Накаленный воздух

– Губошлепом я оказался, Катюша, причем полнейшим. Противно на себя в зеркало смотреть. – Собственное отражение показалось ему идиотским, и он раздраженно отвернулся.

С Магдалиной же после ресторана произошло вовсе не то, что предположил Пантарчук.

Выйдя на крыльцо, рассеял взгляд по прохожим и вздрогнул, как от удара током. Глаза выхватили девушку. Спина, светлые волосы, плечи, длинные ноги, высокий каблук, бедра, походка притянули как магнитом и не отпускали. В памяти что-то колыхнулось, изнутри обдало жаром. На миг почудилась нечто знакомое в девушке, как будто он готов был узнать ее. Ноги сами понесли по следу. По чужому городу. По шумным улицам и дворам. Мимо неприветливых построек и незнакомых людей. Он спешил за девушкой, захлебываясь безвкусным воздухом.

В памяти зияла дыра, парень хотел быстрее заполнить ее, чтоб не тянуло холодом и безысходностью, как из пропасти. Мозг не находил главного ответа. Но если собственный мозг отказывал, думал Василий, то наверняка должны найтись люди, которые знают, кто он такой. А вдруг эта девушка обернется и увидит знакомое лицо? И станет для него спасительной соломинкой.

Но девушка стремительно прыгнула в такси. Парень заметался. Припустил по тротуару вдогонку, сбивая прохожих. Отстал, потерял из виду. Дикое опустошение сдавило сердце. Надежда рухнула. Он отдышался, уныло опустил плечи и голову, поплелся невесть куда.

Долго блуждал по улицам.

Наступил вечер. Тело нагрузилось усталостью. А мысли вернулись к Пантарчуку. Больше в этом городе Магдалина никого не знал.

А раньше этого, за пять минут до того, как Пантарчук с парнем подъехал к ресторану, свое авто неподалеку припарковала девушка. Отодвинула назад сиденье, переобула туфли и осмотрелась сквозь тонированные стекла. Увидала, как подкатил автомобиль Петра и как двое вылезли из салона. Сразу замерла и притаилась, покамест Пантарчук и Василий не вошли в ресторан. Лишь после слегка расслабилась и сжала губы. Она узнала Василия. И что-то начала прокручивать в голове.

Потом выпорхнула в толпу пешеходов и стала прохаживаться по тротуару. Короткая юбка, топ до пупка, вьющиеся волосы, небольшие уши. Внешность броская, привлекала взгляды мужчин.

Не обрадовалась, когда Магдалина кинулся следом за нею, сделала все, чтобы оторваться и скрыться.

Такси привезло ее в какой-то двор, куда она машинально ткнула пальцем. Огляделась: слева несколько подъездов с облезлыми металлическими дверями, справа палисадник, заросший деревьями и травой. Не считая, сунула таксисту деньги. Выскочила из такси и метнулась к ближайшему подъезду. Забежала, выхватила из сумочки телефон:

– Блохин? Это Зовалевская. – Голос был нервным. – Дуй с Саранчаевым ко мне. Улица Революции, дом номер, да черт его знает, какой номер, он рядом с церквушкой, в нем магазин «Магнит». Найдешь. – Поднялась на площадку между первым и вторым этажами и сощурилась, глядя в окно. Выхватила из пачки сигарету, закурила. Потом бросила окурок на подоконник.

Выскользнула из подъезда, когда во двор въехал знакомый автомобиль. Прыгнула на заднее сиденье. Блохин – за рулем, рядом – Саранчаев. Он вывернул голову назад, облизнулся, заглядывая под короткую юбку девушки.

– Тринадцатый номер появился в городе, – объявила она резко и раздраженно дернула за ухо Саранчаева. – Не туда таращишься! – крикнула и продолжила. – Я наткнулась на него у ресторана. Нарочно пробежалась по тротуару, крутнулась перед ним. Решила проверить, помнит ли меня. И он, кажется, узнал, увязался следом. Не могу прийти в себя. – Задергала дамскую сумочку в поисках пачки с сигаретами. Блохин расторопно протянул ей свои и чиркнул зажигалкой. Она затянулась, выдохнула дым и нервно произнесла: – Бред какой-то. Этого никак не должно было произойти. Он не должен никого узнавать. Его мозг чист от прошлого, как белый лист. Не понимаю. Неужели с Тринадцатым облом? Вы, бараны, ничего не напортачили во время перевозки? – спросила, повышая голос.

