Миражи Предзеркалья. Роман-мистерия. О лабиринтах и минотаврах плоти, разума и души

В состоянии сна, идя вверх и вниз,
Бог творит… многочисленные образы,
Словно веселясь с женщинами, смеясь,
Словно даже видя страшные зрелища.
Люди видят место его развлечения,
Его самого не видит никто.

Вот и стихотворная полоса вошла в жизнь. На Земле было не до того. К Сибрусовскому возрасту, может, и дозрел бы. Но я понимаю, к чему меня склоняют. К тому Зеркалу – туда вьётся моя тропиночка. Искажённый Сибрус подсказывает: ходите вы, ребята, вслепую, а истина – рядом. Игра неверных отражений – вот ваше представление о мире.

«Свет мой, зеркальце, скажи…» Смеётся надо мной неизвестное зеркальце. Где ты, та грань-черта, та волшебная неуловимая линия, отделяющая творимое от творящего? И разве разделение – не условие взаимопроникновения? Не условие единства мира?

Но сколько уж раз казалось: вот, ухватился за грань-черту, а она растворяется тут же, пропадает во мраках неведения. Ни словом, ни разумом не проникнуть за порог… Да и один ли он, тот порожек?

Почему я это вспомнил? Еврей Филон раньше многих проповедовал, что до Адама-праотца существовал некий прачеловек. Никто его не видел, и именовали по-разному. Пуруша, Гайомарт… Бестелесный, безразмерный, но человекоподобный…

Не он ли играет со мной, прикрываясь лицом Сибруса и пользуясь ненужным экраном Перископа? Если так, пора из тихой депрессии впадать в панику и страх.

– Неужели Сибрус нас подставил? – по-детски спрашиваю Пустоту, – Ведь он убедил меня, что этим путём можно проникнуть в любой уголок Вселенной! Он что, не прав?

– Прав-неправ… Сильно упрощаешь, капитан. На подводной лодке люди пересекают все океаны, и не то что суши, моря не видят. А другие наблюдают все красоты мира, оставаясь дома. Дело выбора…

Это уже диалог! Да здравствует Пустота! Предложения начали поступать! Есть смотровая площадка, осталось место на ней занять. Всё только начинается, всё впереди…

Зачем мне какие-то внеземные цивилизации, когда есть контакт с разумом внекосмическим?! Неужели поиск внеземных цивилизаций – всего лишь камуфляж? Скажем, для Цеха Джеда? Я не считаю себя преданным какой-либо цеховой гильдии, ни цветочной, ни пирамидальной. Не легла душа… Диалог с Пустотой действует подобно крепкому вину. И хорошо! Под градусом праздник – что пожелаешь, то и получишь. Подарков тут есть.

– Будь осмотрительней, капитан, – строго предупредил Сибрус из Шара, – У нас так: не успеешь подумать о чём-то, а оно тут как тут. Зачем тебе в рубке, к примеру, колдун из Вавилона? Что посеешь – то пожнёшь.

– Незачем колдун, – легко согласился я, – Понимаем о пси-факторе. Но без подарков тоска бесцветная. И мозги включаются-выключаются как-то анархически. Когда не надо – работают, когда надо – увы! Никак не подстраховаться.

Сибрус задумался, складочки на лбу изобразил. Есть отчего – опасное дежурство получается. Зря Агуару отпустил. Отоспится команда, а на шхуне бесы хозяйничают. Пора мысли попридержать, а то прыгают, как черти по чертогам.

Верно предупредил предтеча Адама! Образ только мелькнул, а уже писк за спиной.

О, Великая Пустота!

Поворачиваюсь с превеликой осторожностью, напрасной и излишней. На ранее пустой крышке сундучка с медаптечкой внутри красуется миниатюрная копия «Ареты». Игрушка, но какая тонкая работа! Так шхуна выглядела на Земле. Если смотреть издали.

