Сыновья Горгоны

Там, вдоль стен, на венских стульях, уже сидели все командиры эскадрилий, а напротив них, за обширным столом с висящей сзади картой Арктики, в кресле глыбообразно возвышался сам полковник.

– Итак, начнем, господа, – сказал он, когда майор, извинившись за опоздание, занял свое место. – Только что получена радиограмма из Киркенеса о том, что разведка люфтваффе засекла в море, на подходе к острову Медвежий, американский транспортный конвой.

В его составе тридцать пять судов и семнадцать кораблей охранения. Нам предписано атаковать конвой всеми имеющимися силами.

Под Сталинградом началось очередное наступление вермахта и военные грузы с транспортов не должны попасть к русским. В этой связи приказываю немедленно готовить все эскадрильи к вылету. Сигнал – красная ракета. За дело господа, хайль Гитлер!

– Хайль! – рявкнули присутствующие и, вскочив, выбросили руки кверху

Спустя непродолжительное время, база ожила.

У самолетов, расчехляя моторы, забегали механики, экипажи заняли места в кабинах, и машины взревели двигателями. А еще через несколько минут, над штабом взмыла ракета и эскадрильи, одна за одной, порулили на взлет.

Поначалу от льда тяжело оторвались юнкерсы, а вслед за ними в небо устремились мессершмитты. Набрав высоту и выстроившись в боевые порядки, крылатая армада взяла курс на зюйд.

Сидя в командирском кресле своего юнкерса, Фриц Крюгер внимательно обозревал проплывающую далеко внизу ледяную пустыню, которая вскоре сменилась отливающим под солнцем ультрамариновой синью морем. Настроение у него было прекрасное, и приказ о вылете он воспринял как очередную охоту – теперь уже на людей. Майор воевал давно, успешно, и убивать ему нравилось.

В своем «Ju-88» с бронированной кабиной, тремя пулеметами и полутора тоннами бомб, Крюгер чувствовал себя могущественным и неуязвимым. Все это, с предвкушением предстоящего боя, настраивало на мажорный лад, и он затянул свою любимую песню

Отмечен смертью, лечу по-птичьи,
за человечьей живою дичью.
На черных крыльях – патронов строчки,
взбухает бомба могучей почкой.

Под бомбой тучи, чернее ночи,
лечу я в тучах, я – черный ловчий.
Несу вам смерть я не без причины —
охочусь ночью за мертвечиной.

Безлунной ночью я, черный ловчий,
отмечен смертью, лечу над ночью…

Наконец на горизонте показался конвой с густым облаком синеватого, вмсящего над ним дыма. Транспорты и корабли шли походным ордером. Гудящая армада перестроилась в два эшелона (снизу юнкерсы, а над ними мессершмитты) и стала заходить на цель со стороны солнца.

Первая атака была неожиданной и увенчалась успехом.

Спланировав вниз, юнкерсы, с ревом пронеслись над палубными надстройками, сбросив на суда смертоносный груз. Рвущиеся бомбы накрыли два транспорта, и они потеряли ход, а на одном из эсминцев сопровождения, получившем прямое попадание в рубку, вспыхнул пожар, и он отвалил в сторону. Но уже при втором заходе, конвой открыл ответный огонь, и все смешалось в адском грохоте.

С ревом пикировали самолеты, оглушительно рвались бомбы и, сотрясая воздух, гремели залпы корабельных орудий.

Выйдя из пике, Крюгер набрал высоту и, решив добить оставшийся без хода эсминец, направил тяжелую машину в его сторону. Корабль окутался дымовой завесой, из которой в сторону атакующего юнкерса понеслись орудийные и пулеметные трассы.

Зайдя к кораблю с кормы, где их было меньше, майор лег на боевой курс, а бортинженер приник к бомбовому прицелу, в котором стремительно нарастал корабельный силуэт. Когда, едва не задевая надстройку, самолет пронесся над целью, он нажал кнопку сброса, и серия бомб пошла вниз.

В следующую секунду в юнкере попал снаряд, он завалился на крыло и стал терять высоту. Последнее, что увидел Крюгер, были стремительно несущиеся ему навстречу и кипящие от взрывов волны…

Тем же временем, по блестящему под солнцем фирну, от базы эскадры люфтваффе, в сторону Полюса, удалялись три собачьих упряжки. В первой, за спиной рослого ефрейтора – шведа, выполняющего роль погонщика, полулежал с сигаретой в зубах Макс Ланге, а в остальных находились еще четверо егерей.

Вся группа была в арктической экипировке (меховых комбинезонах, защитных масках и темных очках). Их путь лежал к острову Греэм Белл, лежавшему в сотне километрах от базы. Именно там, по сведениям воздушной разведки и находилась стоянка эскимосов, которую следовало разыскать и уничтожить.

Полученное задание не смущало капитана. За время службы в горно-стрелковых частях он привык к такого рода поручениям. Их Ланге не раз приходилось выполнять в свое время в Греции, а потом и в Норвегии.

