«Пятая колонна» и Николай II

Во второй раз полыхнул мятеж в Кронштадте. Взбунтовалась команда крейсера «Память Азова». Восстали солдаты в крепости Свеаборг, рядом с Хельсинки. Одновременно выступили финские отряды «красной гвардии», насчитывавшие до 25 тыс. человек. Но в Финляндии случилось непредвиденное. Здесь создавали свои вооруженные отряды и националисты из партии активного сопротивления Циллиакуса. Они поддерживали тесные отношения с русскими революционерами, но только для того, чтобы сокрушить Россию и отделиться от нее. Переносить социалистические модели в собственную страну они вовсе не желали. Отряды националистов поднялись против красногвардейцев, на стороне финской полиции. В Выборге и Хельсинки те и другие финские формирования схлестнулись между собой, было много убитых.

А большинство русских солдат и матросов остались верными царю, восстания не поддержали. Мятежи быстро были подавлены. 19 августа 1906 г. в России был принят Закон о военно-полевых судах. В обычных судах рассмотрение дел затягивалось, сами судьи нередко были настроены либерально или боялись мести террористов. А адвокаты изыскивали юридические лазейки, и преступники избегали сурового наказания. По новому закону военно-полевым судам подлежали лица, пойманные на месте преступления с очевидными уликами – с оружием в руках или сразу после совершения теракта. Разбор дела длился не более двух суток, и приговор приводился в исполнение в 24 часа. Военно-полевые суды действовали всего 8 месяцев, к смерти было приговорено 1102 человека, из них казнили 683. Но обнаглевшие бандиты поджали хвосты. Разгул террора резко пошел на убыль.

А Столыпин кроме карательных проводил и конструктивные меры. Воспользовавшись промежутком между роспуском Первой Государственной Думы и созывом Второй, царскими указами он провел ряд законов, начавших аграрную реформу. Она практически сразу выбила козыри у эсеровской пропаганды. Волнения и бунты, охватившие сельскую местность, очень быстро угасли сами собой.

Узел пятый. Змеи уползают под камни

Причиной поражения революции 1905–1907 гг. стали не только решительные меры царя и правительства, но и изменение внешнеполитической ситуации. Ослабление России резко нарушило равновесие в Европе. При этом заявила о себе Германия. Невзирая на оборонительный союз, заключенный Александром III с Францией, отношения нашей страны с Берлином оставались очень хорошими. Царь и кайзер Вильгельм II были родственниками, встречались вполне дружески, переписывались, называя друг друга «кузен Вилли» и «кузен Никки». (Впрочем, такими же их родственниками были английский король, датские монархи).

В 1905 г. Вильгельм пригласил государя встретиться. Свидание состоялось в июле возле острова Бьерк, на яхтах. Кайзер предложил проект союзного договора России и Германии. Предусматривалось помогать друг другу при нападении на одну из сторон какой-либо европейской державы, побудить Францию присоединиться к этому союзу. Такой альянс был направлен против Англии. Соглашению России с французами он формально не противоречил. Да и сама Франция проявляла себя отнюдь не другом нашей страны. Николай II подписал договор.

Но по возвращении государя в столицу против этого шага резко выступили премьер-министр Витте, министр иностранных дел Ламздорф. Доказывали, что такой союз будет нацелен против Франции. А как раз в это время отношения между Берлином и Парижем стали резко обостряться. Французы попытались установить свой протекторат над султанатом Марокко. Но выступил Вильгельм II, предложил султану свою поддержку, потребовал для себя таких же прав в Марокко, как для французов. В ходе переговоров стало ясно, что дело не только в Марокко. Русские армии находились далеко на востоке, хозяйство и транспорт нашей страны были подорваны революцией. Теперь немцам ничто не мешало обрушиться на Францию. Вильгельма все-таки уговорили обсудить ситуацию на международной конференции, ее назначили в испанском городе Альхесирасе. Но германские генштабисты уговаривали кайзера не ждать никаких конференций и их результатов – просто ударить, и все.

В такой обстановке министры и советники стали убеждать Николая II отказаться от Бьеркского договора. Разрывать его царь все-таки не стал. Но в ноябре 1905 г. направил кайзеру письмо с оговоркой: союз вступит в силу лишь после того, как к нему присоединится Франция. А она, конечно же, согласия не дала. У французов царила паника. Поняли, что без русских их раздавят. Но озаботилась и Англия. Разгром Франции выводил Германию на роль лидера в континентальной Европе, что лондонских политиков совершенно не устраивало. Кроме того, гибель двух русских эскадр, в Порт-Артуре и Цусимском сражении, ослабила флот нашей страны. Теперь главными соперниками Англии на морях становились немцы.

