Подводные волки

– А ну, задержись на минуту! – и исчез в кабинете. А вернувшись, подал желтую пластиковую папку: – Держи. Этот материал тебе пригодится…

Стоя в пробках на пути к базе, я с любопытством листал вырезки из газет, текстовые распечатки, фотографии.

Возле КПП базы «Фрегата» мне уже было понятно, что заинтересовало старика Старшинова и ради чего он собрал целое «досье». Однако взгляд мой наткнулся на машину Горчакова.

«Шеф нагрянул. Вот свезло-то! Сейчас влетит по самые гланды…»

К семнадцати годам мне удалось выиграть несколько серьезных чемпионатов в России и дважды занять призовые места на Европе.

Скорее всего, благодаря громким спортивным победам меня и заметили кадровики из Комитета госбезопасности. За три месяца до окончания средней школы я получил приглашение в Управление КГБ. В задушевной беседе мне предложили зачисление без вступительных экзаменов в Питерское высшее военно-морское училище.

Я задал единственный волновавший меня вопрос:

– А к подводному плаванию моя будущая служба будет иметь отношение?

– Наипрямейшее, – добродушно усмехнулся пожилой мужчина в штатском.

Я дал согласие и вскоре примерял курсантскую форму. Затем в течение двух лет постигал азы военной службы, с практикой на кораблях и подводных лодках.

К слову, никогда не жалел о выборе. Мой двоюродный брат в тот же год поступил в универ. Говорил, что нравилось, хотя вся учеба сводилась к веселым пьянкам с последующими попытками вспомнить, кто с кем переспал, кто кому начистил нюх, кто на кого наблевал… Романтика!

КГБ тем временем реформировался и менял вывеску: КГБ РСФСР, АФБ, МБ, ФСК… К моменту моего перевода из военно-морского училища в закрытую школу боевых пловцов идиотизм с названиями закончился – правопреемницей ФСК становилась Федеральная служба безопасности.

Минуло еще два года. Сдав последние экзамены, я получил диплом, лейтенантские погоны и направление стажером в недавно созданный отряд боевых пловцов «Фрегат-22».

Без взбучки не обошлось.

Горчаков встретил на пороге: брови нахмурены, лоб в морщинах, над головой того и гляди шарахнет молния. Он долго разглядывал меня, как редкостное насекомое, потом пригласил в мой же кабинет и принялся потрясать бледными кулачками, расхаживая вдоль открытых окон:

– А если бы я привез приказ о срочном вылете?! А если бы ты мне понадобился для какого-то важнейшего дела?! А если бы…

Я героически молчал. В голове заевший плеер прокручивал одну и ту же известную фразочку: «А если бы ты вез патроны?!»

Выпустив пар и упав в кресло, босс пробурчал:

– Чего молчишь-то?

– А чего говорить? Виноват. Готов отправиться в ссылку на Каспий.

– На Каспий… Ты еще в Сорренто попросись. Где был?

С этого и надо было начинать – давно говорили бы о деле.

– Мотался на северо-запад Москвы – навещал старого знакомого.

– Это кого же, если не секрет?

– Вы его не знаете, – протянул я шефу папку с материалами. – Вот, взгляните, что он мне дал.

Оттаявший Горчаков нацепил на нос очки и углубился в чтение…

В добытых мною материалах подробно излагалось о факте гибели южнокорейского корвета «Чхонан». Условия, обстоятельства, версии и, наконец, заключения весьма авторитетной комиссии, состоящей из экспертов США, Великобритании, Швеции, Австралии. Более сотни фотографий погибшего корабля и остатков торпеды, якобы выпущенной с северокорейской подлодки. А в конце самое интересное: выводы нашего отечественного эксперта – ветерана-североморца Старшинова.

«Полнейший бред, – старательно выведено шариковой ручкой. – Всякому дураку известно, что подлодки КНДР вооружены китайскими или корейскими копиями советских торпед типа «53–56». Эта тяжелая кислородно-керосиновая торпеда несет четыреста килограммов взрывчатого вещества со скоростью сорок узлов. Она стара, как каменный уголь, не имеет приборов самонаведения и является настоящей классикой. Так вот, те части торпеды, показанные южнокорейцами на пресс-конференции, не имеют никакого отношения к типу «53–56». На всех представленных фотографиях мы отчетливо видим части и агрегаты торпеды немецкого производства. Это ясно по электромотору с дифференциалом, по рулям, размещенным перед винтами, наконец, по меткам на немецком языке…»

Заключение довольно объемное, но Горчаков, ознакомившись с ним до середины, закончил читать и вернул мне желтую папку.

– Спасибо за материал, но… эти сведения не имеют значения.

– Почему? Разве история с корветом «Чхонан» не вписывается в череду загадочных катастроф?

– Нет.

– Но почему?

– Хотя бы потому, что мне известно о подробностях гибели южнокорейского корабля несколько больше, чем твоему знакомому североморцу.

– И что же вы такое знаете?

– Северная Корея к гибели корвета отношения действительно не имеет, – вздохнул старик. – У нас есть две версии происшествия в Желтом море. Первая: чистейшая провокация.

– Чья?

– К примеру, спецслужб США, которым ради достижения цели не составит труда купить любую торпеду и пустить на дно судно союзника.

– Согласен. А вторая?

– Оплошность южнокорейских моряков. Предположим, взрыв глубинных бомб. Ну, а дальше хорошо обкатанный сценарий: южнокорейский президент – кстати, великий интриган, коррупционер и взяточник, – не желая признавать бардак в собственных вооруженных силах, обвиняет в государственном терроризме северян и приказывает состряпать липовое дело. Американцы в полном восторге и помогают создать «международную экспертную комиссию». В результате мировое сообщество негодует, а мы помалкиваем, ведь южане строят под Питером автозавод и вообще не прочь вложить в нашу экономику крупные бабки…

Да, с Горчаковым не поспоришь. Там, где правит бал бабло, совесть в гувернантках.

– Ладно, Женя, – совсем уж миролюбиво проговорил старик. – Ты не хочешь спросить, для чего я примчался сюда на ночь глядя?

«И вправду, для чего?» – недоуменно посмотрел я на шефа.

– Помнишь наш последний разговор? – спросил он почти шепотом.

– О вычисленной вами закономерности?

– Да, о ней.

– Конечно, помню.

– Мои худшие предположения подтверждаются: прошедшей ночью исчезло норвежское гражданское судно.

Теперь и я перешел на шепот:

– Где?