Филфак-3. Записки скверного мальчишки

Обнаружилась причина ошибок, а причиной и был Володька Михин, уже в городе Челябинске при поселении в гостиницу. Дважды до этого группа сходила с поезда, селилась в городах и дважды все это сходило Михину с рук. Он уже решил, что сможет до Владивостока доехать. Но в Челябинске его задержали и передали дежурному сержанту.

Оказалось, что с сержантом они служили в армии в одно примерно время и в одних местах: где-то под Нижнеудинском. На этой почве они подружились, после чего Михин от сержанта убежал.

Ему удалось добраться до вокзала и сесть в поезд в сторону Москвы. Конечно же, никаких билетов у Володьки не было, поэтому часа через три или четыре его задержали контролеры.

Если все описывать подробно, получится приключенческий роман и может быть даже состоящий из нескольких частей. И кто бы только мог подумать, что обычно очень спокойный и несколько косноязычный Володька Михин, способен на такие выкрутасы.

Дальше был побег через крышу вагона, несколько раз он пересаживался в разные поезда, чтобы запутать следы и ехал то на запад, то на восток. Но за ним гнался какой-то очень настырный контролер. То ли у контролера было такое жизненное кредо, не упустить ни одного зайца в поезде, то ли просто за пойманных зайцев платили хорошую премию, а контролеру очень уж были деньги нужны, но он бегал за Михиным по крыше вагона, устраивал засаду в вагоне-ресторане и пересаживался с одного поезда на другой.

С очень большим трудом Володьке удалось в конце концов добраться до города Мичуринска, что находится в Тамбовской области. А добирался он туда через все перипетии и невзгоды потому, что в этом городке жила его благоверная. Здесь Михин отдохнул дня три на домашних харчах, чуть-чуть отъелся, отоспался и отправился назад в пятый корпус Филиала Дома Студента.

Я так давно не ездил в поездах, в вагон не прыгал с уходящего перрона, вдыхая запах креозота и гудрона в Святителем заброшенных местах!

Не маялся в вагоне от жары, не ждал платформу, чтобы выйти на минуту… Какой-то воздух там особый почему-то, как будто это звездные миры!

Не покупал картоху у старух с кусочком рыбы, огурцом, бутылкой пива, чтобы поужинать и сытно, и счастливо, потом дремать под дробный трух-турух…

С попутчиком не спорил допоздна, зажав нагретые сто грамм граненой нормы, про президента, про страну и про реформы, как спорят все обычно с бодуна…

А утром прижимался бы к стеклу, таращась тупо в даль несущуюся мимо, воспринимая все вокруг, как пантомиму, вообразив холодную скалу…

Такая глушь, для жизни лишь шалаш… Забуду всё, метро, тебя, такси с трамваем… Пожалуй, всё же был я не вменяем, когда пришла на ум такая блажь!

Я так давно не ездил в поездах, в вагон не прыгал с уходящего перрона, вдыхая запах креозота и гудрона в Святителем заброшенных местах!

Он и она 3

Я не был каким-то ловеласом, бабником, ходоком или как там еще называли специалистов по противоположному полу. Вообще, я от рождения однолюб. В этом я, наверное, пошел в отца.

Он познакомился с моей матерью, отбил ее у другого офицера, будучи курсантом. А когда получил лейтенантские звездочки, отправился через всю страну на остров Сахалин, куда к тому времени занесла мою мать судьба комсомольского активиста и последователя Павки Корчагина.

А дело было так.

Отца призвали в армию в 1943 году после окончания десятилетки. Он был из небедной казачьей семьи, из так называемых гребенских казаков, всю войну прослужил в разведроте, а после окончания ему предложили остаться в армии.

Что нужно было делать вчерашнему школьнику, мальчишке без специальности? Возвращаться в станицу, в деревню, переходить из пусть младших, но все-таки командиров во всеобщие подчиненные, и садиться на шею матери с отцом или остаться в армии, получить бесплатное обучение и жить самостоятельно?

Он выбрал последнее. Его зачислили сначала на курсы, потом в школу младших офицеров, а затем в артиллерийское училище под Харьковом, где и присвоили лейтенантское звание.

Мать была в оккупации, была связной в партизанском отряде. Школу закончить она не успела. В семье кроме нее было еще трое дочерей младше ее по возрасту. Отец ушел на фронт и последнее письмо от него пришло из-под Севастополя. И она после окончания войны отправилась с хутора в Ростов-Дон, где поступила в пожарный техникум.

Молодую активную комсомолку, бывшую партизанку заметили сразу и привлекли к комсомольской работе.

И очень быстро она стала вначале инструктором горкома комсомола, затем третьим секретарем, а потом и вторым. На учебу времени не оставалось, техникум она оставила.

Но тут потребовали, чтобы свою комсомольскую позицию они подкрепляли делом. Матери торжественно вручили комсомольскую путевку на Сахалин.

Можно, наверное, было бы отказаться. Кто-то, наверное, и отказывался, и оставался на Дону в родных местах. А мать с подругами поехали.

Как она рассказывала: они ехали и плакали от страха. Ведь это была бывшая царская каторга, территорию которой только что освободили от японских самураев, тех самых, которые совсем недавно переходили «границу у реки». Наверняка там было множество вражеских агентов и диверсантов, бандитов и шпионов, головорезов и каторжников

Год с небольшим она проработала в городе Южно-Сахалинске, когда неожиданно к ней приехал лейтенант из прошлой жизни, мой будущий отец. Семь с половиной тысяч километров в одну сторону, чтобы забрать любимую. И это при том, что на дворе послевоенные годы, мужчин и так не хватает, но нет, нужна именно эта…

А жизнь текла… Средь зимней дали,
Где скрип колодцев и дверей,
В мужья не нас девчонки ждали —
Тех, кто воротится скорей.
Еще в ночи владели нами
Воспоминания одни,
Но за встающими холмами
Иные виделись огни
…Щекочет губы чье-то имя,
Лицо колышется сквозь дым…
Так расставались мы с одними,
А возвращались мы к другим.

    К. Ваншенкин
Когда я первый раз шел к своей будущей подружке, я и подумать, конечно же, не мог, что эта встреча растянется на всю жизнь, что эта девушка, которой, по рассказам, так хочется сейчас меня увидеть, войдет невидимо в мою жизнь и уже никогда не выпустит из пальцев бездумного мальчишку.

Как тяжело порой любить,
И чувствовать любовь, как ношу,
И рядом быть, и нужным быть,
И не кричать: «сейчас все брошу!»
Не видеть капли, что сквозь кожу
Сочатся, а нельзя вопить…
Как тяжело порой любить!
Как трудно все же иногда
Прощать… Пусть даже невозможно!
Глухой стеной стоит беда,
И ты прощаешь осторожно…
А все тревожно, все так сложно…
Любовь в прощении всегда!
Прощать так трудно иногда!
Как важно все-таки порой
Уйти, но вовремя вернуться,
Не чувствовать уход игрой,
И замолчать, и прикоснуться,
В глаза взглянуть, и как очнуться…
Перенести нападок рой,
Как важно все-таки порой…
Как тягостна терпенья ложь
В приветствии столь лицемерном,
Коль душу пробирает дрожь
От лицемерности манерной
И от жеманности неверной,
Когда за рубль подарят грош…
Как в тягость ханжество и ложь!
Как тяжело порой любить,