Получалось, что валить Россию еще рано. Это стало причиной охлаждения западных правительств и закулисных сил к русским революционерам. Каналы их финансирования пресеклись. Зарубежная печать стала менять тон в отношении нашей страны. Ее начали обхаживать – а при этом стараться оторвать от немцев, повернуть против них. Комбинацию разыграли через Витте. Война и революция нанесли удар по финансовой системе России, она нуждалась в больших займах. Правительство Франции договорилось со своими банкирами и парламентариями выделить кредиты Петербургу. По данному поводу было даже заключено специальное соглашение: «Считать мирное развитие мощи России главным залогом нашей национальной независимости». Франция выделила Витте «великий заем», но за это назначила и цену. На конференции в Альхесирасе поддержать французов [23]. Германия очутилась там в изоляции. Вильгельм II обиделся. В его отношениях с царем появилась трещинка.

Но революционеры пока еще упорно цеплялись за попытки раздуть пожар заново.

В Финляндии закон о военно-полевых судах не действовал. Местное правительство и полиция по-прежнему оказывали покровительство российским экстремистам. В ноябре – декабре 1906 г. в Таммерфорсе (Тампере) прошла вторая конференция РСДРП. Одновременно здесь же была проведена конференция военных и боевых организаций РСДРП. А благожелательность финских властей Ленин закрепил очень простым способом. На этой же конференции он публично дал обещание – когда РСДРП придет власти, Финляндия сразу получит независимость.

Подтверждался курс на вооруженное восстание. В финских типографиях большевики издавали брошюры по обращению с оружием, взрывной технике. В Куоккала возникла школа – лаборатория по обучению изготовлению взрывчатых веществ и обращению с ними. Немалые надежды возлагались и на легальную раскачку России, через Думу. И действительно, Вторая Дума оказалась настолько же враждебной к правительству, как Первая.

Но бесконтрольно сеять смуту она уже не смогла. Полиция собрала данные, что на квартирах депутатов укрываются террористы. Что депутаты участвуют в тайных совещаниях, где обсуждаются планы революции. Столыпин явился на заседание Думы, обвинив 55 депутатов в заговоре с целью свержения царя и правительства. Потребовал лишить их неприкосновенности для предания суду. Дума дружно возмутилась и отказалась. Однако доказательства преступной деятельности были налицо. Царь и Столыпин совершили «третьеиюньский переворот». Дума была распущена, избирательные законы изменены. Введены более строгие цензы, чтобы отсечь самую радикальную часть избирателей и обеспечить умеренный, работоспособный состав парламента.

Революционный накал заметно спадал. В 1907 г. происходили только отдельные вспышки вроде очередного вооруженного восстания во Владивостоке. А «экспроприации» очень испортили репутацию «борцов за свободу» среди иностранцев. Когда террористы убивали российских сановников, полицейских, западная общественность воспринимала это одобрительно, ведь гибли «слуги царского режима». Но ограбления банков и казначейств выглядели для европейцев гангстерской уголовщиной. Социал-демократы переругались и между собой. На очередном съезде РСДРП в Лондоне на большевиков покатились обвинения в терроризме. При этом меньшевики объединились с бундовцами, польскими социалистами, составив подавляющее большинство. Приняли постановления о запрете «экспроприаций», роспуске боевых дружин.

Ленин кое-как оправдывался, что «эксы» уже прекращены. Но буквально сразу же грянул новый скандал. 13 июня 1907 г. в Тифлисе под руководством Тер-Петросяна (Камо) угнали карету Государственного банка, 5 человек было убито, 19 ранено. Похитили 250 тыс. руб. Хотя из них 100 тыс. было в новеньких купюрах по 500 руб. Российское правительство немедленно передало в полицию других государств их номера. При попытках разменять купюры несколько человек были задержаны в Стокгольме, Цюрихе, Женеве, Мюнхене. Все они оказались большевиками! А в Берлине при аресте денежных курьеров попался Камо, у него нашли чемодан с динамитом. Тут уж западные обыватели и газеты взвыли от возмущения. Русские революционеры разъезжали по их городам с чемоданами взрывчатки! Останавливались в их гостиницах и частных домах!

