Горчаков. Юнкер

– Всему свое время. Тебе пока нет даже семнадцати лет. Но затягивать действительно не стоит. – Багратион снова приоткрыл ящик стола и заглянул внутрь. – Уже скоро ты обретешь тот уровень силы Дара, с которым оставаться в стороне от некоторых событий попросту невозможно.

– И вы хотите, чтобы в нужный момент я был за вас?

– За государство. – Багратион сдвинул брови. – Не забывай об этом, Саша. Я не собираюсь терпеть, что кто-то имеет наглость расстрелять князя, наследника рода и члена Госсовета среди бела дня прямо у дома. И если ты желаешь мне в этом помочь – милости прошу.

В голосе его светлости ненавязчиво зазвенел металл. То ли аудиенция подходила концу… То ли к концу подходило желание Багратиона объяснять что-то самонадеянному (если не сказать – наглому) юному князю. Надо отдать должное – верховный жандарм империи не пожалел времени на беседу. Не увещевал, не заставлял, не требовал и уж тем более не приказывал. Ненавязчиво подталкивал к… нужным мыслям – но не более. Да и крыть мне было, в общем, нечем: с Багратионом или без, я все равно собирался отыскать тех, кто убил Костю и едва не втянул в войну мою семью.

Найти и уничтожить. С законным и справедливым судом государыни императрицы и всего дворянского общества… или без такового – если придется.

– Я желаю помочь вашей светлости, – твердо проговорил я. – Но пока не очень понимаю, что для этого следует делать.

– Пока – ничего. – Багратион улыбнулся одними уголками губ. – Некоторые вещи не требуют суеты… а порой и вовсе ее не терпят. Все просто, Горчаков-младший. Живи, носи юнкерскую форму с честью… учись. Меньше говори, больше слушай – и не забывай смотреть по сторонам.

– Звучит не так уж сложно, – отозвался я.

– Именно. И вот еще. – Багратион на мгновение задумался – будто сомневался в чем-то, – но потом засунул руку в открытый ящик стола: – Держи.

Перстень. Из блестящего желтого металла. Вряд ли латунь – скорее уж самое настоящее золото. Даже не взяв неожиданный подарок в руки, я понял, что он точно будет мне великоват… Да и какая разница? Такие украшения уж точно не следует носить открыто.

Массивную печать украшал тонкой работы щит с двуглавым имперским орлом, за которым расположились два скрещенных меча. Эмблема Третьего отделения. Непростая вещь… была бы непростая, даже окажись она просто куском металла с символом тайной полиции.

Но Багратион дал мне нечто большее. Я чуть ли не полминуты вглядывался в изящный контур плетения. Легкий, почти незаметный в толще материала перстня. Он едва ли предназначался защитить меня, сработать маячком – или наоборот, атаковать врагов. Силы я почти не почувствовал – зато мастерства было хоть отбавляй. Тонкий и сложный магический вензель не имел какой-то особенной и значимой функции – зато однозначно указывал на ранг, мастерство… пожалуй, даже на саму личность владельца.

Надежнее, чем подпись.

– Это украшение… скажем так, откроет некоторые двери. И поможет убедить некоторых людей. – Багратион сдвинул брови. – Но ты должен понимать…

– …Что не следует размахивать им направо и налево, – кивнул я. – А лучше вообще никогда и никому не показывать. Использовать на собственное усмотрение в крайних случаях, когда все прочие меры уже испробованы.

– Если бы хоть четверть из моих людей были бы такими же догадливыми, как ты, Саша, – Багратион протяжно вздохнул, – у государства бы уже давно не осталось врагов. Как внутренних, так и внешних… А теперь ступай. Не хватало еще доказывать твоему дедушке, что я вовсе не похитил тебя и не держу в застенках.

– Дедушка… – вспомнил я. – Сколько из того, о чем мы сегодня говорили, я могу рассказать своей семье?

Не то чтобы я действительно собирался соблюдать какую-то особенную секретность. Но вопрос все-таки задал.

