Волков. Велесова ночь

Здание – его остатки – подозрительно напоминало то, что в начале двадцатого века построили для компании «Зингер», а уже при Советах переименовали в «Дом книги». Только стояло оно почему-то не на набережной канала Грибоедова, а чуть дальше. Там, где в обоих известных мне мирах пересекались Невский проспект и Большая Конюшенная.

Я провел здесь достаточно времени, чтобы заметить, как сильно этот Петербург отличается от двух других. Будь у меня такая цель, я непременно набросал бы карту со всеми рукавами Невы и не поленился бы найти… что-то. Фотографии, документы, пленки, дневники – хоть какие-то свидетельства, способные пролить свет на случившуюся в этом мире катастрофу.

Но другие поиски были важнее. И я уже пятый день подряд покидал свое убежище на рассвете и отправлялся бродить по мертвому городу, пока темнота не загоняла меня обратно в Дом книги. Понемногу я превращал его в самое настоящее жилище, где постепенно появлялось все, что нужно неприхотливому человеку. Засохший мох со стен и остатки мебели на этажах служили топливом для очага, а вода из канала неподалеку, хоть и фонящая излучением, годилась и для кофе, и даже для супа из мясных консервов. Простого смертного такая диета наверняка прикончила бы за считаные месяцы или даже дни, однако мой организм справлялся и с радиацией, и с грязью, и со всеми видами болезней, которые смогли уцелеть в этом мире.

Пожалуй, подземный бункер, который мы с Иваном отыскали в прошлый раз, был удобнее и уж точно куда безопаснее моей нынешней берлоги, зато она располагалась буквально напротив Казанского собора, а я каждую свою вылазку начинал с подъема под чудом уцелевший купол. Да и с Дома книги улицы просматривались неплохо – на несколько километров во все стороны.

Я подхватил кружку с самодельного столика, подошел к амбразуре и, потягивая кофе, принялся наблюдать за соседями. Несколько дней назад двор внизу облюбовали упитанные коротконогие твари, похожие одновременно и на коз, и на тапиров. От первых уродцы получили чуть загнутые острые рога, а от вторых – хобот на морде. Не такой основательный, как у слона, однако достаточно подвижный и гибкий, чтобы орудовать им не хуже конечности.

Наверняка «тапиры» переваривали и животную пищу, но все эти дни питались зеленью, обильно произраставшей на развалинах внизу. Глава стаи – самый крупный и мощный, с обломанным справа рогом – не брезговал и побегами со стен, куда мог дотянуться, а его супруга и полдюжины толстопопых деток понемногу обдирали хоботками мох с камней. Поначалу твари приходили только в светлое время суток, но потом пообвыкли и даже остались ночевать.

Я не возражал: по сравнению с большинством местных обитателей «тапиры» выглядели сравнительно безобидными. И наверняка предупредили бы, вздумай появиться по соседству упырь или кто-то из крупных плотоядных. Впрочем, пока хищники сюда не совались: то ли их по непонятной причине отпугивал запах дыма из моего очага, то ли туша застреленного мною неподалеку лешего выглядела достаточно убедительно.

Этакий предупреждающий знак: чужая территория. Здесь живет новый хищник. Не самый крупный, зато проворный и очень злой. Доселе неизвестный, а потому опасный вдвойне.

Не влезай – убьет.

Похоже, я незаметно для себя самого встроился в местную экосистему, отобрав у предыдущего владельца охотничьи угодья площадью в несколько кварталов. Границы моих владений начинались примерно у Казанского собора и заканчивались на набережной Мойки, а с восточной части проходили вдоль канала Грибоедова – там, где в моем родном мире построили очередной выход из метро.

Здесь я его так и не нашел: от дома на углу остались лишь развалины, и я мог только догадываться, был ли под ними вход в подземелье или нет. Чуть дальше, у перекрестка Невского и Садовой переходы под проспектом затопило водой, а ничего похожего на вестибюль в здании Гостиного двора не наблюдалось. По косвенным признакам я догадывался, что этот мир остановился и погиб примерно в середине двадцатого века, но точнее определить пока не мог.

