Видящий. На родной земле

– Ты волхв? – спросил я, когда Злата удалилась. – Зачем?..

– Не спеши, боярин. – Молчан развернулся на месте, взмахнув полами то ли мантии, то ли рясы, будто черными крыльями. – Идем. Да не болтай – дело у нас особое, оно тишину любит.

– Что за дело у тебя? – Я зашагал следом. – И зачем?..

Молчан сердито фыркнул, и я счел за благо заткнуться. Уж не знаю, откуда выскочил этот суровый дед, но на пиру у князя Мстислава его определенно не было. Да и до этого…

Так. Стоп! А не он ли пытался «зондировать» меня после поединка с Ратибором? По всему выходит, что больше некому. Вряд ли он смог каким-нибудь образом пробить мою идеальную ментальную защиту… А если смог – что увидел? И что ему от меня нужно?

Но вопросы лучше задавать потом. Зачем сердить старикана, который может не только помочь нам устроиться в Вышеграде, но и научить меня еще парочке умений из арсенала Видящего? Я уже понемногу приближался к двадцатому уровню – довольно серьезно с учетом непростого и растянутого во времени кача – но до сих пор так и не овладел ни одним по-настоящему серьезным колдовским скиллом… Нет, было исключение: фокус, который я провернул, пустив по Вишиневе что-то вроде цунами, определенно тянул на полноценную магию. Вот только повторить его я вряд ли бы смог – так, разовое прозрение, вспышка, озарение – и все.

А неплохо бы напроситься в ученики к этому самому Молчану. Судя по тому, что рассказывала о нем Злата – дед реально крут. Да я и сам ощущал буквально исходящие от него волны. Такие мощные, что я побоялся переключаться на «Истинное зрение».

Все равно без толку – или зарезистит, или подсунет мне чахлую «маску» вроде той, что использовал Гримнир-Романов. А то и рассердится – и тогда ни обучения, ни ответов на какие-нибудь важные вопросы мне не видать.

Так что я послушно топал за Молчаном, закрыв рот на замок.

– Проходи, боярин, – произнес он, толкая узкую деревянную дверь.

Жилище княжеского волхва оказалось совсем небольшим: на ум тут же пришло слово «келья». Такая же спартанская обстановка, как в древесном домике Хильды. И примерно такое же количество всяких странных – если не сказать страшных – штуковин, развешанных по стенам. Правда, здесь преобладали кости, крохотные птичьи черепушки и резные фигурки, а не травы. Молчан то ли не слишком-то жаловал зельеварение, то ли попросту в нем не нуждался, предпочитая оперировать чистой энергией.

Надеюсь, это мне еще предстоит узнать, а пока…

– Подь сюда.

Молчан поманил меня рукой, снял со стены небольшую миску из серебристого металла и тут же ловко соорудил на столе из свечи и пары то ли камней, то ли потемневших от времени кусков дерева крохотную жаровню.

– Что это? – полушепотом поинтересовался я. – Какой-то обряд?..

– Цыц! – Молчан сердито сверкнул глазищами. – Обожди. Потом говорить будем, как ворожбу закончу.

Как скажешь, почтенный…

Ничего запредельного в действиях Молчана не наблюдалось, поэтому я принялся рассматривать его самого. Света пары свечей вполне хватало, чтобы понять: волхв стар. Немыслимо стар – даже Хильда годилась бы ему в дочки. Впрочем, на стати Молчана возраст сказался не так уж сильно. Года высушили некогда крепкое тело чуть ли до скелета, но так и не смогли согнуть спину – даже теперь волхв держался прямо и ничуть не уступал мне ни ростом, ни осанкой. Его лицо напоминало печеное яблоко – такое же морщинистое и темное от загара. Молодыми остались только глаза, поблескивающие в полумраке кельи зеленоватыми огоньками.

Чем-то он напоминал одновременно и Рунольва, и Гримнира – и при этом не был похож ни на одного из них. Первого годы превратили в подслеповатого, неопрятного и скрюченного старикашку, а второй – напротив, уж слишком смахивал на волшебника из сказок. Молчан тоже носил бороду и даже в свои годы не растерял длинные седые волосы, но до роскошества шевелюры переехавшего в вирт Романова ему было далеко. Тот выглядел буквально сошедшим со страниц «Властелина Колец», а Молчан – настоящим.

При взгляде на него вполне верилось, что старик действительно родился и прожил свою немыслимо долгую жизнь здесь, вдоль и поперек исходив леса и поля земель склафов в поисках тайных знаний. Что он мерз от холода и жарился на горячем летнем солнце, год за годом сушившем его кожу. Нет, его волосы выбелили годы, а не мастерство дизайнеров – а мощь и мудрость нарастали по капле, крохотными крупицами. Может, поэтому Молчан и научился никуда не спешить и беречь силы, не тратя их на пустые разговоры.

