Накаленный воздух

Сейчас Хуза понимал, что все вокруг, проведав, что от него сбежала жена, будут тайком заходиться от насмешек. Фарисеи и книжники обязательно напомнят о законе Моисея, хоть он никак его не нарушил своим отказом обвинить жену в неверности. Конечно, он мог бы совсем иначе поступить с нею, но она была молодая и привлекательная, вторая, после смерти первой. Хуза хотел бы вернуть ее домой.

Он знал, что Иоанна всегда любила слушать бродячих болтунов, и не запрещал этого. Ему было на руку. Она всякий раз приносила новости о тех, кто растаскивал по тетрархии вредную болтовню, и о тех, кто растопыривал уши для этого суесловия. Хуза был в курсе многого, это нередко помогало в делах. От жены наслушался об Иоханане Крестителе. Тот в своих речах неустанно долбил Ирода Антипу за нарушение закона. Тетрарх при живой жене сожительствовал с неразведенной женою сводного брата Боэта, Иродиадой.

Галилеяне глухо роптали, передавая друг другу речи Иоханана. Будоражились, забывали страх, возмущенно плевались в сторону тетрарха.

Хуза содрогался, слушая жену, сердце колотило, ибо он отчетливо понимал, что тетрарх никому не простит и не упустит своего момента.

Сейчас Хуза видел, что царь был в курсе речей Иоханана в адрес римлян, но не ведал о нападках на себя. Ему боялись принести эту весть. Каждый разумел, кто первым придет с такой новостью, может вмиг лишиться головы. Но также может остаться без головы любой, кто вовремя не принес весть. А слухи ползли, как змеи.

Между тем доносительство не являлось обязанностью Хузы, для этого у тетрарха были доносчики. Они, как крысы, шныряли повсюду, их почти всех знали в лицо, а потому при них всегда несли хвалебный бред.

Хуза был поднаторевшим верченым лисом и псом-царедворцем в одном лице. Умел без мыла втираться в доверие и рвать ошейник после команды «фас!». Он выжидал, когда отважатся доносчики, но те тоже ждали, кто первым бросится головой в пасть тигру. Хуза за многие годы изучил характер тетрарха, собачьим чутьем чуял, когда какое слово можно вставить, а когда какое слово стоит напрочь забыть. На сей раз учуял, что тетрарх готов проглотить любую кашу, тем более от него, униженного собственной женой. И Хуза отважился.

Осторожно и вкрадчиво облизнулся, преданно завихлял в три погибели и заскользил языком по нёбу, сообщая о плохой новости об Иоханане Крестителе.

Тетрарха удивило, что Хуза после отчета по обыкновению не улизнул с глаз долой, а заговорил на тему, никак не связанную с его придворными обязанностями. Остановился перед домоправителем и, недоумевая, посмотрел сверху вниз. Ирод Антипа был выше Хузы, вдобавок тот согнулся и не поднимал головы. Упоминание о Крестителе отдало противной резью в кишечнике тетрарха.

Хуза не зрел в этот момент выпученных глаз властителя, но чувствовал, как они прищурились и остановились, точно у зверя, парализующего взглядом свою жертву.

– Говори, коль есть что сказать, – крякнул Ирод Антипа. – Что за новость?

Хуза заерзал издалека. Не мог так сразу напрямую, его лисья порода заюлила, чтобы обелиться, подняться в глазах тетрарха на прежний уровень, а может, еще выше.

– Великий царь, – по капле выжимал из себя Хуза, – жена слыхала гнусные речи Крестителя. Просила передать, что он не только поносит римлян, но и оговаривает тебя. Его бред опасен. Ни один смертный в царстве не смеет произнести таких речей, не поплатившись зряшной головой. Креститель судит тебя. А народ Галилеи возбуждается и разносит эту галиматью по всем застрехам. У меня не поворачивается язык повторить то, что во всю глотку несет безумец.

Ирод Антипа нахмурился, где-то под печенкой колко заежилось. Он еще не услышал от Хузы никакой конкретики, но толчки изнутри подсказывали тетрарху, что Иоханан костерит его не меньше, чем римлян. Жар ударил в голову. Царь занервничал. Неотрывно смотрел на царедворца.

– Прости, Великий царь, у меня не хватает духу, – еще ниже пригнул себя Хуза, и от этого выверта позвоночник заскрипел, как ржавый механизм. Но ухо Хузы цепко уловило над собой натужное сопение Антипы. – Его язык, как жало змеи, – прожужжал Хуза, а по животу, пережатому перегибом, ударила боль. Дыхание сперло, голос захрипел. На последнем выдохе домоправитель прошамкал, как беззубый: – Сумасброд Иоханан мажет грязью тебя за Иродиаду.