Как не мог и даже предположить, когда именно, сколько лет назад случился катаклизм, превративший Северную столицу в руины, людей в кровожадных упырей, а местную фауну – в гигантских чудовищ. Половину домов сравняло с землей, некоторые выглядели так, будто ветшали и рушились веками, но остались и те, которые не тронула катастрофа и пощадило даже само время. То ли в этом мире тоже когда-то существовали могучие колдуны, способные защитить свое жилище от стихии, то ли дело было в удачном стечении обстоятельств – кое-где в соседних зданиях уцелела даже мебель.

Но одно точно: катастрофа случилась внезапно, буквально за несколько дней. Может быть, за неделю или полторы. Никто не пытался консервировать помещения, не оборудовал в подвалах или на этажах склады с продовольствием или оружием и не ставил на улицах кордоны из грузовиков и танков, чтобы остановить наступающую стихию.

Чудовища не пришли в Петербург извне, а будто появились в одночасье. Неведомая сила – настолько огромная, что я не мог даже представить ее масштабы, – изменила весь город… или весь мир. И ее отголоски я чувствовал до сих пор. Все здесь, от самого крохотного обломка кирпича под ногами до воды в моей кружке, фонило остатками мощи, которая катком прошлась по улицам, размалывая человеческую цивилизацию и перекраивая само бытие по новым лекалам.

С тех пор могло пройти два года. Двадцать… Или двести – считать время стало некому, и оно потеряло всякий смысл. Я не был уверен даже, что сами законы физики в этом мире работают так же, как и в двух других. Мертвый город словно сошел со страниц книг о будущем после конца света, только реальность оказалась мокрой, серой и невзрачной. Совсем не похожей на красочные картины пустоши, наполненной ревом могучих двигателей, где потомки выживших после ядерной войны расплачивались друг с другом крышками от «кока-колы».

В дождливый день Петербург и по ту сторону Прорыва не блистал обилием красок, а здесь и вовсе превратился в выцветшую и потрескавшуюся фотографию, будто этот мир спешил поскорее избавиться от всяких остатков жизни. Даже в мирно пасущихся на развалинах «тапирах» было что-то… нет, не то чтобы зловещее или мрачное – скорее просто тоскливое. Взрослые твари методично обдирали низ уцелевших стен соседнего дома, и даже безрогие малыши не резвились и не бегали по двору, играя, как это непременно делали бы их ровесники, порожденные овцой или коровой. Они то ли боялись привлечь хищников шумом, то ли в принципе не интересовались ничем, кроме еды… Будто какие-нибудь роботы, которым создатель почему-то поленился прописать мало-мальски достоверный рабочий алгоритм.

«Тапиры» двигались настолько сонно и неторопливо, что я не сразу заметил, как их поведение изменилось. Самка еще ковыряла стены хоботком, а вот почтенный отец семейства почему-то прекратил трапезу и, вытянув шею, замер и шумно засопел. То ли вслушивался в шелест ветра среди руин, то ли учуял новый запах и теперь изо всех сил втягивал воздух, пытаясь разобрать, что это. А через несколько мгновений занервничал и молодняк: мелкие твари тоже перестали глодать камни и засеменили к центру двора под защиту рогов патриарха.

Кто-то или что-то приближалось. Точно не жаба и не великан вроде Рогатого – их бы я непременно разглядел из своего «гнезда». И вряд ли упыри – младшая зубастая нечисть всегда выдает себя шумом еще издалека. Вариантов оставалось немного, так что я отставил кружку с кофе, на всякий случай проверил наган на поясе и принялся высматривать крадущегося среди руин лешего.

Мой взгляд привычно скользил по развалинам от набережной канала до Большой Конюшенной, выискивая трехметровую лохматую фигуру… и не находил. Однако «тапиры» внизу нервничали все заметнее, и их тревога понемногу передавалась и мне. А чуйка еще и подливала масла в огонь, намекая на опасность. Пока еще не вполне сформированную, но серьезную и близкую – во всех смыслах.

Я уже успел убедиться, что лешие обладали запредельным по местным меркам интеллектом. Умели не только выслеживать добычу, но и искать самый лучший момент для нападения… и самую подходящую жертву. Разумный и здравомыслящий хищник скорее предпочел бы атаковать мелкого «тапира» или самку.

Но этот явно нацелился на меня.

И, возможно, в самом что ни на есть прямом смысле. Я успел расставить на всех лестницах Дома книги нехитрые ловушки, и хоть одна непременно бы сработала. Но внизу все еще было тихо. Значит, неведомый враг пока не добрался до здания… И на улице его тоже нет.

Прячется? Наблюдает?