Но без денег «борцы за свободу» никак не могли, и можно обратить внимание, что российские магнаты, спонсировавшие большевиков, плохо кончили. Савва Морозов, щедро выделявший деньги Красину и Горькому, искренне желал улучшения положения рабочих. Кровавое воскресенье и декабрьское побоище в Москве стали для него страшными ударами, у него началась тяжелая депрессия. Добавился конфликт с родственниками, которые отнюдь не одобряли связей Морозова с революционерами. Врачи констатировали у него серьезное нервное расстройство, настояли на поездке за границу на курорт. Он приехал в Канны, но в мае 1906 г. его нашли в номере отеля мертвым, с простреленной грудью. Рядом лежал револьвер и записка «В моей смерти прошу никого не винить». Но в официальную версию самоубийства никто не поверил. Даже община старообрядцев, очень строгих в данном отношении, похоронила его по христианскому обряду.

А накануне гибели Морозова видели с Красиным. Подозрения в убийстве падали в первую очередь на него. Морозов, как и Гапон, слишком много знал о тайной подоплеке Кровавого воскресенья и революции. Но впоследствии стали вскрываться и другие обстоятельства. У сожительницы Горького Марии Андреевой, перед тем как она перешла к писателю, был бурный роман с Морозовым. Она и позже оставалась душевным другом Саввы Тимофеевича, кружила ему голову. Незадолго до смерти через Андрееву Морозову внушили мысль – застраховать свою жизнь на огромную по тем временам сумму, 100 тыс. руб.

Полис он отдал своей бывшей фаворитке, приложив письмо, что в случае кончины поручает деньги ей. Уезжая в США, Андреева передала эти документы под расписку адвокату Павлу Малянтовичу. Он сумел обналичить полис, когда актриса была уже в Америке. Сохранились ее письма из Адирондака к Малянтовичу и своей сестре Екатерине Крит: «У тебя, милуша, должна храниться расписка Малянтовича в том, что я ему передала полис С.Т. [Морозова. – Авт.], и собственноручное его письмо… В нем сказано, что С.Т. (Морозов. – Авт.) поручает деньги мне, так как я одна знаю его желания, и что он никому, кроме меня, даже своим родственникам, довериться не может. Затем, я считаю, что распорядиться деньгами следует так: 1) уплатить расходы Малянтовичу, полагаю, это будет не больше тысячи, 2) отдать Л.Б. (Красину. – Авт.) 60 тысяч целиком, 3) отдать долг К.П. – полагаю, что это будет тысяч 15, 4) все, что остается, – тебе на расходы! Исходя из расчета, что получено будет 89 000, 13 000 – приблизительно – тебе. Надеюсь, что этого тебе на год хватит?»

А племянник Морозова, «красный фабрикант» Николай Шмидт, при подавлении восстания в Москве попал в тюрьму. Большевики установили с ним связи и уговорили написать завещание в пользу РСДРП. Почти сразу после этого жизнь Шмидта оборвалась при загадочных обстоятельствах. Ходили версии, что он был убит уголовниками. Другая – что рабочие хотели освободить его и при этом он погиб. Состояние он оставил немалое – 280 тыс. руб. Родственники опротестовали завещание. Младший брат Шмидта Алексей со своими адвокатами приезжал к Ленину в Финляндию, вел переговоры. Большевики не уступали.

Но в российском суде родственники все-таки выиграли. Тогда большевики пошли на мошенничество. Алексей Шмидт и его сестры, Екатерина и Елизавета, были несовершеннолетними, распоряжаться своими долями наследства не могли. Но революционеры обработали сестер. Екатерина Шмидт вышла замуж за адвоката Андриканиса. А Елизавете вскружил голову и стал ее любовником партийный активист Виктор Таратута (Арон Шмуль Рефулов). Уговорил ее вступить в брак с большевиком Игнатьевым. По закону после замужества проблема несовершеннолетия снималась, и мужья от имени жен могли распоряжаться деньгами.

