Охота на охотников

Так что владелец этой ухоженной, почти новой «девятки» не был профессиональным водителем. За машиной своей следил, как водитель-профессионал, что верно, то верно; он понимал, что никогда больше в жизни не сможет купить себе машину – не лавочник он и не служащий банка. А на жалкие крохи – заработок доктора наук, руководителя лаборатории с мировой известностью, он, максимум, что может купить – полбуханки хлеба в день да пакет молока. Да еще немного сахара.

Чтобы приобрести себе нужную книгу – а в последнее время появилось большое количество нужных, интересных книг – или полкилограмма вареной колбасы, он вынужден был садиться за руль своей «девятки» и заниматься извозом.

– Ну что? – запоздало вскинулся на своем сиденье Аронов, с испугом глядя на спокойное, не искаженное лицо водителя, на воротник его рубашки, набухавший кровью.

– Думал, что возни больше будет, – сказал Каукалов, – а он как куренок – сдох, даже не колыхнулся.

– Своей кровью он нам сиденья не испачкает?

– Замоем, – Каукалов освободил руки от лески, подул на вдавленные красные следы. Потом одной рукой дернул водителя за воротник, натягивая ему на голову пиджак.

– Может, документы посмотрим? Что там у него… Вдруг пригодятся?

– Зачем нам его жалкие ксивы? Мы же не менты.

– А вдруг? – голос у Ильи неожиданно просел, перешел на шепот. Аронов скорчился на сиденье и схватился обеими руками за горло. – Хх-х-х-хы! – родил он шипящий, какой-то змеиный звук, прикрыл рот. – Хх-х-хы! – Аронов едва сдержал рвоту.

Каукалов отпустил мертвеца – леску он не стал вытаскивать из полуперерезанной шеи, и она там окровавленными тараканьими усами торчала в разные стороны из распаха пиджака, – и со всего маху ударил Аронова кулаком по спине. У того что-то екнуло внутри, он дернул головой, застонал. В следующий миг ему сделалось легче.

– Слабак! – недовольно пробормотал Каукалов.

На него самого все происходящее никак не подействовало, и на мертвеца, высунувшего из распаха свой длинный унылый нос, он смотрел спокойно.

Приоткрыв дверцу машины, Каукалов выглянул наружу. В проезде – никого, ни единой живой души. «Вымуштровали марьинских лохов, – удовлетворенно отметил он, – они после восьми вечера на улицу уже носа не кажут, сидят, как тараканы, – каждый в своем мусорном ведре…».

– А ну, помоги мне перетянуть его на заднее сиденье, – попросил он Аронова. – И быстрей, быстрей! Если задержимся здесь – засветимся.

Аронов согласно покивал, сделал несколько судорожных глотательных движений, загоняя внутрь то, что попыталось вылезти наружу, просипел что-то невнятно и, стыдясь своей слабости, стыдясь Каукалова, взялся за ноги убитого водителя, сдернул их с педалей; Каукалов, засопев от натуги, подхватил мертвеца под мышки, переволок его на заднее сиденье. Тот медленно пополз набок.

– Сейчас все испачкает кровью! – Каукалов брезгливо поморщился. – Йэх! – он выровнял водителя, натянул ему на голову пиджак, приказал напарнику: – Держи его так, не давай заваливаться!

Илья послушно выполнил распоряжение. Он вообще с сегодняшнего вечера признал старшинство Каукалова над собой – тот был опытнее, злее, храбрее, сильнее Аронова. В глотке у Ильи что-то булькнуло. Он схватился одной рукой за горло, сделал несколько глотательных движений, другой крепко держал труп за плечо.

Каукалов проворно переместился за руль, вслепую пошарил внизу. В кармане двери у такого аккуратиста, как убитый владелец машины, обязательно должна быть тряпка, – и не ошибся, выдернул из пластмассового кармана тщательно сложенный чистый клетчатый платок, протер им круг руля, на котором чернело несколько капель крови, потом махнул тряпкой по сиденью и вновь выругался:

– Накровянил кругом, гад! – быстро толкнул рычажок скорости вперед, скомандовал сам себе: – Поехали!

Когда вырулили на Шереметьевскую улицу, освещенную немного лучше, чем проезды Марьиной Рощи, Илья испугался:

– А нас не засекут?

– Кто? Не боись, родимый, не засекут… На улице – глянь-ка, ни людей, ни машин, – Каукалов привычно отвернул обшлаг куртки, посмотрел на «ориент-колледж»: стрелки показывали десять минут двенадцатого. Оторвался от руля, развернулся всем корпусом, толкнул рукой в заваливавшегося владельца машины, прикрикнул на напарника: – Держи его крепче, сказал же тебе! Иначе хрен машину отмоем!

Аронов, который с трудом боролся с подступающим удушьем, тошнотой, не заметил, как выпустил убитого. Очнулся и, горячечно поблескивая влажными черными глазами, наклонился, схватил покойника за запястье, крепко сжал и вновь поспешно отодвинулся от него. Держал убитого на расстоянии, одной рукой. Каукалов грубо захохотал:

– Не бойся, он не кусачий!