– Ровно столько, сколько посчитаешь нужным. Решай сам. Думаю, это тебе вполне по силам.

Вполне.

Уже открывая дверь кабинета, я обернулся. Багратион снова взялся за перо, но к работе еще не вернулся – смотрел прямо на меня. Требовательно и сосредоточенно, вдумчиво – но одновременно и с мягкой улыбкой, которую я никогда не видел ни у деда, ни у Андрея Георгиевича. Только у Кости… но это было что-то другое.

Может, так должен смотреть на свое чадо строгий, но любящий отец? Или мудрый начальник – на молодого, но толкового подчиненного, и не более того?

Знать бы, знать бы…

Глава 4

– Равняйсь! Смир-р-р-рно!

Зычный голос прокатился над строем, и примерно сотня фигур в черном – и я в их числе – встрепенулась. И тут же застыла, вытянув руки по швам. Ровно и чуть ли не одновременно. Из всех чуть замешкались и отстали всего человек десять-пятнадцать. Остальные зачислялись во Владимирское из кадетских корпусов – так что знали о шагистике более чем достаточно.

Да и я усвоил основы нехитрой науки достаточно быстро. Юнкера со старших курсов гоняли нас три дня почти без перерыва, так что к моменту знакомства с ротным вся разношерстная толпа младшего курса уже представляла из себя… что-то.

Дрессированные звери, из которых выйдут отчетливые юнкера, – примерно так нас охарактеризовали усатые здоровяки с темляками на кортиках и в офицерских портупеях, которым первокурсники, по слухам, должны оказывать чуть ли не большие почести, чем преподавателям и кураторам. В общем, терпкий аромат военщины я ощущал уже вовсю, хоть новоиспеченных воспитанников еще даже не заселили в комнаты при училище: первые дни зачисленным дозволялось ночевать дома.

Чем я, разумеется, воспользовался. Не только для того, чтобы напоследок вдоволь наесться стряпни Арины Степановны, но и чтобы поспрашивать чего-нибудь нужного. Андрей Георгиевич выпустился из училища в Москве еще при императоре Александре, так что кое-что в быту и нравах юнкеров с тех пор непременно изменилось.

Но не так уж сильно. Судя по тому, что творилось на построениях, в коридорах и даже в учебных классах – там, куда первокурсникам дозволялось заглянуть, – во Владимирском молодых гоняли едва ли меньше, чем в Александровском полвека назад.

Багратион не ошибся – на элитное заведение для знатных дворянских сынков моя будущая alma mater походила мало.

Настолько, что я даже удивился реакции деда. Старший Горчаков лишь немного поворчал на самоуправство Багратиона – похоже, исключительно для формы. То ли не пожелал противиться воле государыни, то ли решил соблюсти дворянский обычай отправлять младших отпрысков на военную службу… то ли и сам считал училище лучшей альтернативой не в меру прыткому внуку.

Если вообще внуку.

Скорее всего – третье. Особенно есть учесть, что за нарушение приказа главы рода, вскрытый сейф, выбитые ворота в усадьбе, стрельбу и гонки по центру столицы мне по-настоящему так и не влетело. Похоже, даже дед посчитал перевод из лицея в военное училище второй категории достаточным наказанием.

– Здравия желаю, господа юнкера!

Рев ротного снова резанул по ушам, вырывая меня из размышлений – а заодно и напоминая: мешкать не стоит. В первые дни несоблюдение устава здесь еще как-то прощается, но дальше…

– Здравия желаем, ваше высокоблагородие! – громыхнул я вместе с остальной сотней первогодок.

Именно так и полагалось обращаться к старшему офицеру – Одаренному девятого магического класса. Но вышло не слишком стройно: для некоторых слово оказалось то ли сложноватым, то ли просто слишком длинным, чтобы как следует отчеканить по слогам – да еще и в полный голос. У них получилось что-то вроде «вашсокбродия» – сокращенного и невнятного.

– Тьфу ты! – проворчал стоявший справа от меня парень. – Язык сломаешь.