И не случайно его так прозвали. Интересно, что это вообще – имя или?..

– Дай руку, боярин. – Молчан бесцеремонно схватил меня за запястье. – Терпи!

Ойкнул я скорее от неожиданности – болевые фильтры отработали как положено, да и Молчан проделал все настолько быстро, что я еле успел увидеть мелькнувшую в его пальцах длинную костяную иглу.

Красные капли падали в раскаленную на жаровне миску и тут же начинали шипеть и пузыриться. Но стоило Молчану прошептать всего несколько слов – бурление тут же прекратилось. Кровь собралась в одну большую кляксу и лишь легонько перекатывалась по слегка подрагивающему металлу, будто превратилась во что-то вроде расплавленного пластилина… или свинца. Молчан довольно крякнул, достал из-за пазухи крохотный пузырек и вытряхнул в миску его содержимое.

Я ожидал вспышки пламени, хлопка – хоть какого-нибудь спецэффекта – но произошло ровным счетом ничего. Только алая клякса на дне увеличилась раза в полтора. Но Молчан ничуть не выглядел разочарованным – скорее наоборот.

– Добро, – кивнул он. – Теперь говори, боярин.

– Что это? – Я указал на разложенные на столе предметы. – Что ты сделал?

– А что видишь? – Молчан усмехнулся и ловко подхватил все еще горячую миску с жаровни полой рясы. – Что разумеешь?

– Кровь, – буркнул я. – И все.

– Верно. – Молчан повернулся обратно ко мне. – Единая – твоя да сестры твоей, Златы. Приняла родная кровь родную, смешалась. А коли не брат бы ты ей был – вся бы расплескалась да разошлась. То ворожба верная. Даже Вия обмануть можно – а кровь ничем не обманешь.

– И зачем ворожба твоя нужна?

– А чтобы знать, что ты тот, кем себя называешь, – Молчан погрозил мне пальцем, – а не чудище несмертельное. Много ли ума надо девку провести? А меня не проведешь.

Чудище несмертельное? Это ведь…

– Не пужайся, боярин. – Молчан изобразил что-то похожее на улыбку. – Вижу я теперь, что ты Злате брат единокровный. В вас обоих дар особый – да только ты старший – посильнее будешь. Слыхивал я, как ты Вишиневу вспять повернул.

– Сам не ведаю, как вышло, – признался я.

– Испужался Саврошки-подлеца – вот и проснулась сила. – Молчан пожал плечами. – Коли сможешь мою науку знать – и не такое сдюжишь. Да только непростое то дело – ума да покоя требует. Потому и не стал Злату крепко учить. Справная она да неглупая – а все одно девка.

Мужской шовинизм во всей красе. Какие-нибудь феминистки за такое сожрали бы бедного старика прямо в келье. Но у меня уж точно есть проблемы посущественнее, чем дискриминация по половому признаку. К примеру – целая куча вопросов. Про несмертельных чудовищ, про самого Молчана, про Злату, про князя… Но задал я, наверное, самый дурацкий из всех.

– Ты желаешь меня учить?

– Не я. – Молчан покачал головой. – Видать, на роду так написано – тебе у меня учиться. Значится, тому и быть.

Вот так, просто? Без каких-то там вступительных экзаменов, проверок или нудного собеседования часа на полтора? Нет, конечно, я и сам хотел…

– Ты меня не знаешь! – Я тряхнул головой. – А что князь? Он ведь…

– Служу я князю. – Молчан поднял узловатый палец вверх. – Служу – да не он надо мной владыка.

– А кто тогда?

– А то тебе, боярин, покамест знать не положено, – вздохнул Молчан. – Все одно – не уразумеешь. Ежели сможешь учиться – ко времени все узнаешь. Нет – так не обессудь, то тебе без толку, выходит.

Вот так дед. Мог бы – хотя бы ради приличия – поинтересоваться, нужно ли мне вот это все… Да и ладно! Конечно, нужно!

– Дорогого такая наука стоит. – Я сложил руки на груди. – А чего взамен попросишь?

– Дорогого стоит… – эхом повторил Молчан. – На то своя цена – да не мне ты ее заплатишь, боярин. Моя выгода другая.

– Какая?

– Сколько мне годков? – Лицо Молчана прорезала хитрющая улыбка. – Угадаешь?

– Сто! – буркнул я и, подумав, поправился. – Сто, и еще двадцать…