Иуда

На остановке они опять встретились взглядами. В троллейбусе Николай по привычке встал на заднюю площадку и уставился в окно. Его взгляд равнодушно скользил по идущим вслед машинам. На остановках все они объезжали троллейбус все, кроме одной, чёрной «Волги», в салоне которой Николай увидел всё ту же парочку. «Вот это номер! – подумал Николай, и ему стало немного жутковато, – кстати, номерок-то этой машины надо бы запомнить!» На конечной остановке Николай выскочил из троллейбуса и поспешил в метро. Перед посадкой в вагон он оглянулся. Ничего подозрительного не было, и толпа пассажиров внесла его в вагон. Он нашёл свободное местечко в середине вагона, сел и… обомлел: напротив него сидел и читал газетку всё тот же лысоватый мужичок в тёмных очках, а его спутница стояла у двери. Не трудно догадаться, что Николая «вели» до самого дома. На следующий день он «по секрету» рассказал об этом своему приятелю по работе, Володьке Забровскому Тот сначала не поверил: «Да ладно, тебе показалось, наверное…» Потом согласился прокатиться с Николаем в кафе-мороженое, благо – была пятница. Уже на крыльце института их встретила всё та же парочка, а за троллейбусом следовала чёрная «Волга» с известным уже номером. Три остановки метро до «Проспекта Маркса» они проехали под неусыпным вниманием лысоватого мужичка и его партнёрши. Вышли на чётную сторону улицы Горького и медленно направились в сторону кафе «Московское». Оглянулись: о, Боже, знакомая парочка под ручку степенно вышагивала за ними, а по проезжей части медленно тащилась знакомая «Волга» с двумя пассажирами. В таком составе вся процессия добрела до Пушкинской площади. Пару раз Николай с приятелем останавливались. Останавливались и сопровождающие их, а попытки сблизиться с ними были безуспешными: все дружно разворачивались и не допускали сближения. На Пушкинской перешли на нечётную сторону улицы и быстро направились в кафе «Север». От «Волги» удалось оторваться. Поднялись на бельэтаж кафе и сели за столик с видом на первый этаж и входную дверь.

– О! Вот и они, голубчики! – Николай кивнул в сторону входа, – интересно, кто-нибудь из этой команды подсядет к нам?

Его интерес был удовлетворён очень оперативно. Четверо вошедших, включая мужичка с дамочкой, заняли столик на первом этаже, а пятый, моложавый мужчина лет тридцати пяти в костюмчике при галстуке поднялся на второй этаж.

– К вам можно? – спросил он у Николая.

– Пожалуйста, – в один голос ответили ему друзья.

Николай с Володькой затеяли заумный разговор о связи науки и искусства. Николай представлял любое произведение, как информационный поток, который можно оценить даже количественно: обратно пропорционально логарифму вероятности информационного сообщения. Володька уточнил понятие информации в искусстве как настраивающего сигнала и согласился с утверждением Николая, что сила воздействия произведения искусства на зрителя или слушателя пропорциональна степени неожиданности информационного сообщения. Николай заметил, что результат воздействия зависит также от способностей потребителя и его подготовленности к восприятию. Так, например, если поток информации будет существенно меньше того, который способен освоить мозг зрителя, последний может заскучать и потерять интерес к нему, а если – больше, мозг зрителя откажется переваривать информацию, и зритель тоже заскучает. Пример тому – спящий зритель на концерте симфонической музыки: это или завсегдатай, который слушает эту музыку далеко не первый раз, или дилетант, слушающий серьёзную музыку впервые.

Прекрасно понимая друг друга с полуслова, друзья, тем не менее, позволяли себе нарочито избыточное изложение своих аргументов в виде формул и схем на салфетках, стараясь обескуражить своего соседа, «подсадную утку», который слушал этот далеко не всегда понятный разговор и сидел с широко открытыми глазами.

– Вы очень интересные ребята, – попытался он встрять в разговор, но Николай, как бы не замечая этого, предложил применить уравнение Шредингера для рассмотрения проблемы гармонизации произведения искусства.

Володька оценил эту шутку, едва сдерживая смех, и заострил внимание на краевых условиях этого уравнения, переходя тем самым на реальную почву дискуссии: очень важно сначала правильно настроить зрителя! Например, «в некотором царстве, некотором государстве…» настраивает читателя к восприятию любых, самых фантастических событий, и его не шокирует, что Елена Прекрасная выходит во чисто поле, бросает через плечо гребешок, и за её спиной вырастает лес до небес. Интересно, как отреагировал бы читатель, если бы Лев Толстой отправил Наташу Ростову в середине романа «Война и мир» во чисто поле с целью вырастить перед носом французов лес до небес при помощи гребешка, брошенного через плечо? Это была бы явная перегрузка информационного потока!