Да, воспроизведено в абсолютной точности. Снасти, мачты… Палубные доски… Капитанская рубка… Паруса… А вот паруса! Наполнены ветром, трепещут, словно шхуна мчится по земному морю! Прислушиваюсь. Так и есть: скрип, скрежет, плеск… Звуки, сопровождающие парусный корабль на ходу. Обязанные сопровождать…

Хорош подарок. Очень хорош. Но дело не только в копии шхуны. На палубе, в самых живописных позах, разместились пятеро обезьянок. Разодетые, непохожие друг на друга – экипаж мини-«Ареты».

Восхитительно! Мини-экипаж, живой и бодрствующий. И в управлении корабликом не участвует.

Я стою и любуюсь ими до момента, в который понимаю: обезьянки-то не просты! Они тоже копии. Искажённые, изменённые копии реального экипажа реальной «Ареты». Наши отражения в комикс-зеркале!

Пришлось сосредоточиться.

Наименее цивильный вид у обезьянки с хвостиком и рожками вместо ушей, с устрашающей мимикой. Вся чёрная, из одежды: два кусочка ткани, прикрывающие срамные места. И смотрит на меня злобно. Ей бы рома под приличным градусом – и повеселеет. И будет в точности ранний римский Пан. Вот и первая кличка: Пан. Думаю, в самую цель. Отображение штурмана Агуара-Тунпы. Цех Гора будет недоволен столь яркой карикатурой на своего представителя.

Вот и отражение Кертиса: серенький, скромненький, забился в уголок на корме, вертит в ручонках блестящий шарик. Весь ушёл в любимое занятие. Шёрстка на головке белая, и я его назвал «Седой». Четверо из пяти оказались мужского пола.

Копия Андрия – «Казачок», кто же ещё! – имеет усы, лысину с оселедцем, отличается гибкостью гимнаста. Сидит на рее, изредка поглядывая на меня. Без особого интереса. Больше привлекает Казачка обезьянка, изящно полулежащая у входа в рубку с палубы. Без сомнения, дама. Костюмчик на ней почти прозрачен, на ушках серьги, в носу колечко. Имя? Что проще, конечно, Джина.

Свою копию рассматриваю дольше. Белые брюки, рубашка… Уши, глаза – они сразу привлекают интерес. Но как он спокоен! Никакой мимики, отрешённое созерцание обстановки в рубке реальной «Ареты». Поколебавшись, присваиваю имя: «Белый Йог».

Через часок земного времени я пресытился обследованием подарка. Стало совсем весело, впервые с момента старта. Маленький зоопарк предложен не для развлечения. Это живое зеркало, отражающее, копирующее, действующее. Только ли внешне?

Мелькнула мысль: изучая обезьянок, мы будем познавать себя. До поры, пока проникнем в собственную суть. И тогда, вероятно, что-то и произойдёт. Может быть…

Я уже не хочу говорить с Пустотой. Там не предтеча Адама, не Пуруша. Подарочек не дедовский и не отцовский, слишком мудрёный. Подозреваю, не обошлось без моих личных представлений о спутниках в плавании. Несомненно, моё подсознание постоянно занято экипажем. Непрерывное кружение непроявленных мыслей…

Да, свежерожденная мысль – потенциальный энергетический заряд. Каждый человек пронизан и окутан их тесно сплетённым облаком. Он излучает их, принимает, связывает-развязывает. И тут не нужны слова, способные лишь ограничить смысл. Почему мы, в таком случае, не понимаем друг друга?

Эмоции? Да, чувства препятствуют объединению. И по этой непрозаической причине «Арета» блуждает как будто не по нашей воле. Возможно, требуется предельное спокойствие. Но оно невозможно, пока не выплеснется наружу то, что кипит в каждом.

Наши внутренние картины реальности не совпадают. Ни по глубине, ни по охвату, ни по чистоте. Вот оно, главное – по чистоте. Зеркала наших разумов затуманены, запятнаны, загрязнены. У каждого – по-своему.

Так же различны наши мыслепрограммы. Мы нацелены на разные точки будущего, на разные проекты его достижения. Нам недостаточно одной «Ареты», их требуется пять штук!