На его месте я бы поступил так же. Нет ничего проще и эффективнее, чем зайти с подветренной стороны и без лишней спешки подняться на самый верх соседнего дома. Крыша напротив чуть пониже моей берлоги на пятом этаже, однако дыра в стене со стороны канала достаточно велика, чтобы с той стороны улицы было видно чуть ли не все помещение. Во всяком случае, ту его часть, где стоит постель и самодельная печь с котелком. Расстояние около пятидесяти метров – в самый раз для прицельного выстрела.

Тело уже готово было упасть на пол и откатиться в укрытие, но я усилием воли заставил себя остаться на месте. Снова взял чашку с кофе, отхлебнул, поставил обратно и принялся усердно изображать, что ничто в этом мире не интересует меня больше, чем суетящиеся внизу «тапиры».

Глаза скосились так, что на мгновение показалось, что они сейчас провернутся куда-то внутрь черепа в попытке зацепить хоть краешек крыши напротив – но без толку. Запах кофе перебивал все остальные, потому я весь превратился в слух. Обычный человек на таком расстоянии едва ли смог бы распознать хоть что-то, но мои чувства уже обострились до предела, и ухо даже сквозь шелест ветра и возню «тапиров» все-таки уловило тихий металлический звук.

Так щелкает предохранитель.

Глава 8

От чужих взглядов еще никто и никогда не умирал. И все это – в теории, конечно же, – могло длиться чуть ли не часами: я продолжал бы пить кофе, наблюдая за пасущимися во дворе тварями и делая вид, что никого и ничего не заметил. А незваный гость и дальше сидел бы на крыше напротив, разглядывая необычное для этих мест зрелище – человека. Самого обычного парня, который занимается самыми обычными делами: завтракает, перематывает портянки, чистит винтовку, точит нож…

И не так уж важно, что именно используется для наблюдения – только глаза, бинокль или, может быть, какая-нибудь навороченная коллиматорная оптика с трехкратным увеличением. Нацеленный в меня ствол само по себе мог означать исключительно осторожность и любопытство.

Но если уж рычажок предохранителя скользнул в боевой режим – вариантов осталось немного.

Я рухнул на пол за мгновение до того, как над руинами раздался грохот и пробитая насквозь пулей металлическая кружка улетела вниз, во двор. «Тапиры» тут же хором заверещали и, судя по звукам, бросились в сторону Мойки, на всякий случай убираясь подальше от страшного шума.

С крыши напротив по мне работало что-то серьезное: точно не ружье и не пистолет, скорее винтовка… автоматическая. Первые два или три выстрела прогремели отдельно, но последующие сливались в короткие очереди. Пули крошили ветхие стены, с воем рикошетили, и одна из них рано или поздно должна была отыскать мое скрючившееся на полу среди обломков кирпича и камня тело.

Выгадав момент, я кое-как откатился за печь, подтянул ноги и даже вытащил из кобуры на поясе наган. Однако пускать его в ход пока не спешил: шансов перестрелять противника, вооруженного чем-то вроде автомата Калашникова, было, мягко говоря, немного. К тому же я до сих пор только не знал, где именно он засел. Сначала его оружие гремело прямо напротив, но теперь шум чуть отдалился – куда-то в сторону проспекта.

Значит, перемещается: неторопливо шагает боком, чтобы изменить сектор обстрела и снова поймать меня на прицел. Конечно же, я догадывался, с кем придется иметь дело, а теперь лишь убеждался, что связался с профессионалом. Тем, кто не только отлично умел пользоваться любым оружием, но и имел в этом огромный опыт, едва ли уступающий моему собственному. Даже в движении невидимый пока еще враг почти не терял точности, вколачивая в мое укрытие пулю за пулей. Размеренно, неторопливо, одиночными: не слишком часто, однако достаточно убедительно, чтобы у меня не возникало соблазна высунуться и атаковать в ответ.

Кирпичное крошево летело во все стороны, сыпалось за шиворот, и ситуация изрядно осложнялась тем, что я никак не мог добраться до винтовки. Мое оружие осталось стоять у стены со стороны двора. Нас разделял какой-то десяток шагов, однако это расстояние отлично просматривалась с той стороны улицы, и я уж точно не собирался рисковать и прыгать в надежде, что противник не успеет всадить в меня пару пуль.

