Оперативный отряд. Книга вторая. Империя-Амаравелла

– Там страдают, болеют, умирают… От глупости чужой и равнодушия. А у нас и насморка не бывает. Мечтам не присущи страдания?

Планета. Нижне-Румск

Не знаю, кого спросить. Столько неясного! Непонятно, почему жилплощадь в центрах дороже, чем на окраинах. Дом, в котором я живу, почти на краю города. Здесь чище и спокойнее. Небо ближе, звезды цветные. Луна крупная и золотистая.

В тихие чистые ночи звездный шепот открывает множество тайн. Но они возвращаются в небо на рассвете. Утром я забываю рассказы об иных мирах, наполненных блаженством. Остаются мечты о забытом. Они не прибавляют спокойствия. Они пробуждают новые вопросы…

Почему я оказался именно на этой планете и в это время? Здесь многое так противоестественно. Скорость течения времени на Земле превышает скорость света. Я живу внутри мгновения, кем-то растянутого. Страшно…

А люди делают вид, что их жизнь, – нечто долгое и даже нескончаемое. Это потому, что мгновение рассечено на совсем мелкие кусочки: дни и ночи. Они такие маленькие, что их невозможно ухватить даже мыслью – проскальзывают мимо, исчезая навсегда. Сумасшедшая скорость и неуловимость… Стабильность и устойчивость, любимые людьми, – самообман. За иллюзии они отдают то, что есть. И то, чего нет.

Они говорят: судьба! Я не понимаю, что это или кто. Воевать с непреодолимой судьбой напрасно. Для мира с ней изобретаются счастливые дни и даже годы, наполненные успехами и достижениями. Тем, чего нет у многих. Так утверждаются ориентиры собственной значимости.

Когда я заключил мир с судьбой? Из закрытого личного времени иногда всплывают смутные ощущения и видения. Запахи, звуки, цвета… Как призрачные маяки… Это трудно, но их можно расшифровать.

Через них узнал, что примирился с течением времени через любовь мамы. Единственная на Земле реальная любовь. Все прочие виды межчеловеческой любви, – заблуждения, сдвиги в психике.

Кое-что из Закрытого Времени открыл отец. Я любил сидеть меж картофельных грядок и петь веселые песни. В них вставлял фразы из Священного Писания, которым учила меня мама. Да, мелодии и слова приходили через нее. И покинули меня вместе с ней. А в жизнь внедрилась темная масса новой реальности. Непрозрачная, не фиксируемая напрямую, она не пропускает меня в мое же прошлое. Сколько раз я пытался ее преодолеть! Удалось совсем немного…

Однажды, в вечернем предзабытьи, явилась живая картинка… Обеденный деревянный стол, накрытый на четверых. В центре, – громадная чаша дымящейся гречневой каши с плавящимся ярко-желтым куском сливочного масла. Сжимаю в пальцах деревянную ложку. Первым начал отец; я вижу его руку, закаленную трудом по изоляции внутренних помещений торпедных катеров. Он наполняет расписанную в цветочек ложку кашей, макает в углубление с растаявшим маслом, торжественно отправляет в рот, медленно пережевывает. После чего смотрит на маму, одобрительно кивает. Мы с братом начинаем дружно и активно повторять движения отца. Мамина ложка появляется редко: она больше смотрит на нас, чем ест. Ее лицо и фигура в плотном тумане, края картины тоже размыты, за завесой.

Еще одна картинка…

Долгая буранная зима… Снежные вихри кружат над городом сутками, заваливая дома до коньков крыш. Я сижу рядом с печью, растопленной до тугого жара. Это кухня; мы здесь все, вчетвером. На этот раз смотрю со стороны, но вижу только себя. И, – нечетко, как на полупроявленном фотоснимке. Над головой, – лампочка накаливания в черном патроне. Она как маленькое солнце: от ее света плотный крупчатый снег, закрывший окно, стал желтым, и кажется теплым. Дрова звонко потрескивают, пламя гудит, отражаясь красными пятнами на моих полупрозрачных коленях. Сквозь зернистую снежную желтизну окна просвечивает синева вечернего неба, подкрашивая стекла надежным металлическим оттенком. В маленькой кухне, – мир, уют, безопасность. Мне этого достаточно.