Наши тела изменились. Мы внутри иной физики. Тут царят неизвестные законы и постулаты. Возможно, постулатов-аксиом и вовсе здесь нет. А система мышления – прежняя. Вот где парадокс.

Одному с этим не справиться. Надо идти к Агуаре. Он наиболее раскрепощён из всех, менее земной, чем другие трое.

Я присел перед обезьянками, послушал шум морского ветра, пронизывающего мини-«Арету». Пора. Дежурство – дань прошлому, вещь архаичная и бессмысленная.

Люк открылся легко, будто его только что смазали. Трап проскрипел старым деревом; освещение коридора, разделяющего каюты и рабочие отсеки, струится не от фонарей, а отовсюду извне.

Убежище Агуары. Дверь у него особая, склеена из кусочков самых разных деревьев. Не помню, такая она изначально, или стала… Я по-земному постучал. Легонько, пальцами о дерево. Он, как и все остальные, должен спать. Сон принудительный, под гипноизлучателем. Без такого расслабления нельзя, можно с ума сойти.

Ответа нет, и я нажал рукой на деревянную мозаику.

В каюте царит яркий жёлтый свет. Тоже извне. Агуара сидит на смятой постели и смотрит пустым мутным взглядом. Я видел такие лица. Штурман пьян как сапожник князя из чертога. Алкоголя на «Арете» не водится, не загрузили. И какой в вакууме алкоголь?! Откуда здесь взяться бензольным кольцам?

За спиной Агуары, на белой стене, выцарапаны знаки, закрашенные чем-то бурым. Я всмотрелся. Надпись гласит: «Тот, кто умирает до того, как умрёт, не умрёт, умирая». Над неровными буквами чёткий рисунок – кружок и вписанная в него звёздочка. Какая мудрая и актуальная формулировка. Хорошо успокаивает. Если для Агуары уже нет смерти, и он это знает, то для него нет и жизни. Потому и пьян до отключки.

Пьяный и трезвый, мы заряжены противоположно. Что, собственно, и требуется.

Агуара-Тунпа презрел индивидуальность, отождествил её с внешним миром. Я же, наоборот, отказался от растворения в Пустоте. Столкновение противоположностей обещает плодотворность. Я обежал взглядом интерьер каюты. Кроме жизнеопределяющей надписи, всё стандартно. Полочки, шкафчики, столик, стульчики, фальш-иллюминаторы. Ничего личного, и фотографий из прошлого нет.

Нас учили. Помассировал ему несколько точек на голове, шее – и штурман почти трезв. Увидел меня, нерадостно улыбнулся.

– Капитан… Знаменитый капитан Алекс… Как мне было хорошо. Я почти добрался до цели. Ты поторопился, капитан. Я не успел… Меня ждал ответ. Ответ!

Знаменитый Алекс? Где, интересно, я знаменит? В Зазеркалье разве. И какая у него цель, какие вопросы он там поставил?

Мы – экипаж шхуны, но не моряки. Униформы у нас нет. Каждый наряжается в то, что взял с собой. У меня вот в запасе белый костюмчик. Как на Белом Йоге. Определённо, не понадобится. Зачем я его взял? Для представительства перед внеземной цивилизацией? Агуара сидит в трусиках. Коричневокожий, весь покрытый коротким чёрным волосом, очень похож на Пана. И тот же тёмный огонь в глазах. Он поймал мой взгляд, направленный на стену за его спиной, на формулу бытия.

– Не торопись, капитан. Твоё от тебя не уйдёт. Капля принадлежит океану. Не наоборот. Но океан служит капле, когда той требуется.

Моё недолгое спокойствие рассеялось под вихрем мыслей. Эти слова… Приблизительно так рассуждает сейчас мозг «Ареты», распределённый между Шаром и Перископом. Со мной говорит не совсем Агуара. Не только он. Агуара обезличен, он не совсем человек. И в таком состоянии он страшен, ибо способен сотворить-материализовать любой образ из своего богатейшего внутреннего арсенала. Каплей какого океана он стал? Вакуум неоднороден, в нём свои плюсы-минусы.