В закрытом гарнизоне

Отперев дверь своей каюты, он вошел внутрь, щелкнул выключателем, определил шинель с фуражкой в шкаф и зазвенел ключами у высокого металлического сейфа.

А чуть позже, нещадно дымя и шевеля губами, помощник активно долбил двумя пальцами по клавишам расхлябанной машинки.

Когда он отпечатал и выдернул из машинки второй документ, значительно озаглавленный «Расписание нарядов», со стороны матросского кубрика раздался топот многочисленных ног, неразборчивое бубнение и сиплый бас строевого старшины.

Взглянув на часы, помощник отодвинул от себя машинку и надавил на стене, закрепленную там кнопку.

Вслед за этим в коридоре послышался бодрый галоп, который резко оборвался у двери, потом в нее осторожно постучали, и в проем воткнулась голова дневального.

– Юркина ко мне! – последовал рык.

– Есть! – вякнула голова и исчезла.

Через минуту в каюте возник тяжело сопящий Юркин и изобразил строевую стойку.

– Все 3 км пробежали?

– Точно так, товарищ капитан-лейтенант, все!

– А годки?

– И они тоже!

– Ну-ну – недоверчиво пробурчал помощник. – Давай, организовывай приборку.

Когда спустя полчаса, команда была построена для перехода на завтрак, помощник снова неспешно прошелся перед облаченными в черные шинели и шапки моряками, окинул взглядом образцово «отбитые» койки и до блеска надраенную палубу, после чего встал в центре.

– Не вставшие по подъему, два шага вперед!

Вслед за этим послышались несколько шлепков по плечам, и из второй шеренги материализовалась утренняя пятерка.

Все мордастые, в остроносых хромачах и с золотистыми лычками на плечах.

– Команда равняйсь! Смир-рна! – рявкнул помощник и вскинув к фуражке руку.

– За нарушение распорядка дня и разгильдяйство, всем по три наряда на работу!

– Есть…, есть три …, невнятно пробурчали в ответ.

– Не слышу!

– Есть три наряда на работу! – оглушительно рявкнули пять глоток.

– Вот так-то лучше, – благодушно изрек помощник и кивнул Юркину, – веди на завтрак.

Потом был обычный день, с подъемом флага и проворотом оружия на лодке, получением «фитилей» от командира и выбиванием расходных материалов у «тыла» для очередного выхода в море, а также еще множеством дел, сопутствующих его беспокойной должности.

Незадолго до ужина, наскоро перекусив в поселке, помощник, снова сидел в своей каюте и долбил на машинке очередные формуляры.

Краем уха он слышал, как с камбуза с веселыми криками вернулась команда, потом экипажный магнитофон голосом Высоцкого захрипел «капитан, никогда ты не станешь майором!» и, в унисон с ним, по столу звонко защелкали костяшки домино.

А спустя час, в вечерние звуки казармы вплелись новые.

Сначала раздался виртуозный мат, затем вой и что-то с грохотом упало.

– Кончай бузить! – заорали сразу несколько голосов, потом затопали и Высоцкий прохрипел, «Ой Вань, гляди какие клоуны, рот хоть завязочки пришей!»

Помощник скривился, ткнул сигарету в пепельницу и решительно шагнул к двери.

Из полумрака коридора ему открылся ярко освещенный кубрик, перевернутый стол, с россыпью костяшек на полу и резво бегающая вокруг группа.

– Убью суки! – пьяно орал преследующий ее жилистый старший матрос и вращал над головой вздетой на руку массивной банкой*.

– Гарифулин! – эхом пронеслось по кубрику, и буян озадачено остановился.

– Ко мне! – заложив руки за спину, вышагнул из тени помощник.

С видом сомнамбулы, старший матрос тихо поставил банку, громко икнул, и, как кролик к удаву, заскользил в сторону помощника.

– Прошу, – сделал тот радушный жест, и они поочередно исчезли за дверью.

В кубрике возникла напряженная тишина, нарушаемая шелестом вертящейся вхолостую бобины.

А спустя минуту в каюте помощника что-то упало вторично, затем в коридоре всплеснул свет и в кубрик четко промаршировал Гарифулин.

У своей койки он застопорил ход, быстро разобрал постель, затем разоблачился и, аккуратно сложив робу, нырнул под одеяло.

– Хр-р! – спустя минуту раздался богатырский храп.

– М-да, быстро он его, – переглянулись присутствующие и дружно заржали.

Затем «козлисты»* вооружили стол и продолжили партию, а кто-то установил на «Комету» новую бобину.

И осталось лицо, и побои на нем,
И куда теперь выйти с побоями…

чувственно изрек всенародный бард, и всем стало хорошо.

А без четверти шесть следующего утра, вместе с менявшим помощника минером, в казарму нагрянул замполит, лично проконтролировать подъем и зарядку.

– Ну, как тут у тебя с воспитательным процессом, Михал Иваныч? – поинтересовался он.

– Окучиваешь?

– Еще как, – солидно изрек помощник.

– Вчера, например, боролся с сорняками.