Волков. Апраксин двор

– Нитсшест, который вы нашли в саду, – закончил я. – И который явно попал туда не сам по себе. Кто-то из прислуги, может, посыльные. Или даже родственники. Или…

– Или кто угодно из примерно двух сотен гостей бала, который как раз случился у Юсуповых вечером перед… В общем, ты понимаешь. – Дельвиг поморщился, будто ему на язык вдруг попало что-то кислое. – Ситуация, мягко говоря, непростая.

– Титулованная знать, – кивнул я. – Высший свет столичного общества. И если кто-то из них и правда замешан, значит…

– Именно так, гимназист. – Дельвиг строго сдвинул брови. – И поэтому я настоятельно прошу тебя держать язык за зубами. А это значит – никому. Ни друзьям, ни Геловани с Вольским, ни даже самому государю императору.

– Так точно – никому. – Я шутливо изобразил воинское приветствие, приложив кончики пальцев к виску. – Так, значит, мы сейчас к Юсуповым?

– Нет. Не к Юсуповым. – Дельвиг улыбнулся одними уголками рта. – Но там тоже пригодятся… твои особые таланты.

– Еще один нитсшест, третий? – Я на мгновение задумался. – Или?..

– Можешь не гадать, гимназист. Мы уже приехали.

Последнее, что я успел заметить, – как мы махнули через два моста, в одно мгновение пролетев Каменный остров. Дельвиг, как и всегда, гнал во весь опор, но теперь замедлил ход, свернул с проспекта направо и уже без спешки покатился по аллее сквозь небольшой сквер – прямо к двухэтажному белому особняку.

Где нас уже, похоже, ждали: не успел я выбраться из машины, как невысокая темноволосая девушка сама поспешила нам навстречу.

– Доброго дня! – Дельвиг захлопнул дверцу и поклонился. – Позвольте представить – мой товарищ и протеже Владимир Волков. А это…

– Ее сиятельство княжна Екатерина Петровна Вяземская, – улыбнулся я. – Нам уже приходилось встречаться – и в последнее время на удивление часто.

Глава 10

– Вот как? – Дельвиг посмотрел на меня поверх очков. – Что ж, в таком случае, не будем тратить времени на лишние разговоры. Мы с Владимиром полностью к вашим услугам, Катерина Петровна.

Его преподобие явно удивился, что мы с Вяземской уже встречались, но расспрашивать, понятное дело, не стал. А уж самой ей, похоже, и вовсе не было до меня особого дела: за белоснежными стенами особняка на Каменноостровском определенно скрывалось что-то поважнее странного гимназиста, который водил знакомство с георгиевским капелланом.

– Я с самого утра вас жду, Антон Сергеевич. Папенька совсем плох стал – мы уже не знаем, что делать… На вас одна надежда!

Вяземская схватила Дельвига под руку и как будто даже прибавила шагу, утаскивая его преподобие сначала к двери, а потом дальше, вверх по лестнице. Мне оставалось только идти следом, оглядываясь по сторонам.

Впрочем, на полноценное изучение интерьеров особняка времени оказалось маловато. Хотя и нескольких мгновений пути до второго этажа хватило понять, что мы приехали в гости к наследнице княжеской фамилии: мрамора и позолоты было не столько, чтобы внутреннее убранство дома скатывалось в безвкусицу и избыточный столичный лоск, но все же достаточно… Не для родового гнезда, конечно же. Наверняка у Вяземских имелась полноценная загородная усадьба, а то и еще пара-тройка резиденций прямо в Петербурге – побольше и побогаче.

Но этот особняк, похоже, принадлежал лично ее сиятельству княжне.

– Сегодня почти не спал… и я тоже, – продолжала вполголоса рассказывать Вяземская, шагая по коридору. – Талант исцеления у нас в крови, но с таким не справился ни сам отец, ни Дмитрий Петрович, ни…

– Ваш брат? – уточнил Дельвиг. – Старший из троих?

– Да! – Вяземская тихонько шмыгнула носом. – Отец и сам еще в силе… был – а сейчас уже и не говорит почти. Я одна с ним сижу, а другие и не верят, что встанет. Надежда Петровна говорит – время ему пришло.

– Не имею ни малейшего намерения огорчить ваше сиятельство, – Дельвиг чуть замедлил шаг, – но родовой Талант обычно сильнее всего развит у старшего сына. И если уж сам Дмитрий Петрович…

– Но вы же обещали помочь! – Вяземская едва не сорвалась на крик. – Сказали, что уже видели подобное и знаете, как с этим справиться!

– Увы, этого порой недостаточно. И все же я… то есть мы, – Дельвиг вывернул шею и взглянул на меня, – сделаем все, что в наших силах.