– Ребята, вот вы говорите о войне и мире, – нашёл повод присоединиться к разговору «засланный казачок», – а как вы относитесь к событиям в Афганистане?

– Да мы, собственно, к ним не относимся, – Николай испытующе посмотрел на него и добавил, – никак не относимся.

– Как это, никак? Вы же советские люди!

– Да! И, как все советские люди, мы честно делаем своё дело! – не без пафоса произнёс Володька.

– Какое дело?

– Наше дело – наука! – торжественно продолжил Володька.

– Впрочем, нам, наверное, уже пора. Как ты? – спросил Николай и подмигнул приятелю, – официант, рассчитайте нас пожалуйста.

Подошёл официант, принёс счёт.

– И меня тоже рассчитайте, пожалуйста, – попросил «казачок», спешно доедая своё мороженое, и отсчитал один рубль двадцать копеек.

– Слушай, а может быть, мы ещё по мороженке закажем? – «разошёлся» Володька, – официант, пожалуйста, принесите нам ещё два «Солнышка».

– И мне тоже. С вами так интересно! – «казачок» проверил мелочь в кармане, денег явно не хватало на мороженое, – впрочем, нет, принесите лучше кофе.

Официант принёс мороженое.

– А кофе придётся немного подождать!

– Хорошо, подожду!

Друзья переглянулись и интенсивно заработали ложечками. Мороженое быстро кончилось. Николай отсчитал нужную сумму и положил на стол.

– Отдадите официанту? Мы не будем ждать. Здесь – с чаевыми. – Николай глянул на Володьку – пойдём?

Лицо «казачка» удивлённо вытянулось, типа: «А как же я?» Друзья быстро встали из-за стола и стали спускаться на первый этаж. Заметив это, основная группа во главе с мужичком в тёмных очках поспешила к выходу.

– Ну, что? Убедился?! – скорей укоризненно, нежели вопросительно, обратился Николай к приятелю, – ладно, в понедельник увидимся, если меня не заметут. Я погнал… в Пушкино, к тётке. Покеда!

– Пока!

Николай быстро направился на Пушкинскую площадь, Володька – в другую сторону. Остальные засеменили за Николаем.

В электричке его сопровождала всё та же парочка во главе с мужичком в тёмных очках, но это уже не волновало Николая, и он с головой предался своему любимому занятию, сочинению очередного текста песни для группы «Кардиналы». С ребятами из этой группы он познакомился на том самом, памятном вечере для французов и с клавишником уже написал одну песню, которая даже стала популярной у молодёжи, не признававшей официальную эстраду.

Через неделю открытая слежка, «японская», как назвал её Володька Забровский, была снята. Николай успел привыкнуть к ней и даже чувствовал себя с ней спокойно, в какой-то степени защищенным, хотя и понимал, что из-под пресса ему уйти едва ли удастся, и все неприятности ещё впереди. Время от времени он пытался анализировать всё происходящее с ним, чтобы понять, чем же всё-таки он «насолил» своей родной стране и как он подрывает её безопасность? Внятного ответа не находил, но всё чаще думалось, что КГБ надо как-то оправдывать своё существование. Впрочем, кое-что могло действительно заинтересовать чекистов. Дело в том, что в своё время Володя Гершуни познакомил Николая с Борисом Ефимовым. Это был интересный молодой человек, очень образованный, особенно, в области юриспруденции, хотя и работал певчим в церковном хоре. У них оказалось много общих знакомых, особенно среди левых художников и музыкантов. Жил Борис на бульварном кольце, в большой квартире дореволюционного дома, и часто у него собирались так называемые диссиденты. Только со временем Николай понял смысл этого термина. При их появлении не сразу и не всегда Борис прощался с Николаем, так что неоднократно Николай был свидетелем их разговоров. Поражали смелые и очень умные речи человека, которого Борис назвал Буковским. Постепенно Николай проникся идеями, которые обсуждались диссидентами, многих из которых он видел, но с которыми так и не познакомился. А когда Борис зачитал свой (в соавторстве с Виктором Кузнецовым) проект новой конституции СССР, Николай ощутил острое чувство сопричастности к исторически значимым событиям, и автору не удалось отговорить его подписываться в поддержку этого проекта. Всё-таки Борис предупредил, что это очень опасно, и строго посоветовал не подписывать больше никакие письма, так как этим, по мнению Бориса, должны заниматься профессиональные диссиденты, правозащитники. В дальнейшем Николай строго следовал этому совету. Во второй половине семидесятых началась волна еврейской эмиграции, и Борис Ефимов уехал из страны, чтобы избежать преследований со стороны органов безопасности. Он написал Николаю два письма из Израиля. Потом переписка прекратилась. Каким-то образом до Николая дошли слухи, что Борис перебрался в ФРГ и работает на одной из «вражеских» радиостанций.