Не прекращались и попытки наскрести средства за границей. Их собирали под старыми прикрытиями – на помощь «жертвам погромов», «потемкинцам». Но и это становилось все труднее. Потому что Англия вслед за Францией предприняла демонстративные шаги к сближению с Россией. Начались переговоры о разделе сфер влияния в Иране, Афганистане, Тибете. Состоялась встреча английского короля Эдуарда VII с Николаем II. Причем британское общественное мнение было перевозбуждено против русских. Английские газеты называли царя «обыкновенным убийцей», обагренным кровью своих «лучших подданных», а Россию «страной кнута, погромов и казненных революционеров».

Но «кто платит, тот и заказывает музыку». Эту истерию затормозили. Появились вдруг вполне дружественные и благожелательные публикации о России, вспомнили, что царь и британский король – родственники. А министр иностранных дел Грэй убеждал членов кабинета и парламентариев, что «Антанта между Россией, Францией и нами будет абсолютно безопасна. Если же возникнет необходимость осадить Германию, это можно будет сделать» [23].

Однако в США вбросы антироссийской пропаганды еще продолжались, и оппозиционеры всех мастей тянулись за океан. Там появился лидер Крестьянской партии России Аладьин – один из самых радикальных депутатов разогнанной I Думы. Через некоторое время снова приехал и присоединился к нему эсер Чайковский. Оба гостя удостоились чрезвычайного внимания. Под эгидой «Общества друзей русской свободы» им был предоставлен огромный Карнеги-холл (4 тыс. слушателей). Чайковский и Аладьин выступали там несколько раз. Мероприятия освещались ведущими газетами. Публиковались имена тех, кто заказывал ложи – Марк Твен, мультимиллионеры Шифф, Зелигман, епископы, сенаторы.

Чайковского американская пресса окрестила «отцом русской революции», он провозглашал: «Русское самодержавие танцует над кратером вулкана, и уже слишком поздно избежать насилия и кровопролития. В России началось царство террора, и ответственность за все это справедливо возлагается на российское правительство. 84 из 87 губерний России находятся сейчас в военном положении». Аладьин от газетчиков тоже получил звучный титул – «апостол русской свободы». Он вторил Чайковскому: «Приговор царю близится, великая революция надвигается». Разумеется, это сопровождалось сбором средств.

По приглашению Чарльза Крейна в Нью-Йорк прибыл и Милюков. Его встретили вообще по высшему разряду. Для его выступления тоже сняли Карнеги-холл. Потом повезли в Вашингтон, его приняли члены правительства, была организована встреча со ста членами Конгресса США. Но все визитеры, пытавшиеся убедить американцев в скором падении монархии и подогреть их интерес к русской революции, все спонсоры, устраивавшие для них пышные гастроли, откровенно лгали.

«Кратер вулкана», о котором говорилось в речах, явно угасал. Без прямой помощи иностранных держав революционеры оказались совершенно беспомощными! В России Охранное отделение и Департамент полиции работали четко, быстро выслеживали смутьянов. Правда, система побегов из ссылок действовала исправно. Но тем, кто скрылся из Сибири, оставалось только удирать за границу. Или они через короткое время ехали обратно в Сибирь.

Столыпин обратил внимание и на Финляндию. Неоднократно докладывал царю, выступал в Совете Министров и в Думе, указывая на этот гнойник. Он говорил: «Революционеры находили себе в Финляндии, на территории Российской империи, самое надежное убежище, гораздо более надежное, чем в соседних государствах, которые с большой охотой приходят в рамках конвенций и закона на помощь русской полиции». Финские власти занервничали, что попустительство плохо кончится для них. Как бы решительный премьер-министр не добился ограничений их самоуправления! Помогать русским правоохранительным органам и вылавливать революционеров они не стали. Но и их ареста на своей территории не желали.

Когда русские жандармы вышли на след Ленина, финны предупредили, что ему надо бы покинуть страну. В конце 1907 г., минуя таможни и заставы, по льду вывели его на острова и посадили на шведский пароход. Красин задержался и был арестован. Впрочем, финская полиция спасла его от заслуженной петли. Воспользовалась тонкостями своих законов, протянула с отправкой запроса в Петербург. Высланные оттуда обвинительные материалы тоже получили не сразу, они «задержались» где-то при пересылке. А по финским законам арестованного без обвинительных материалов могли держать только месяц. Красина выпустили, и он исчез. Таким образом, большевистский «Центр» в Финляндии наконец-то прекратил существование.