Блохин вытянул вперед толстые губы:

– Обижаешь, мать. На чем портачить? – щелкнул пальцами по рулю. Наше дело телячье: погрузили, вывезли за город, выгрузили. Как приказано. По правде, думали, концы отдал, а он живучий оказался. – Блохин говорил неохотно, перед глазами до сих пор стоял ночной призрак, а по телу пробегал жутковатый мороз.

Саранчаев потер ухо, опять украдкой заглянул Зовалевской под юбку. Хрюкнул и дернулся, вспомнив о происшествии на темной дороге. Отвернулся, засопел:

– Может, стоило притюкнуть его? И все было бы шито-крыто.

Зовалевская вжалась в спинку сиденья, посмотрела недобро:

– Если б он при транспортировке отдал концы, от вас теперь только пшик остался бы! – Она с негодованием раздула ноздри. – Еще раз подгребем его и повторим сеанс. Он у ресторатора Пантарчука. Дуйте в ресторан на Красноармейском проспекте. Рядом припаркована моя машина, вот ключи, пригоните. – Бросила ключи в раскрытую ладонь Блохина. – Не теряйте время! – Распахнула дверцу и выпрыгнула вон.

Позже подъехала на такси к высокому зданию на проспекте Ленина, над центральным входом красовалась вывеска: «Центр бизнеса и торговли». На лифте поднялась на этаж. По длинному коридору прошла к нужной двери, привычно толкнула. Помещение не ахти какое, уставлено стеллажами, на которых сплошь натыканы коробки с товаром. Против окна два стола, молоденькие девушки за компьютерами, покупатели топчутся в узком пространстве между стеллажами.

Зовалевская протиснулась к внутренней двери в стене. Вошла в небольшой зашторенный полутемный кабинет с черным письменным столом, черным креслом, черным шкафом, черной вешалкой и черными стульями. На серой стене напротив входной двери – картина в черной раме, выполненная в красно-кровавых тонах. На первый взгляд – абстракция. Но всякий раз, когда Зовалевская пыталась рассмотреть ее, по телу пробегала дрожь и трепетала душа.

На столе – стопки бумаг, большой письменный прибор, вычурные настольные часы со статуэткой пляшущего чертика, плоский ноутбук.

Навстречу девушке из-за стола поднялся мужчина средних лет. В черной тонкой рубахе со стоячим воротом и подвернутыми рукавами, в черных брюках. Густая седина на висках придавала его облику некоторый шарм. Он взял Зовалевскую за плечи и слегка чмокнул в губы. Ростом он был чуть выше нее. Спортивного сложения, с плоским животом, сильными плечами, прямым носом, рельефными губами и цепким быстрым взглядом.

Она опустилась на стул с резным изображением пляшущего чертика на спинке. Короткая юбка поднялась до бедер, обнажив красивые ноги. Достала из дамской сумочки пачку с сигаретами, но вытащить сигарету не успела. Хозяин кабинета, не церемонясь, выдернул из ее ладони пачку и бросил на столешницу. Затем придвинул стул для себя, присел, всмотрелся в лицо девушки, молча погладил ухоженными пальцами ее красивые колени.

Зовалевская подалась вперед, вздохнула с сожалением, что не удалось закурить, и принялась рассказывать о случившемся. Рассказывала подробно до мельчайших деталей, зная, что краткое изложение вызовет дополнительные вопросы и неминуемое недовольство собеседника. Закончив, развела руками:

– Вот такие новости, Вениамин. Паршивые.

Вениамин Вяземский продолжительное время не отрывал взгляда от Зовалевской, как бы заглядывал в ее нутро и заново изучал, хотя давно уже знал наизусть каждую клеточку ее тела. Потом откачнулся к резной спинке, чуть вытянул шею и отрицательно покрутил головой:

– Нет, не мог он тебя узнать. Исключено. Просто обжегся взглядом о красивую куколку, красота всегда приковывает. – Вяземский снова слегка погладил ее ноги, словно подтверждал сказанное. – Любой человек привержен существующему в подсознании образу. Могут быть разные модификации, но идеал остается постоянным. Ты нравилась Тринадцатому номеру, вот и вся разгадка. Встретилась бы ему похожая на тебя, он увязался б за нею. Человек притирается к условиям, но не может условия подогнать под себя. Лишь тешится иллюзиями, что способен переделать природу. Глупость, ерунда. Человеку это не по силам. Мы ведь тоже не изобретаем ничего, мы просто используем природу, как шпаргалку.