Да и, собственно, зачем? Наган почти бесполезен, но и винтовка едва ли так уж сильно изменит расклад. На дистанции в неполные пятьдесят метров трехлинейка с поворотно-скользящим затвором и боезапасом в пять патронов наглухо проигрывает автомату.

Который все продолжал и продолжал стрелять, как в каком-нибудь голливудском фильме, где герои и злодеи произволом режиссера получали никогда не пустеющие магазины. То ли мой противник перезаряжался с поистине фантастической скоростью, то ли прихватил с собой вместо обычного «рожка» дисковую громадину на полсотни с лишним патронов – я пока только ждал, когда его «молотилка» перестанет трещать.

И дождался. Пауза между выстрелами затянулась чуть дольше обычного, и я услышал щелчок и металлический лязг: опустевший магазин отработал свое и упал на кровлю, и его место уже готовился занять следующий.

У меня эта операция заняла бы несколько секунд. Но выходец из мира, где до появления полноценных штурмовых винтовок оставалось еще лет тридцать, возился заметно дольше, и я рванул к лестнице, а по пути даже успел хоть как-то рассмотреть своего противника.

Он не скрывался: стоял на крыше во весь рост и заряжал свою грозную игрушку, явно не собираясь затягивать охоту. Самый обычный человек, с виду ничем не примечательный, разве что в странном облачении. Вязаная шапка, ботинки и маска на половину лица выглядели вполне обычно, однако грязно-серую униформу явно дорабатывали вручную, превратив в конечном итоге в странные угловатые лохмотья.

Наверное, маскировка. Только не лесного типа, а городского: среди развалин мертвого Петербурга, наполненного нечистью, такой костюм наверняка помогал хозяину буквально сливаться с полуразрушенным стенами, превращаясь то ли в странный узор из трещин, то ли в кучу бетонных обломков.

Дальше рассматривать стрелка я не стал – скатился вниз по ступенькам, спасаясь от снова загрохотавшего автомата. На этаже ниже стены сохранились чуть ли не целиком, так что расклад изменился. Теперь противник не видел меня и уж тем более не мог прицелиться… впрочем, как и я сам. Приходилось играть вслепую: я продолжал спускаться, на всякий случай перебегая от лестницы к лестнице, стараясь держаться подальше от окон. Придумать, как пересечь улицу, разделявшую Дом книги со зданием напротив, пока не получалось, однако дистанцию определенно стоило сократить. А еще лучше – подобраться вплотную. Выбить оружие, скрутить, и дальше оно как-нибудь получится само.

Особенно если мне повезет, и один не свернет другому шею до того, как мы познакомимся… Заново.

Когда я добрался до второго этажа, автомат загрохотал снова. Противник то ли успел заметить мой силуэт, то ли бил на звук. И весьма точно: стена в полуметре от моей головы буквально взорвалась крошевом, и осколки больно врезались в щеку. Я снова рухнул на пол и продолжил путь ползком. Уже в относительной безопасности: пулям неведомого калибра хватало мощности сносить остатки оконных рам и разбивать кладку там, где она и без того прохудилась, однако пробить чуть ли не полметра камня и остатков облицовки они все-таки не могли.

Помощь пришла, откуда я ее совсем не… Впрочем, нет – ждал.

Не то чтобы обезлюдевший невесть сколько лет назад Петербург стал таким уж тихим местом: нечисть то и дело верещала, отрывая друг другу головы, а гиганты вроде Рогатого или жабы без труда могли обрушить стену, однако пальба здесь уж точно случалась нечасто.

Рано или поздно кто-то непременно должен был заинтересоваться необычным шумом. И первыми, как и нередко в подобных случаях, оказались упыри. Тупые и медлительные твари ничего не боялись и резво сбредались на все, что хотя бы намекало на возможную трапезу. Даже сквозь грохот выстрелов я услышал глухое урчание и шаркающие шлепки, с которыми зубастые волочили лапы-ноги по ветхому асфальту.

Много, очень много упырей… Дюжины полторы, а то и больше – и всех до единого, конечно же, интересовал исключительно человек на соседней крыше.

Тот, видимо, уже сообразил, что просчитался, слишком затянув охоту на ловкую и проворную мишень. Стрельба прекратилась, однако шума едва ли стало меньше. То ли несколько тварей уже успели подняться наверх, то ли они каким-то образом заметили движение: упыри рычали и хрипели так, будто свежее мясо уже подали им на блюде.