– Да, конечно же… простите, Антон Сергеевич. – Вяземская подобралась и продолжила уже тише: – Прошу вас, судари, проходите. Только постарайтесь не шуметь, у отца безумно болит голова.

Дверь справа приоткрылась, мы прошли в комнату – и будто попали в чулан. После коридора темнота показалась почти осязаемой. Черной и такой густой, что я едва заметил щель между штор – единственный источник, который давал хоть какие-то крохи света. Впрочем, в отличие от остальных, мне хватало и его, и когда глаза привыкли и «перекинулись» в звериные, я разглядел сначала потолок со стенами, а потом и контуры мебели – пару стульев, круглый столик, здоровенный шкаф слева от окна, тумбочку…

И кровать – широкую, явно рассчитанную на двоих. Впрочем, наверняка других в особняке Вяземской не было и вовсе – разве что для прислуги. А отец, похоже, занял одну из гостевых комнат. Просторную, но без особого убранства. В самый раз для тех, кто по каким-то причинам останавливается у княжны на несколько дней – и, конечно же, волен пользоваться всеми благами особняка и распоряжаться местными горничными, лакеями…

Но больному князю уж точно было не до этого. Конечно, за ним исправно ухаживали – скорее всего, сама дочь, лично, – и в комнате вовремя убирались и проветривали. Обычный человек вряд ли смог бы почуять хоть что-то, но от моего обоняния остатки запахов все-таки не скрылись.

Его сиятельство сам уже не мог дойти до уборной и, похоже, не первый день пользовался ночной вазой.

– Папенька… Петр Андреевич! – негромко позвала Вяземская. – К вам пришли. Надо зажечь свет.

– Зажигай, Катюша, зажигай. Доброго дня судари. Извините, что не могу приветствовать вас, как подобает.

Неудивительно. Даже слова давались князю не без труда, а уж подняться наверняка и вовсе было куда выше его сил. Я пока еще не разглядел черты лица, но голос определенно принадлежал человеку немолодому – и вдобавок измученному болезнью.

Вяземская зажгла ночник и сразу отодвинула его подальше от кровати. Не помогло – старый князь все равно застонал и прикрыл глаза рукой.

Но я все-таки успел увидеть лицо – вытянутое, тяжелое, будто слегка обвисшее от возраста, с полными губами, широким мясистым носом и крупными мочками ушей. Наверняка его сиятельство и в молодости не слыл красавцем, а к своим шестидесяти-семидесяти годам сохранил разве что породу, так что эффектной внешностью Вяземская явно была обязана матери. Над закрывавшей глаза ладонью возвышался огромный лоб с залысинами, но на макушке и по бокам волосы еще остались – и даже не все успели поседеть.

Когда-то князь был весьма рослым и крупным мужчиной, и с годами не утратил стати. Болезнь еще не иссушила его окончательно: видимо, Талант целителя и забота дочери справлялись не так уж плохо. Отчаянно сражались, тратя целую прорву сил, – и сохраняли жизнь, даже когда простой смертный наверняка уже отправился бы к праотцам.

Захар сгорел за какие-то несколько часов и погиб бы, не явись я вовремя. А здесь, похоже, прошла чуть ли не неделя.

– Видишь? Прямо как в тот раз. – Дельвиг осторожно взял полумертвую руку за запястье и положил чуть выше на одеяло. – Сможешь справиться?

Действительно, то же самое… почти. Колдовство нитсшеста заставляло беднягу-денщика буквально гнить заживо, но здесь с ним в схватку вступил родовой Талант. Я мог только догадываться, сколько чудодейственной энергии потратила Вяземская, чтобы дать мышцам и коже сил для регенерации. Она даже смогла остановить черноту чуть ниже локтя и сохранить ногти на руке – да и в целом старый князь выглядел куда лучше Захара, хоть и страдал уже не первый день.

Однако родовая сила Владеющих лишь отсрочила неизбежное: Вяземская отчаянно латала пробоины, связывала надломленный остов воедино, не давая развалиться на части, но вода уже заполнила трюм и готовилась вот-вот хлынуть на нижние палубы, снося переборки.

Старый корабль умирал – и дело было не только в недостатке сил или повреждениях тела. Если запущенное проклятие уже добралось до энергетических центров – того, что обычно называют душой, – обратно их уже не восстановить. Такое не лечится, и, даже убрав чужое колдовство полностью, Вяземского я не спасу. Конечно, родовой Талант продержится еще сколько-то. Месяц, два, три… полгода – при регулярной и обильной подпитке извне. Но потом старик все равно умрет.