Через неделю после беседы Николая с комитетчиками состоялось внеплановое общее собрание отдела. Обсуждались предварительные итоги выполнения соцобязательств. Выяснилось, что группа Николая Рябова единственная в отделе безнадёжно выбилась из графика работ, и, как следствие, отдел в целом не сможет вовремя рапортовать о выполнении своих социалистических обязательств. Активисты отдела припомнили Николаю и его опоздания на работу (забыв, правда, о том, что очень часто Николай задерживался в отделе до полуночи и даже позднее), и его отказы под разными предлогами от работ по уборке картофеля и на овощной базе, и уклонение от участия в общественной жизни коллектива. Николаю объявили выговор, а начальник отдела пригласил его в свой кабинет и дружески посоветовал подать заявление об уходе по собственному желанию. Больше месяца Николай болтался без работы, что вызывало неосознанно тревожные чувства в связи с образовавшейся «дыркой» в непрерывном рабочем стаже. Попытки устроиться на работу по специальности к успеху не приводили. Подвернулась было возможность поступить в очную аспирантуру оптико-физического института на открытую тему «Исследование эффекта Джефферсона». Николай блестяще сдал все экзамены, но неожиданно выяснилось, что тема не финансируется и место в аспирантуре ликвидируется. Будучи безработным, он подвергался риску быть осуждённым за тунеядство, что грозило в лучшем случае высылкой из Москвы. Именно это беспокоило Николая больше всего. Зарплаты в институте ему хватало разве что на пять-шесть посещений ресторана, а основной доход составляли гонорары за несколько песен, которые стали известны благодаря популярности групп «Круиз» и «Араке», которые их исполняли. Кроме того, карточные игры время от времени существенно пополняли его бюджет.

Прошло несколько месяцев безбедного, но очень шаткого существования, а проблема трудоустройства оставалась нерешённой. Как всегда в таких ситуациях, всё решила госпожа Фортуна. Именно ей и посвятил Николай одну из самых удачных своих песен с припевом:

«Фортуна к каждому из нас
Стучится в дверь хотя бы раз,
Не заставая дома нас
Подчас».

Случилось так, что по воле случая в одном из теплофизических НИИ работал на высокой должности близкий друг старшего брата Николая, Захар Хазин, который, выполняя поручение брата, проживавшего в Литве, разыскал Николая, долго беседовал с ним, проникся сочувствием и предложил место инженера в своём институте. Николай подал заявление о приёме на работу. Через несколько дней его пригласили в отдел кадров института. Удивлению Николая не было предела, когда его встретили три чиновника, в том числе и старые знакомые, Юрий Серафимович и Иван Иванович. Приветливо улыбаясь, они пригласили Николая присесть:

– Добрый, добрый день, Николай Петрович! Очень приятно, что вы решили продолжить деятельность в качестве инженера, – начал Иван Иванович.

– Инженера-исследователя, – продолжил Юрий Серафимович, – и мы надеемся, что вы отдадите все свои силы и способности развитию теплофизической науки.

Оба комитетчика уставились на Николая, ожидая от него ответа.

– Да, конечно! – не найдя ничего более остроумного, ответил Николай.

– К нам поступило ваше заявление о приёме на работу, – неловко ёрзая на стуле, начал было третий, судя по всему, начальник отдела кадров.

– Да… – подтвердил Николай.

– Прежде чем передать ваше заявление на подпись директору, мне хотелось бы, чтобы вы побеседовали с глазу на глаз с нашими… – кадровик замялся немного и продолжил, – …товарищами, уже знакомыми вам.

Василий Васильевич, а именно так звали кадровика, встал, собрал свои бумаги в папку и суетливо вышел.

– Николай Петрович, – доверительным тоном произнёс Иван Иванович, – это не первая наша встреча, и, надеюсь, наши отношения стали развиваться в правильном направлении, как вы думаете?

Николай не знал, как надо реагировать на этот вопрос, и промямлил:

– Да, конечно!

– Ну, вот и хорошо! Если мы дадим вам хорошую рекомендацию, у вас не будет никаких проблем с зачислением в штат института, – продолжил Иван Иванович, – ведь мы же теперь, можно сказать, союзники.

– Мы вам помогаем, а вы нам поможете, – подхватил Юрий Серафимович.