2. Что было за второй дверью, я, слава богу, так и не узнал. А за первой дверью находилась еще одна приемная, где меня угостили бутербродами и кофе, а потом позволили подремать в кресле. Оттуда я отправился не в кабинет, меня так никто и не принял, а в большую просторную столовую, где уже был накрыт стол на троих. Двое отсеялись в процессе отбора.

– Не повезло ребятам, – сказал кто-то из нас, глядя на великолепие в тарелках.

Не повезло. Нам всем не повезло, и неизвестно, кому не повезло сильнее: нам, оставшимся в живых, или им. Хотя я до сих пор не знаю, что с ними стало. То, что они погибли, – это факт, но убили ли их сразу или пустили на иной, не менее безжалостный эксперимент…

После ужина, это был ужин – медосмотр продолжался целый день, – нас поместили в большую больничную палату, где мы вырубились, едва добрались до чистейших постелей на удобных больших кроватях.

Подняли нас в 8 часов утра. Полчаса на умывание и одевание (нам выдали спортивные костюмы и кеды) и построение у главного входа. Всего нас было человек сто – сто пятьдесят, мужчины, женщины, дети. Минут пять на построение, затем бегом, но не быстро (мы не в армии), а трусцой, не торопясь, для поднятия настроения. Затем зарядка на живописной лесной поляне, за которой кроме санитаров наблюдали пара белок, заяц и еще один небольшой потешный зверек. Звери здесь были ручными.

После зарядки душ и завтрак – овсянка, бутерброд с джемом и чашка горячего крепкого чая. Столовая поразила меня чистотой, уютом и комфортом. Вечером мне было уже не до подробностей. Удобные мягкие кресла, белоснежные скатерти, стерильный, чище, чем в операционной, пол, вымытая до блеска посуда. И цветы. Море цветов в причудливых горшках и кадках. Даже на каждом столе стоял цветок в красивом горшке. Рвать цветы, как нам сказали позже, было запрещено.

После зарядки мы вернулись, до следующих распоряжений, в палаты. Делать было нечего, и я, вспомнив, как Карлсон жаловался Малышу на бессонницу (ночью я сплю, до обеда тоже, а вот после обеда не могу глаз сомкнуть), лег вздремнуть до этих самых следующих распоряжений. Сквозь сон я слышал, как санитары выкрикивали фамилии.

– Дюльсендорф!

– Что?

– Дюльсендорф! Тебе особое приглашение надо? – услышал я над собой недовольный мужской голос.

– Извините, я задремал.

– Поднимайся.

– Куда?

– К главному.

Я быстро поднялся на ноги.

– Я готов.

– Пошли.

Санитар провел меня через весь корпус и оставил в огромной приемной, где в неприступной крепости из техники и телефонов сидела строгого вида молодая тощая особа.

– Дюльсендорф, – сказал ей санитар и вышел.

– Садитесь, – сказала она, так и не взглянув в мою сторону.

Я сел в мягкое удобное кресло и уставился в никуда.

– Дюльсендорф!

От неожиданности я подпрыгнул.

– Вас ждут, – сказала она, также глядя куда-то в сторону.

Я для приличия постучал и, не дожидаясь приглашения, вошел внутрь.

Кабинет был огромным, просторным, выполненным в мягких тонах большей частью серого цвета. Возле огромного окна стоял большой стол с мягким удобным креслом, стоившим, наверно, целое состояние. Рядом со столом стояли тоже удобные, дорогие кресла, но попроще. Вдоль стен были стеллажи с книгами, папками, кассетами и прочей ерундой. Излишеств в кабинете не было. Все было выполнено в стиле изысканной простоты.

За столом сидел мужчина в белом халате, удивительно похожий на доктора Айболита из черно-белого детского фильма. Он что-то сосредоточенно писал.

– Здравствуйте, – сказал я нерешительно.

– Здравствуйте. Проходите, присаживайтесь, – он показал рукой на кресло сбоку стола.