Словно бы в ответ на его слова в убитом, родившись где-то внутри, раздался скрипучий могильный смех. Аронов ощутил, как от сильного, какого-то обморочного страха у него на голове дыбом поднялись волосы, и он еще дальше отодвинулся от убитого. Смех повторился – леденящий, тяжелый. Его испугался не только Аронов, испугался и Каукалов. Лицо его вытянулось, посинело, рот открылся сам по себе, он прилип к рулю и, если бы не рулевая колонка, наверное, вообще бы выдавил ветровое стекло.

Вслед за смехом из мертвеца вырвался стон – затяжной, живой, страшный. Аронов почувствовал, что его трясет – приподнимаются и опускаются плечи, дрожат руки, ноги, челюсть отвисла, на куртку течет слюна, пальцы просто пляшут, и ему сделалось невмоготу держать убитого – тот валился на него.

Аронов понял, что из него вот-вот выплеснется отчаянный крик, он уже не в силах сдерживать его. Сопротивляясь из последних сил, давясь, Аронов схватился за горло. Мертвец навалился на него еще плотнее, стал тяжелее, и Аронова вырвало.

Аронов ошеломленно помотал головой и попросил стиснутым чужим голосом:

– Останови машину!

– Тьфу! – отплюнулся Каукалов. Он, похоже, уже пришел в себя и вел теперь «девятку» уверенной рукой.

– Останови! – снова попросил Аронов.

Каукалов сбросил газ, перевел скорость на нейтралку и надавил на педаль тормоза. Аронов вслепую нащупал ручку двери, открыл, вывалился наружу. Выдернув из кармана платок, смахнул рвоту с брюк и склонился над выбоиной в асфальте.

Отвернувшись от напарника, Каукалов схватил убитого водителя за воротник натянутого на голову пиджака и попытался вернуть в сидячее положение. Каукалов был покрепче Илюшки, хотя тоже чувствовал себя паршиво.

Аронов с трудом влез в машину – он совершенно лишился сил. Вместо голоса у него теперь было слабенькое сипение.

– Терпи, – сказал ему Каукалов и оглянулся назад – нет ли кого, не приближается ли какая-нибудь подозрительная машина, патрульная из муниципальной милиции или гаишная, – нет, ничего опасного не было. Пронеслись лишь два «мерседеса» из ночного Останкино, один впритык к другому, и все. – Для первого раза это нормально. Говорят, так со всеми бывает.

– А с тобой почему не было? – с трудом выговаривал Аронов.

– Потому и не было… – Каукалов споткнулся на секунду, не знал, стоит об этом сообщать или не стоит, облизал губы и продолжил: – Потому и не было, что это не в первый раз.

В ответ Аронов неопределенно мотнул головой, он находился в том состоянии, когда люди совершенно не соображают, что говорят и что делают.

– Куда мы дальше? – отдышавшись, спросил Аронов.

– Все, уже почти приехали…

Через минуту машина вползла на длинный, круто выгнутый мост, аркой взметнувшийся над железнодорожными путями, и остановилась… Каукалов выбрался из автомобиля, огляделся, невольно хмыкнул: в том, что парализованная страхом Москва становится в поздние часы пустынной, будто по городу прошелся мор, есть свои положительные стороны.

– Вылезай! – скомандовал он Илюшке. – Освободимся от пассажира – и тебе сразу станет легче. – Каукалов усмехнулся.

Аронову было так жаль себя, что он готов был разрыдаться. И в ту же пору был очень далек от того, чтобы в чем-то обвинить своего приятеля. Жалобно скорчившись на сиденье, он продолжал держать обеими вытянутыми руками заваливавшегося на бок убитого человека.

Вдруг Каукалов рассмеялся. Аронов вздрогнул и пришел в себя, обвел пространство влажными черными глазами, потом вылез из машины.

– Надо же – никого кругом, ни единой души, – оглядевшись, проговорил он сдавленным голосом, тряхнул головой. – Вот так Москва – столица нашей Родины!

– А ты думал! За что боролись – на то и напоролись, – Каукалов ухватил убитого под мышки, развернул спиной к открытой двери. – Помогай! – натужившись, просипел он, пятясь, сделал несколько шагов к парапету моста. – Зар-раза, только что теплый был, а уже остыл. Неповоротливый, как бревно.

Аронов подцепил убитого под ноги, помог выволочь из машины. Вдвоем подтащили труп к парапету и с силой спихнули вниз, на смутно посвечивавшие в темноте сталью железнодорожные рельсы.

Труп кулем понесся вниз, почти беззвучно приземлился, звякнуло только что-то остро – то ли расколовшиеся в кармане очки, то ли выскочившая авторучка с металлическим колпачком, угодившая на рельсы, то ли ключи, то ли какая-нибудь железная побрякушка. Каукалов оттолкнулся от перил моста:

– Смываемся отсюда!

Он сел на водительское место, Аронов разместился сзади.