По телу Ирода Антипы пробежала сильная дрожь. Наверно, такое же состояние должен был испытать Понтий Пилат, когда первый раз услыхал о шельмовании римлян. И такое состояние прокуратор наверняка испытывает до сих пор, ведь безрассудный глупец не останавливается. Напротив, грозит вратами ада и тем, кто служит римлянам, как будто он знает все дотоле и заведует всеми вратами. А теперь выясняется, что разбойник кроет и его, Ирода Антипу: лезет в чужую постель, обвиняет в неисполнении закона Моисея, вколачивает в головы иудеям ненависть к своему царю. Это небезопасно для тетрарха.

В первое мгновение Ирода Антипу новость тревожно взбеленила. Однако Хуза не увидел появившейся тревоги в глазах тетрарха, ибо продолжал стоять с низко опущенной головой. Знал, что голова, не вовремя поднятая, отсекалась вмиг и безжалостно.

Тетрарх раздул ноздри, задышал глубоко и шумно. Смутьян был прав, он, Ирод Антипа, преступил закон, отобрал жену у брата Филиппа Боэта, прозябавшего с нею в Риме на подачки от властителя.

Боэт был слабым и никчемным по представлениям Антипы. Он даже не сопротивлялся, попросту спекся прямо на глазах. А она была красивой и ядреной. Из-за нее стоило поддать брату в солнечное сплетение.

Иногда Ироду Антипе казалось, что это не он выбрал ее, а она сделала выбор. Она сама легла к нему в постель, и пиявкой вошла в сердце. Он задохнулся от дурмана и не захотел вырвать его из души. Был без ума от этой женщины. Ее нечеловеческая сила магнитом притягивала к себе, не отпускала. И теперь уже не имело значения, кто кого выбрал. Какая разница. В результате Иродиада стала его любовницей. Он этого хотел. Ирадиаде нужен был сильный мужчина, повелитель. Таким был Ирод Антипа. Но временами он все-таки чувствовал, что больше повелевала она. Особенно, когда постель под ними вздымалась, как дикая лошадь.

Конечно, и он и она нарушили Закон, но Бог за это простит, надеялся Антипа.

Все вокруг помалкивали, пока не выискался сумасшедший Иоханан. Теперь тетрарх видел, что слонявшийся по иудейским землям Креститель опасен не только для римлян, но и для него.

Тревога, возникшая в глазах Ирода Антипы, медленно превратилась в злорадство: у него появился повод и причина прибрать к рукам необузданного безумца. Чтобы предотвратить смуту среди людей и чтобы ладить с Понтием Пилатом.

Тетрарх глянул на Хузу со свирепой царской благосклонностью. Ведь, в конечном итоге, домоправитель своевременно сообщил нужную весть, как бы она ни была отвратительна. Настроение тетрарха от неприятной новости не стало хуже настолько, чтобы голова царедворца была снесена с плеч. И покатилась по полу, слепнущими глазами напоследок разглядывая надраенные кедровые половицы и оставляя кровавый след на них.

Хуза услыхал хриплый вздох Ирода Антипы и сообразил, что можно поднять глаза. Однако не поднял, сглотнул слюну:

– Великий царь, прости, но я не стал удерживать жену и не запретил ей шататься с голодранцами. От нее могу знать, какими речами они выпрашивают у людей кусок лепешки, и приносить тебе всю червоточину их вредной болтовни.

Ирод Антипа был человеком понятливым. Немедленно оценил предложение Хузы и его преданность. Оторвал ноги от пола, качнулся из стороны в сторону. Долго стоять на одном месте не умел, любил постоянно двигаться, когда не восседал на престоле, ином сиденье, либо не возлежал на мягких подушках.

Хуза, конечно, говорил сейчас царю неправду, поднимал в его глазах свою значимость. Поскольку на самом деле Иоанна сбежала от мужа, не испросив его согласия. Однако Ирод Антипа этого не знал, потому подумал о Хузе как о хитромудром жуке. Тетрарху понравилось предложение домоправителя. Иметь своего человека возле этих вредных болтунов, наперебой дурачивших народ, примазываясь к Богу, было очень кстати. Тем паче что перед этими ловкачами, к сожалению, легковерные иудеи охотно развешивали уши. Знать все изнутри – хорошо.

А домоправитель между тем осознавал, что наступит момент, когда Ирод Антипа потребует свежих новостей, и тогда что-то придется отвечать тетрарху, морочить голову. Но Хуза надеялся выпутаться из затруднительного положения и не оказаться голым задом на жарком огне. Он был дошлым мастаком-интриганом, способным задурить мозги даже тетрарху. Может быть, к тому времени притащится назад жена. А может быть, она совсем потеряется где-нибудь в пустыне, сгинет, да и все. Поживем – увидим, загадывать не станем.

Удовлетворенный рвением Хузы, тетрарх отпустил царедворца, обещая наградить. Хуза был доволен собой, но вместе с тем после обещания награды ощутил ужас. Такое обещание из уст Ирода Антипы всегда имело двоякий смысл.