«Апостол русской революции» Аладьин после своих выступлений за границей вообще не рискнул возвращаться на родину. Собранные деньги он тратил отнюдь не на революцию. По свидетельству потемкинцев, «вечно был пьян и гулял с вдовушками». Из Америки он доехал только до Англии, где и остался. Чайковский вернулся в Россию и был арестован, как и любимица американцев Брешко-Брешковская. И те же самые организации, которые устраивали им поездки по США, развернули кампанию о смягчении их участи. Петицию к Столыпину подписали 500 именитых граждан – Марк Твен, епископы Нью-Йорка и Массачусетса, несколько банкиров, ученые, мэры городов, президенты университетов.

Горький тоже предпочел в Россию не возвращаться. Из США он поехал в Италию, обосновался на острове Капри – самом дорогом курорте Европы. Устроился здесь «по-королевски», снял апартаменты в престижном отеле «Куисисиана», потом арендовал богатую виллу «Блезиус», в 1909 г. переехал на другую виллу «Спинола». Писатель не делал особого различия между личными расходами и «партийными». У него было 10 тыс. долларов, собранных в Америке «на революцию», были высокие гонорары за «Мать» и другие произведения. Однако на непомерные траты на Капри даже этих денег никак не хватило бы.

Американский историк, профессор Р. Спенс, показал, что в распоряжении Горького оказались куда большие суммы – в качестве личного секретаря его сопровождал член ЦК большевиков и помощник Красина Буренин, которому были доверены 170 000 руб., захваченные в Государственном банке Хельсинки, и попутно с пропагандистской миссией Горький с Бурениным занимались в США другим делом – «отмывкой» денег. Через американские банки меняли краденые банкноты на «чистые» [98]. Покинув Нью-Йорк, Буренин остался при Горьком, а с такими деньгами можно было пожить очень широко.

К ним на Капри после побега из Финляндии приехал Красин, и у него тоже имелись изрядные суммы – выручка от «эксов», страховка Морозова. Редакция ленинской газеты «Вперед» – Богданов, Базаров, Алексинский, Луначарский – дружно и без раздумий отправилась на Капри, к Горькому и Красину (и к деньгам). Сюда потянулись и другие гости. «Буревестник революции» принимал всех, даже случайных людей. У него каждый день был накрыт шикарный стол. Сюда наведывались погостить американские журналисты и пропагандисты Уоллинг и Струнская – подруга Джека Лондона. Приехал старый приятель Горького (и любовник Андреевой) Рутенберг. Сбежав из России, он очутился на мели и вместе с женой, с детьми целый год жил у писателя, отдыхал, лечился.

Другим революционерам пришлось в данное время гораздо хуже. Правительства и общественность западных стран относились к ним куда более прохладно, чем раньше. Эмигрантов набежало много. Денег в партийных кассах не было. Найти заработки было трудно. И если в России разные политические течения действовали вместе, то за границей они сразу перессорились. Социалисты нападали на либералов. Социал-революционеры грызлись с социал-демократами. Даже внутри партий единства не было. В рядах большевиков и меньшевиков появились ликвидаторы, отзовисты, ультиматисты, примиренцы – и все враждовали друг с другом.

Но зарубежные покровители все же не бросили российских радикалов. Они получали убежище, им удавалось найти работу. Кадры как бы консервировались на будущее. Много политических преступников осело в Америке. В 1908 г. в США был основан Союз русских рабочих, насчитывавший 10 тысяч членов. Он примкнул к американской организации анархо-синдикалистов «Индустриальные рабочие мира». А социал-демократы образовали «Российскую социалистическую федерацию», она вошла на правах национальной группы в Социалистическую партию США.

Мощный центр эмиграции образовался и в Англии. Причем, в отличие от Швейцарии или Франции, здесь представители разных партий прекрасно находили общий язык, их связывало между собой «Общество друзей русской свободы». От большевиков с ним взаимодействовал Литвинов. Сюда переехал и Чичерин, вступил в Британскую социалистическую партию, стал секретарем Комитета помощи русским политкаторжанам. Таким образом, в Лондоне оказался цвет будущей советской дипломатии. К здешней колонии эмигрантов присоединился младший брат предводителя уральских боевиков Якова Свердлова – Вениамин, бежавший за границу из сибирской ссылки.