У него самого, впрочем, полная форма обращения по чину особых затруднений не вызвала. Я на всякий случай аккуратно «прощупал» соседа – и совсем не удивился, обнаружив Дар. Неоформленный, сырой – несмотря на то, что парень был явно постарше меня года на полтора-два. Но при этом уж точно и не совсем чахлый – примерно на девятый магический класс.

– Позвольте представиться, господа юнкера, – продолжал ротный, прохаживаясь вдоль строя. – Лейб-гвардии штабс-капитан Симонов Валерий Павлович. Командующий и старший куратор роты первого курса. То есть – вас.

Я осторожно приподнялся на цыпочках, вытянул шею и чуть сместился в сторону, пытаясь получше рассмотреть наше верховное божество. Для своего возраста я вымахал довольно рослым, но среди сотни юнкеров-первокурсников попал только во вторую шеренгу – хоть и в самое начало. Так что стоявшие передо мной будущие однокашники могли похвастать куда более крупным сложением.

В отличие от самого ротного: лейб-гвардии штабс-капитан Симонов едва ли достал бы макушкой мне до носа. Зато шириной плеч уделал бы примерно раза в три. Чем-то он напоминал Андрея Георгиевича – но уж точно не внешностью и не ростом, а скорее выправкой. Если мой прежний… «куратор» был самым настоящим гигантом, то нынешний скорее походил на тумбочку. Приземистую, мощную, почти квадратную и в человеческом обличии отчасти даже забавную.

Но только на первый взгляд. Лицо ротного – суровое, загорелое, с истинно армейским монументальным подбородком – выглядело весьма внушительно. Вряд ли ему исполнилось больше сорока – сорока пяти лет, но не меньше половины из них он наверняка провел вдали от Петербурга. И занимался уж точно не только тем, что гонял строем нерадивых юнкеров.

Шрамов ни на лице, ни на руках я не разглядел – зато обратил внимание, что при каждом шаге ротный чуть припадает на левую ногу. Скорее всего, из-за какой-нибудь застарелой раны, полученной в бою, – в столице или любом крупном городе целители живо вылечили бы такое без следа… попади пациент к ним вовремя.

Под стать внешности была и форма ротного: черная, с двумя рядами золотых пуговиц. Похожая на мою – но, конечно же, куда богаче и украшенная подобающими чину знаками отличия. И не только ими. Помимо положенных штабс-капитану аксельбанта и вышитых золотой нитью погон с четырьмя звездочками, я разглядел несколько орденов. В том числе и поблескивающий алым крест на стыке воротника – ту самую «Анну на шее». Вторую степень ордена, который мне тайно вручил Багратион неделю назад.

Но была еще и четвертая. Сабля с золоченым эфесом, которую ротный надел к парадной форме, выглядела куда солиднее моего наградного кортика, но темляк – красная лента с золотой каймой – оказался почти таким же. Наверняка где-то еще притаилась и надпись: «За храбрость».

Я не слишком-то хорошо ориентировался в имперских наградах, но уже восполнил пробел, посидев пару часов в библиотеке в Елизаветино. И сразу вспомнил: четвертой степенью ордена награждались только унтер-офицеры. И даже рядовые – в отдельных случаях. И знаки отличия не снимались, даже если кавалер получал более высокую степень Анны – как это и случилось с ротным, который наверняка обрел заветный крест на шею относительно недавно. Скорее всего, сразу после чина штабс-капитана.

А вот знак на оружие Симонов получил, может быть, и все двадцать лет назад. Там же, где и рану на ноге. Весьма занятно – учитывая, что в последний раз Российская империя официально воевала с кем-то чуть ли не в начале века. Я почему-то сразу вспомнил Андрея Георгиевича, который загадочным образом оказался в лесах под Веной в тридцать девятом, да еще и с целым отрядом бойцов. А потом – недавнюю стрельбу в центре города, истинных виновников которой пока не отыскал даже Багратион.

Похоже, война и правда не заканчивалась – просто поменяла лицо. И я уже успел заглянуть в его пустые глазницы… и пока что остаться в живых.