Зорге. Под знаком сакуры

– Все, вопрос снят, – сказал Зорге.

Связник кивнул, потом щелкнул ногтем по золотой заколке, украшенной фашистским значком.

– Вам надо подумать о вступлении в национал-социалистическую партию… Хотя это непросто. – Связник вновь несколько раз стукнул ногтем по золотой заколке.

– Надо, – согласился с ним Зорге, – только я пока не знаю, с какого боку к этому можно подступиться.

– Коричневые рубашки имеют досье на всех членов компартии – им удалось захватить архивы полиции, которые составлял сам Зеверинг, в этом архиве есть и ваше дело, Рихард, это совершенно точно. При вступлении в партию они обязательно извлекут дело…

– Выкрасть его нельзя?

– Исключено.

– Тогда что посоветуете делать?

– Вступить в партию, находясь в Японии. Это будет проще. И куда менее опасно. Раз в шесть, Рихард.

На следующий день Зорге выехал во Франкфурт. Обстановка в этом городе была проще, сердечнее, чем в Берлине, дышалось тут легче, коричневые рубашки встречались реже.

В конце дня Зорге появился в кабинете главного редактора «Франкфуртер цайтунг» – грустного плотного господина в дорогих роговых очках.

– Я читал все ваши статьи, господин Зорге, – сказал главный редактор, – это очень интересные материалы… Готов печатать вас и впредь, готов предоставить свою аккредитацию в Токио, но… Вот тут есть одно «но».

– Какое же? – недоуменно поинтересовался Зорге.

– Все кадровые вопросы ныне решает партийный комиссар, приставленный к газете.

Зорге ощутил, как внутри у него что-то тревожно сжалось, он невольно насторожился – о комиссарах связник ничего не сказал. На лице же его ничего не отразилось, по-прежнему сияла доброжелательная улыбка, хотя через несколько мгновений появилось новое выражение – этакая легкая высокомерность.

– И давно введен этот новый порядок, господин главный редактор? – спросил он построжевшим голосом – Рихард продолжал вести свою игру, выхода у него не было.

– Три дня назад. Берлин потребовал это в обязательном порядке, и мы вынуждены были подчиниться, – проговорил главный редактор виноватым тоном. – Ну что, пойдем к партийному комиссару?

– Пошли. – Зорге сожалеюще кашлянул и поднялся из мягкого кресла, в которое его усадил главный редактор.

Кабинет комиссара находился на этом же этаже, в другом конце коридора, застеленного длинной бежевой дорожкой, и был больше, солиднее кабинета главного редактора и обставлен был богаче.

За огромным столом размером не менее футбольного поля сидел тщедушный большеухий человек с прыщавым лицом, щучьим прикусом узкого рта и бесцветными глазами.

Прежде чем войти в кабинет партийного комиссара, главный редактор робко стукнул костяшками пальцев в дверь один раз, другой, дождался, когда хозяин кабинета ответит и лишь потом удовлетворенно кивнул: начальство разрешило…

При виде Зорге комиссар приподнял одну бровь и презрительно оттопырил нижнюю губу.

Зорге невозмутимо осмотрелся, потом глянул в лицо партийного босса газеты и произнес громко:

– А ты, старый пердун, неплохо, однако, устроился…

Главный редактор, не ожидавший такой фамильярности от человека, который собирался представлять интересы газеты на международной арене, но еще не получил на это «добро», даже съежился невольно, под очками, в выемках глаз, у него замерцал испуганный пот. Комиссар подтянул нижнюю губу, водворил на место бровь и удивленно воззрился на Зорге: таких речей в этом кабинете еще никто себе не позволял…

– И, судя по размерам кабинета, ты трескаешь уже не овсяную кашу, сваренную на воде, которую мы с тобою жрали на фронте во Фландрии, а питаешься форелью, копченым французским сыром, провансальской ветчиной, марокканскими сардинами, египетскими авокадо и свежайшими свиными отбивными, привозимыми из самого «Чрева Парижа». А, старый доходяга Юрген?