Отсеченные головы врагов тетрарх также называл наградой для обезглавленных. Но одно Хуза учуял, что Ирод Антипа не разгневался после такой вести. Значит, царь что-то задумал.

Тетрарх действительно задумал немедленно созвать к себе священнослужителей и старейшин – высокопоставленных вельмож тетрархии, чтобы получить поддержку своим возникшим намерениям. Направил посыльных к самым влиятельным из них. Не судьи нужны были ему, ибо пока он не собирался устраивать суд над Крестителем. Но хотел почувствовать поддержку и показать, что без совета с облеченными властью подданными не принимает важных решений.

На пятый день влиятельные вельможи Галилеи и Переи начали стекаться во дворец и собираться во внутреннем дворе. Никто не знал причину этих сборов, но все хорошо помнили, что Ирод Антипа никогда не призывал в свои чертоги по делам пустяшным. А последнее время во всех тетрархиях было неспокойно.

На вельможах в основном были белые одежды из тонких шерстяных и хлопковых тканей. На некоторых были одежды из разноцветного египетского полотна.

Собравшись во внутреннем дворе перед высоким крыльцом, сановники разбились на малочисленные кучки, пыжились друг перед другом и перешептывались. Задавали друг другу один и тот же вопрос, пожимали плечами, смотрели озадаченно на избыточную стражу вокруг.

Ирод Антипа вышел к ним в пурпурной мантии и с золотым венцом на голове. Вслед за ним два здоровенных стражника-сирийца вытащили тяжеленный стул. Он не был троном, тетрарх на стуле показывал, что он равен всем собравшимся. Ему надо было сейчас расположить к себе влиятельных людей тетрархии, заставить откровенничать без опасений угодить в крепость. Разговор, на его взгляд, требовал такого подхода. Царь желал услышать истинные настроения.

Тетрарх остановился на верхней ступени крыльца, ожидая, когда закончится церемония поклонов. После того как все поскрипели поясницами, прошуршали одеждами и приблизились к крыльцу, Ирод Антипа сел на стул и начал туманную речь:

– У нас один закон – закон Моисея. Он привел наших предков на эту землю, и теперь мы живем на ней и должны помнить, что соединены общими узами. Я, Ирод Антипа, тетрарх Галилеи и Иереи, связан этими узами с вами. Без них бессилен и немощен. – Знавшим его вельможам трудно было представить, что он когда-либо был озабочен этим, но сейчас он хотел, чтобы они поверили и впряглись в одну с ним упряжку. – Обращаюсь к вам, самым мудрым людям моей тетрархии, за советом. До меня дошли скверные вести о том, что творится в наших пределах. Некий ловкач Иоханан мотается по Иерее и Галилее, вытворяет нелепые омовения в водах Иордана и называет это крещением. Мутит людям головы, клевещет, будоражит бездумными речами. Сеет в народе Иереи и Галилеи смуту. Призывает против римлян, фарисеев и книжников. – Ирод Антипа намеренно сделал ударение на фарисеях и книжниках, знал, многие стоящие перед ним были ими. Тетрарх догадывался, что они все в курсе проповедей Иоханана Крестителя по поводу него и Иродиады. Потому упирал внимание на то, что проповедник опасен не только для тетрарха, но и для них. – Нужна ли нам эта смута? – Тетрарх точно знал, что любая смута им всем, как кость поперек глотки. Его монолог был выстроен так, чтобы никто не смог возражать. – Слухи и сплетни пауками ползут между ротозеями. Слабовольные доверчивы, их легко одурачить. Они своими языками уже разносят, что Иоханан – праведник. Но мы-то знаем, что он обыкновенный мошенник. Тогда можем ли мы и дальше терпеть этого безродного смутьяна в наших пределах?

Вельможам было понятно, что прежде всего беспокоило Ирода Антипу. В душе они соглашались с нападками безродного Иоханана на царя, потому что хорошо ведали о пренебрежении Закона Иродом Антипой. Однако тетрарх ни единым словом не обмолвился о том, как Креститель костит его, и сообразили, что для них эта тема – табу.

Когда Антипа умолк и стал вглядываться в сосредоточенные лица сановников, наступила топкая тишина. Все увязали в ней по уши. Тетрарх ждал ответы на вопросы, и они разумели, каких ответов ждал. Потупились, опасаясь решать судьбу проповедника. Не хотели смуты, боялись смуты. Не знали, откуда ее ждать. Потому осторожно и глухо забубнили между собой. До тетрарха доносились их слова:

– Обнаглел колобродник бездомный.

– Лает бродячий пес непотребное.

– Людей в Иордан макает.

– Смуту наводит, веру нашу поганит.

– Того гляди, грабить честных людей начнет.

– Пресечь пора. От него смуты больше, чем без него.

– Изгнать в пустыню на издыхание.

– Да ведь попрутся за ним полоумные, пророком назовут.

– Этого еще не хватало.

– Стало быть, отправить его туда, где никто не найдет, откуда нет возврата.