…Так создавались единство и родство, у которых нет будущего. Отпечаток исчезнувшего мгновения… Да, иллюзия! Не может объективно существовать то, что вот-вот исчезнет, оставив зыбкий след в неизвестно где прячущейся памяти. Почему иллюзии насыщены эмоциями? Чтобы придать им достоверность?

Редкие и короткие воспоминания отца более точны, чем мои попытки проникновения через завесу, разделившую жизнь на две части. Но и его память заблокирована от моего проникновения в Закрытое Время. Между нами непреодолимая преграда, – конкретный человек.

***

Опираясь на кусочки известного, я сделал важную и точную реконструкцию.

…Мне пять лет. Наслаждаюсь солнечным светом, чарующим запахом теплой земли и цветущей картофельной зелени. Земля семейного огорода пахнет особенно, она обладает живым, мягким и ласковым разумом. Мама рядом, занята окучиванием кустов.

Какой-то голос, совсем не чужой, негромко произносит:

– Эй, Свет-Анвар! Тебе требуется еще одно имя. Данное тебе матерью, – для вечности. А второе будет для здесь… Вот это подойдет?..

Я тут же соглашаюсь и воодушевленно восклицаю:

– Мама! Пусть с этого дня все, кроме тебя, меня зовут Валерием.

Кто говорил со мной? Мама утвердила предложение. Два мира, – два имени. Это важно на Земле. Злу труднее достать тебя, так как оно действует только через внешнее. А суть человеческая – в имени внутреннем. В пять лет я понимал, что за пределами маленького моего семейного пространства, в большом мире, царят зло и беспорядок. Это понимание пришло от мамы и стало общим для двоих.

Второе имя пришло вовремя, – мир с судьбой закончился. Пришли страх и ощущение бессилия. Скрывающееся за бесформенной судьбой зло взяло в плен маму. Она стала болеть, все чаще и тяжелее. В семейный лексикон вошло ненавистное слово «приступ». Оно влекло к дому белую машину с воющей сиреной и жирным красным крестом. Потом, – носилки, больница…

Тайный враг стремился разъединить нас. Он крепко знал, что без нее мне в этом мире делать нечего. Без нее все кругом чуждо и лишено жизни. За безжизненный мир держаться никакого смысла.

***

Медицина – одна из устойчивых иллюзий земного бытия. Врачи ничего не могли, как всегда и везде. Безнадежность порождает магию. За магией прячется все тот же невидимый враг. Амулеты, обереги, заговоры… Магия вытесняла веру, звучавшую в моих песнях на картофельном поле. Младший брат носил в кармане прядь маминых волос. Кто его надоумил?

У мамы хватило сил на прощальное путешествие. В начальный центр Империи, на свою родину. Но и туда я не в состоянии пробиться; места рождения и взросления отца и матери, – в Стертом Времени. Удалось, ценой предельного напряжения, сделать всего три проникновения. И, – они напрямую не связаны с мамой.

Вначале оказался в родной деревне отца. Дом на холме, внизу извивается ярко-голубая речка, окаймленная розовым тальником. В другой стороне за край горизонта уходит желтое поле зрелой пшеницы. Точно как на картинке с обложки учебника «Родная речь». Живой хлеб вижу впервые. Как не коснуться его?

И вот, я внутри ожившей картины, среди золотых колосьев. Колыхание и аромат хлебных волн заставили забыть обо всем. Отыскали меня в конце дня. Почему мне был показан земной хлеб прошлой жизни? Людей в той картине нет…

Второе проникновение… Я на коленях столетнего деда по отцу. Он седобород и румян, как здоровый мальчик. Подбрасывает меня в воздух одной рукой, а другой подхватывает, – ощущение восхитительное. В свои сто дед способен тянуть воз с сеном на гору сам, жалея уставшую лошадь.

С того времени в моей биографии нет места ни дедушкам, ни бабушкам. И в этом скрытый смысл, знамение.

Третья попытка привела к развалинам непонятного строения. Я сижу на сухой бестравной почве и сооружаю домики из осколков бетона и стекла. Домики выстраиваются в улицы. Таких поселений из стеклобетонных коробок тогда не возводили. Они из будущего.

Цели я не достиг. Увидеть маму живой не получилось. Несколько черно-белых любительских фотографий недостоверны. Темное Нечто устранило ее из моей памяти одним ударом и навсегда. И за это я с ним посчитаюсь.