Комиссар поспешно, обеими руками замахал на главного редактора, выгоняя его из кабинета: пшел отсюда, пшел! – и главный редактор, вспотев еще больше, поклонился шутовски, будто находился на костюмированном балу, и проворно выкатился за дверь.

– Э-э-э, – обеспокоенно заблеял комиссар, он не мог врубиться в ситуацию, не понимал, что за посетитель появился у него в кабинете, чего ему надо и вообще что происходит, – э-э-э.

– Не блей, не блей, Юрген, тебе это не идет.

– Вы кто? – наконец выдавил из себя комиссар. – Что-то я не пойму…

Зорге оглянулся на дверь – закрыл ли ее главный редактор? Дверь была закрыта.

– А ты чего, забыл уже? Старая жопа, кто тебя, истекающего кровью, выволок с поля боя на Ипре?

Комиссар ойкнул, как ребенок, и стремительно выкатился из-за огромного письменного стола, обежал Рихарда кругом, остановился перед ним, лицом к лицу.

– Значит, говоришь, я – старая жопа? – произнес он бесцветным голосом. Такой голос мог означать что угодно.

– Совершенно верно.

– Это ты – старая жопа, Зорге… Я правильно говорю?

– Правильно, Зорге – это я.

Тут комиссар раскинул руки в стороны, обнял Рихарда. Макушкой он не доставал Зорге даже до подбородка, да и руками своими не мог обхватить широкую спину.

– Зорге, – расслабленным тоном пробормотал партийный комиссар, – я тебя вспоминал… Много раз вспоминал. Однажды даже пробовал искать, но ничего из этого не вышло. – Он откинулся от Зорге, виновато развел руки в стороны. – Извини Юргена Шильке. – Юрген по-щучьи захлопал губами. Выглядел он, конечно, смешно, но Зорге даже улыбаться не думал, не то чтобы смеяться, стукнул партийного комиссара ладонью по плечу:

– Давай не будем сегодня о делах, ладно? Лучше поедем в какой-нибудь ресторан – желательно хороший. Поужинаем, вспомним прошлое, друзей, фронт.

– Вспомним, как ты меня тащил по полю к насыпи, а я, кажется, здорово пищал – ранен ведь был в первый раз, больно было…

– При ранении во второй раз бывает еще больнее. – Зорге хмыкнул. Партийный комиссар задрал конец рукава, глянул на модные квадратные часики – дамские, – украшавшие его запястье.

– А почему бы и не поужинать? Действительно, – он ногтем стукнул по стеклу часиков, – рабочий день на исходе, время позволяет расслабиться. Я знаю одно хорошее местечко, там тебе понравится. Поехали?

– Поехали!

– Там дивно готовят рыбу по-франкфуртски и копченую свинину на аргентинских решетках, – сообщил Юрген, запирая на ключ свой огромный письменный стол.

– А что такое аргентинские решетки и чем они, допустим, отличаются от решеток испанских? – спросил Зорге.

– Ничем. Как я понял, это обычный гриль.

Зорге понимающе наклонил голову. Он пытался вспомнить детали своего пребывания во Фландрии, какую-нибудь бравую историю, но в голову ничего не приходило – пусто было в черепушке, да и самого новобранца Юргена он помнил слабо. Хотя, едва он увидел газетного «партайгеноссе», память услужливо преподнесла ему вырванный откуда-то из душных глубин времени испуганный лик прыщавого мальчишки в глубокой, как кастрюля, каске, натянутой на самый нос, и его имя…

– Машина у тебя есть? – спросил он у Юргена, когда они вышли из здания редакции и окунулись в теплый городской вечер. Высоко в небе летали ласточки.

– Нет, – смущенно пробормотал Юрген, – партия экономит деньги, поэтому мы обязаны пользоваться общественным транспортом.