Одним из активистов здешней революционной организации стал флотский инженер Костенко, завербованный в японском плену. Морское ведомство России включило его в комиссию, контролировавшую строительство на британских верфях крейсера «Рюрик». Получив от Костенко весточку, в Англию отправился и матрос Новиков (Прибой). Революционеры целенаправленно обрабатывали моряков, приходивших в Англию. Как писал Новиков, в порту на видных местах красовались объявления по-русски: «Человек, попавший в беду и нуждающийся в материальной помощи, всегда найдёт поддержку…» – и приводился адрес.

Костенко и Новиков стали работать под началом Савинкова. Для крейсера «Рюрик» из России прибыла команда моряков, из которых создали подпольную эсеровскую организацию. Готовили и теракт. Рассчитали: когда новый крейсер придет в Россию, его наверняка посетит сам Николай II. Двоих матросов, Авдеева и Коптеловича, воодушевили идеей убить государя, дали им револьверы. Савинков впоследствии вспоминал: «В октябре в Кронштадте состоялся высочайший смотр “Рюрику”. И Авдеев, и Коптелович встретились с царем лицом к лицу. Ни один из них не выстрелил» [69]. Все-таки рука русских людей не поднялась на своего государя! Или… чья-то молитва помогла? Незримо затронула душевные струны, надломила жесткую корку агитации на матросских сердцах?..

Когда «Рюрик» ушел в Россию, под руководством Новикова сформировали «летучий отряд», кочевавший по портам Европы и Северной Африки, где причаливали русские суда. Искали встреч с матросами, вели пропаганду. А в Англии среди эмигрантов оказались и латышские боевики. Их предводитель Яков Петерс создал из них гангстерскую группировку «Лесма». Она занялась рэкетом, ограблениями. Несколько раз вступала в жестокие перестрелки с полицией, в одной из них погибли трое сотрудников Скотланд-Ярда. Петерса арестовали, и имелись доказательства, что он стрелял в полисменов. Однако его вдруг не только освободили, но стали принимать в светских салонах. Вскоре он женился на дочери банкира Нэйзи Фримен, стал управляющим отдела импорта крупной торговой компании.

По мнению современных историков, причина столь странной «амнистии» и перемены в судьбе могла быть только одна – вербовка британской разведкой. Тем более что среди знакомых Петерса в Лондоне насчитывают по крайней мере троих агентов британских спецслужб – Людвига Мартенса и братьев Пиленс. А за вербовку российских революционеров в Лондоне по-прежнему отвечал Уильям Мелвилл – тот самый, который ранее работал с Юлианом Мархлевским, он же завязал первые контакты с Соломоном Розенблюмом (Сиднеем Рейли) [78, 98].

Впрочем, прямая связь с иностранными спецслужбами была среди революционеров не столь уж редким явлением. Троцкий, например, стал сотрудничать с политической полицией Австро-Венгрии [79]. За это ему обеспечили проживание в Вене, австрийская разведка отдала ему львовскую газету «Правда», ранее принадлежавшую украинским сепаратистам.

Ленин, выбравшись из Финляндии, тоже хотел поселиться в Австро-Венгрии, поближе к России. Но австрийские власти поняли, что он будет засылать через границу литературу, боевиков, как из Финляндии. В данный момент Вена не желала портить отношения с Санкт-Петербургом, и Ленину отказали. Ему пришлось осесть в Швейцарии. А здесь никакой живой работы не было, эмигранты увязали в собственных склоках. Владимир Ильич взялся издавать газетенку «Пролетарий» тиражом всего 1 тыс. экз., но пересылать ее было некуда. Организации, возрождавшиеся в России, едва успевали сообщить о себе за границу, как приходили известия, что их уже накрыли.

Горький зазывал Ленина к себе, на Капри. Тот съездил, но вернулся крайне встревоженный. У Горького, Красина и Богданова возник второй центр большевиков, издавалась его прежняя газета «Вперед»! Они вовсе не собирались считаться с первенством Ленина, а главное, делиться с ним деньгами! Вместо этого решили самостоятельно развернуть широкую деятельность. Наметили на 1909 г. создать на Капри «высшую партийную школу». Красин по своим связям стал собирать слушателей из разных организаций России. Им оплачивались проезд, проживание. Из авторитетных партийных деятелей набирали преподавателей, назначали им высокие оклады. В их числе пригласили и Ленина.