– Ах, как тепло и солнечно было на Крите, – вспоминал капитан. – А какое вино и женщины? Не то, что здесь, во льдах, где одни медведи и ночные сполохи на небе. Он огорченно сплюнул и толкнул ефрейтора ногой.

– Хельмюрс, вам приходилось иметь дело с эскимосами?

– О да, господин капитан, до войны я плавал на норвежском китобойном судне и видел этих дикарей, – обернулся тот к Ланге. – Мы не раз посещали их стоянки.

– И что они из себя представляют?

– Да как сказать? Это малочисленное племя, обитающее в Гренландии, и еще на ряде островов в Арктике. Кормятся охотой на китов, медведей и рыбалкой. Живут в снежных норах, грязные и очень любят спирт.

– Знаешь ли ты их язык?

– К сожалению, нет, господин капитан.

Первый день путешествия прошел без приключений, и когда солнце повисло у горизонта, егеря остановились на ночлег у отдельно стоящего тороса.

Не выпрягая собак из упряжек, они накормили их мерзлой медвежатиной и разбили три небольших палатки. Затем, разогрев в них на спиртовках мясные консервы, основательно подкрепились, хлебнули шнапса и, забравшись в спальные мешки, завалились спать.

Утром, когда немеркнущее солнце вновь покатилось по небу, стрелки позавтракали, свернули лагерь и двинулись дальше. Через десяток километров, путь упряжкам преградила глубокая извилистая трещина во льду, тянущаяся перпендикулярно их курсу. Ланге внимательно осмотрел ее, выругался и приказал объезжать – препятствие оказалось непреодолимым…

Всю ночь старый эскимос Айаго беспокойно ворочался на своей постели из тюленьих шкур, слушая долетающий со стороны фиорда шорох и треск дрейфующих льдин. Накануне, охотясь в скалах на птиц, его сыновья видели в море стаю китов, и вот уже второй день в заливе для них приготовлена сеть, у которой посменно дежурят мужчины рода.

Он небольшой, всего четыре десятка мужчин и женщин, не считая детей. В эти места род Айаго переселился прошлым летом, приплыв на каяках с северного побережья Гренландии. Путешествие было долгим и утомительным. Во время него погибли две лодки с людьми. Одна утонула во время сильного шторма, а на вторую обрушился тающий айсберг.

Но усилия не были напрасными. Воды вокруг острова кишели рыбой, в скалах гнездилось множество птиц, а в тундре водились белый медведь и песец. На берегу одного из фиордов переселенцы обнаружили несколько бревен с останками кита, которые использовали для постройки трех иглу и рыбных вешал. Здесь же, рядом, вырубили во льду несколько ям для хранения запасов копальхена и рыбы.

Промысел в то лето был небывало удачным. В котлах не переводилось мясо моржа и нерпы, а вешала гнулись под тяжестью жирной трески. Однако за длинную полярную зиму запасы основательно поубавились, их следовало пополнить.

Айаго встал с постели, подживил нерпичьим жиром едва мерцающую плошку и та, весело потрескивая, осветила подземное жилище. Вдоль его стен, увешанных охотничьим снаряжением, завернувшись в шкуры, спали обитатели иглу – мужчины, женщины и дети. Все они были потомками старого охотника.

Здесь же, у низкого, ведущего наверх лаза, свернувшись в клубок и прикрыв морду пушистым хвостом, дремал лохматый Хурх, верный спутник Айаго, не раз спасавший ему жизнь.

Присев на плоский камень у очага, с висящим над ним закопченным котлом, старик набил мхом выточенную из моржового клыка трубку и с наслаждением затянулся.

Неожиданно снаружи донеслись удары в железо и пронзительные крики, – катакак, катакак!

В иглу все пришло в движение и через минуту все его взрослое население, оживленно переговариваясь, выбралось наверх и бегом помчалось к берегу. Из других жилищ туда же спешили и соседи с сыромятными лахтачьими канатами на плечах.

В сотне метрах от берега, в прыгающем на волнах каяке, напряженно трудились несколько мужчин, выбирая тяжелую сеть. Медленно, метр за метром она появлялась из воды и поочередно перехватывалась их руками.

Наконец на поверхности появилась громадная туша белухи со светлыми плавниками и судорожно бьющим по воде хвостом, на который охотники ловко набросили канат. После этого они отпустили сеть и начали усиленно грести к берегу, где их, подбадривая выкриками, с нетерпением ждала толпа сородичей.

Когда лодка врезалась в грунт, толпа, вбежав в легкий прибой, схватилась за ее борта и вытащила на сушу. Затем все – мужчины, женщины и дети, уцепившись за канат, потянули его к берегу, преодолевая усилия сопротивляющегося исполина.

Выбравшийся из иглу последним, Айаго, щуря подслеповатые глаза и посасывая трубку, невозмутимо наблюдал за знакомой и такой приятной картиной.

А тем временем охотники, достав из висящих на поясах ножен острые ножи, приступили к разделке туши. Мясо и жир, распластанные на большие куски, женщины и дети начали перетаскивать в ямы, а сочную шкуру, называемую матак, жмурясь от удовольствия, поедали на месте.