Зовалевская зашевелилась на мягком сиденье, оторвала от него зад, приподнялась и потянулась за пачкой с сигаретами. Но Вяземский отодвинул пачку в сторону. Рука девушки очертила в воздухе полукруг, и тело вновь провалилось в мякоть стула.

– С Блохиным и Саранчаевым ты на сей раз поторопилась, – сказал неодобрительно, встал, поглядел с высоты своего роста. – Не тебе и не мне решать такие вопросы. Надо было не пороть горячку, а сначала связаться со мной. – Взял сигареты, повертел в руке и протянул ей. – Но отменять твое решение не стану. Может быть, перепроверить не мешает.

Зовалевская схватила пачку, поспешно выдернула сигарету и прикурила. Втянула табачный дым и зашлась от удовольствия.

– Впредь будь умнее! – жестко потребовал Вяземский, морщась от дыма. – Занимайся своим делом и не смей вылезать за рамки! Любое выплескивание через край приближает человека к животному. А животное должно содержаться в клетке или стойле!

Его слова заставили девушку вздрогнуть. Она выдохнула дым, неловко скомкала в кулаке сигарету, обожгла ладонь, заерзала на стуле, как будто под нею разожгли костер:

– Прости, Вениамин, – попросила сдавленно. – Я просто переполошилась сдуру.

– Никотин, как и алкоголь, разрушает мозг, – усмехнулся Вяземский. – Со стороны особенно заметно. Подумай над этим на досуге, – резко убрал придвинутый стул и вернулся за стол.

Глава пятая

Нападение

Потеряв Зовалевскую, Магдалина изрядно устал от бессмысленного блуждания по улицам и переулкам. И на ночь устроился на деревянном диване в небольшом дворике. Спал отвратительно, было жестко и неудобно. В мозгах даже во сне заваривалась какая-то каша, и ее невозможно было расхлебать. Голова гудела. Странными вспышками изредка возникала фигура девушки и выплывало лицо Пантарчука. Василий часто просыпался, вскакивал и топтался вокруг дивана.

Тусклый фонарь у подъезда рассеивал блеклый свет. Темные окна пятиэтажного дома спали, как и жители в квартирах. Магдалина смотрел на окна, на фонарь, зевал, снова ложился и забывался.

А утром, проснувшись, отправился искать Пантарчука. Известно, что язык до Киева доведет. Так и случилось. К середине дня Магдалина притопал к ресторану.

На парковке увидал автомобиль Петра с водителем внутри. И совсем не обратил внимания на машину, в которой поджидали его лениво дремавшие Блохин и Саранчаев. Они чуть не прозевали, всполошились, когда тот начал подниматься по ступеням. Кубарем выкатились из салона, метнулись за ним. Вцепились, выкрутили ему руки.

Водитель Пантарчука оторопел от неожиданности: происходящее привело в крайнее недоумение. Он машинально выпрыгнул на выручку Магдалине, занес кулак над Блохиным.

Но вдруг животом наткнулся на ствол пистолета. Растерялся и застыл.

– Тихо, – процедил с угрозой Блохин, бесцветное лицо с бесцветным взглядом вызверилось. – Свинцом набью брюхо!

Водитель попятился, глазами ловил черный костюм и красную рубаху охранника ресторана, возникшего в дверях.

Блохин рукояткой саданул водителя в лоб, вырубил. Взял на мушку охранника, прорычал угрожающе.

Саранчаев в это время стволом своего пистолета втолкнул в машину Магдалину и втиснулся сам. Блохин бросил охранника и нырнул за руль. Мотор взревел.

Охранник с опозданием выхватил оружие и пальнул по колесам. Засвистел воздух. Автомобиль, сорвавшись с места, просел набок, прокатился на дисках, остановился. Саранчаев навалился на Магдалину, тыкал стволом в лицо и картаво захлебывался матом.

Магдалина сжался. Его память не воспроизводила голоса и лица Саранчаева, но монотонный грубый рык Блохина оживлял мозг. В какую-то секунду померещилось, что он уже слышал этот топорный звук. Из густого тумана памяти вылепилась свирепая физиономия с вытянутыми вперед губами. И схлынула, как сон.