Но он возмущенно отказался. Объяснил это теоретическими разногласиями с Красиным и Богдановым. Обвинил их в «богоискательстве». Богданов перенял точку зрения, распространенную у западных социалистов, что марксизм не противоречит христианству (протестантскому). Но подобные размолвки служили только предлогом. Когда требовалось, Ленин прекрасно находил общий язык с европейскими социалистами-христианами. На самом деле он увидел угрозу своему лидерству! Заподозрил (и не без оснований) попытку свергнуть его. Школой руководили Горький, Красин и Богданов, они распоряжались деньгами, а Ленина нанимали как исполнителя! Такая школа могла стать зародышем обновленных партийных структур. Штаб на Капри, от него через слушателей нити поведут к местным организациям. Но возглавлял штаб не он!

Однако к концу 1908 г. у Ленина тоже появились большие деньги – как раз завершилась афера с сестрами фабриканта Шмидта и подставными мужьями. На счета Владимира Ильича в банк «Лионский кредит» перевели наследство. Он сразу окрылился. Из переполненной эмигрантами Швейцарии переехал во Францию. И первым делом, обретя финансы, он созвал в Париже партийную конференцию. Пригласил на нее не только большевиков, но и меньшевиков, демонстрируя единство с ними – а нацелился против «раскольников» с Капри. Их разгромили в пух и прах.

Кстати, и сам Ленин, дорвавшись до денег, в расходах не стеснялся. Не до такой степени, как Горький, но зажил на широкую ногу. Снял в Париже шикарную четырехкомнатную квартиру в элитном районе. Вместе с ним и Крупской поселились ее мать, сестра Мария Ульянова, поступившая учиться в Сорбонну. Держали прислугу, Ленин устраивал себе отпуска, ездил с женой в Ниццу [39].

Красин, Богданов и Горький все-таки собрали свою партийную школу. Но слушателей было всего 12 человек. А интриги Ленина принесли свои плоды. Представители нелегальных организаций ехали из России, уже зная, что главный центр партии находится в Париже. Были очень удивлены, не обнаружив в школе Ленина, написали ему. Он выплеснул обвинения в адрес «раскольников» и добился своего – развалил школу. Шестеро слушателей сразу бросили ее, поехали к Владимиру Ильичу. Остальные воспользовались возможностью пожить на прекрасном острове, но по окончании курса тоже прикатили в Париж, и удовлетворенный Ленин дополнял их образование своими лекциями.

Горький бушевал, как ураган. Честил Владимира Ильича во всем богатейшем спектре и литературной, и привычной ему босяцкой лексики. Ведь школа позволяла ему как-то оправдать и «списать» колоссальные личные траты. А сейчас альтернативный центр на Капри распался. Красин уехал в Германию, получив хорошую работу на фирме «Сименс». Попытку обойти себя Ленин вчерашним соратникам так и не простил. Горькому ответственных миссий больше не доверял. Да и Красин отныне оставался в партии на важных, но второстепенных постах.

Но в скором времени и на Ленина насели меньшевики. Обвинили его в том же самом, в чем он обвинял конкурентов с Капри – в «раскольничестве». Ведь и он ни с кем не намеревался делиться деньгами Шмидта, хотя партия сидела без средств. Тратил их, как хотел, сохранял для большевиков отдельный руководящий «Центр», издавал собственную газету «Пролетарий». Меньшевики вспомнили, что Шмидт завещал наследство РСДРП. Стали требовать передать его Центральному Комитету, а ЦК был меньшевистским. Владимир Ильич долго отбивался.

Наконец, ЦК пригрозил разорвать отношения с ленинской группировкой. А единство партии пока еще было важным для выборов в Думу, участия в международных мероприятиях – зарубежные социал-демократы гораздо больше считались с Плехановым, а не с Лениным. Скрепя сердце Владимир Ильич сдался. В 1910 г. состоялся пленум ЦК. Фракционность и терроризм осудили, издание отдельной газеты «Пролетарий» прекращалось. Дольше всего спорили за деньги Шмидта. Уступать их меньшевистскому ЦК Ленин наотрез не желал.

Обратились к «третейскому суду» Германской социал-демократической партии и выработали компромисс. Деньги передавались немецким «держателям» – Каутскому, Кларе Цеткин и Мерингу – с условием, что они будут выделяться только на общепартийные цели с согласия меньшевиков и большевиков. Теперь «держатели» стали платить весьма скромное жалованье членам ЦК, сотрудникам редакции общепартийной газеты «Социал-демократ». Ленину пришлось урезать запросы, переехать из четырехкомнатных апартаментов в двухкомнатную квартирку.