А пока ничего не могу. Он собирает вокруг меня войско. Оно состоит из злых черных собак, пауков, комаров, змей… И – темных людей. Складывается жуткая сказка, пострашнее тех, которые рассказывает Гена Епифан. Дом Гены на соседней улице и он знает страшных историй больше, чем кто-либо в Нижне-Румске. Я иногда поздними вечерами включаюсь в компанию кругом него и слушаю с замиранием сердца. Возвращаюсь один, но откуда-то приходят яркие видения, отгоняющие страх. И прихожу домой спокойный. У отца нет повода переживать из-за меня.

Мама отказалась от больницы и прощалась с миром в родном семейном доме. Она знала время ухода и то, что скажет напоследок. Такое дается немногим.

Этот момент запечатлен в памяти накрепко и не требует реконструкции. Мне одиннадцать, брату девять. Она простилась с нами и говорила с отцом. Говорила о главном, потому что видела варианты будущего.

– …Ты не найдешь такую, как я… Береги детей. Не женись раньше, чем через год…

Да, она знала: отец переживет ее более чем вдвое. Он здоров, силен и красив. Увиденное и услышанное впиталось в мою кровь. Она уснула насовсем тихо и спокойно. Ангелы позаботились об этом.

Отец с братом разрыдались и обнялись. Я вспомнил в тот миг: они точно так же плакали, когда из черной тарелки на стене государственный голос сообщил о смерти Вождя.

Я не заплакал. И не стал прижиматься к отцу. Ощущая, как качаются небо и земля, вышел в другую комнату и упал ничком на кровать. Я твердо знал, чего хочу и что делаю: то была попытка уйти следом за ней. И мир померк для меня.

Очнулся я в следующий полдень. Оранжевое декабрьское солнце светит слишком ярко. Желтый снег искрится и слепит глаза. Смотрю через окно Михиного дома, через улицу напротив. Рядом с отцовским домом стоит грузовая машина с опущенными бортами. На ней обитый красным ситцем гроб, суетящиеся люди… Я хорошо понимаю, что происходит. Но не переживаю нисколько.

Там, где я пробыл последние сутки, из меня вынули часть предыдущей памяти. Взамен дали иммунитет к новой жизни. Что стало спасением, но я это не сразу понял. Стало не с чем сравнивать наступающее настоящее, оно воспринималось естественным. С данным природой не спорят. Такое положение исключает протест, способный исказить будущее. И если в устранении воспоминаний замешан мой враг, он ошибся.

В тот день я закрылся. Схлопнулся, как звезда, которой надоело светить.

Отец через полгода поехал на «родину» и вернулся с мачехой. Нечто из темноты указало ему на разумность такого решения. Ошибку он понял уже там, но после юридического оформления нового союза. Я узнал раньше, предвидел. И запретил ей называть меня именем, которое дала мама. Она усвоила непреклонность запрета не сразу. Пришлось несколько раз обрывать попытки присвоить мамино право. Первые опыты резкого отпора…

Внепланетная база «Чандра». Сектор Боевой Подготовки.

Наир. Новая точка отсчета

Граф на меня сильно повлиял. Свою жилую комнату превратил в копию его кабинета. Хотел проникнуть в ядро личности. Не вышло. Опеку над ним с появлением Анвара с меня сняли. И вот, – неожиданность! Граф собрался бежать из «семейного рая». Он понял, что дорога отсюда ведет прямиком в ад. Он испугался. У меня ни права, ни возможностей помочь ему. Да и понятия не имею, как. Рай и ад – не пустые ли слова? Тяжело наблюдать со стороны над душевными муками великого человека, ставшего почти родным.

Хронометр Базы настроен на ритмы планеты. Мы говорим, – Внизу. А вот, она висит над головой в обрамлении крупных немигающих звезд. Во вселенскую черноту меж ними купол Базы добавляет оттенок нежной синевы.

Я вышел на час раньше. Предстоит полное воплощение, первое в Нижне-Румске. Там что-то зреет… Полное воплощение – маленький прыжок в неизвестность. Всегда есть риск выскочить где-нибудь в созвездии Стрельца. Люди отряда перед дежурством предпочитают побывать в Секторе Отдыха. Мне там не очень нравится. Подделка, фикция, мираж… Имитация природы планеты. Даже Радугу создать невозможно. Сколько раз пробовали.