Четвёртая стража

За веками бежала, бежала…
Ан в Обжорном ряду сыто сопли утрут
Да прочтут приговор трибунала.

И «Я – черная моль!», «Я – летучая мышь!»
В кабаках зарыдает Парижа, —
Эмигрантская боль, (арестантская, слышь):
С чавком Клеток в дорожную жижу

«Стеньку, Стеньку вяз-уут»)…
А в Обжорном ряду —
сопли с чавканьем трут (всё им мало)…
…Всё бежала, бежала. Да – ах!: На беду,
Обессилев упала. Упала…

«Смута» – боль, « Смута» – блажь. Но и только. Но и
С эшафота лишь ножку отставишь —
Дыбы, плаха, петля… Четвертует, сгноит
Новый царь под неистовство клавиш

Пианистки в Столетья немых голосах…
Тени Той, что когда-то устало
За Веками бежала в чужой палисад… —
И на снег заполошно упала.

Голый король

(хулиганская реконструкция Бродского)

Посвящение «Королевству Сиам»

я плел паутину в разнузданности потолков
я помню напевы сожжённой дотла эллады
я помню собратьев тени тела пауков
берущих преграды
из чёрного сумрака ветхой русской печи
разбавленного колымою почти на четверть
из чёрных гробов и ещё поминальной свечи
паук так я нет ведь
я гордо несу на хитиновой спинке крест
я чёрный и с лапами полн паутинкою броской
где рифмы увы из-за рифм не хватает мест
где мухою бродский
он делает жест своей видите ль лапой («адью»)
стал хуже писать и устал уже плесть паутину
он реконструирован в сносно большую статью
в напев муэдзина
ползущего на минареты восточных стран
под грохот бомбометания в смрад пожара
он реконструирован в мёртвый афганистан
в весну краснодара
и расплавленный клёкот безумных чаек в мотив
летит над волнами сбитый пулями в дюны
он реконструирован в хмурый рижский залив
и в бешенство юных
безмолвных поэтов плетущих в свод потолков
боярских палат вековую сеточку слога
поэзия вотчина всех пугливых зверьков
(их радостно много)
мятеж в королевстве поэзии за мятежом
(давайте шатнём незыбленность рифмы трона)
я чёрный паук нагишом но не за рубежом
иосиф – икона
на роль пулемёта ли огнемёта ли но на роль
долой парадигмы любой поэтической школы
долой паутину авторитетов король
похоже что голый…

«…Уходит ночь за белые портьеры…»

Валерию Симановичу

…Уходит ночь за белые портьеры.
Ну что, скажи, ты можешь возразить?
В туманной дали юные химеры…
Нет даже сил любить…
Ни черный Ад, ни трепет поцелуя —
Не возвратят прошедшие года.
И только жалкий лепет: «Аллилуйя»
Кривого рта…
Но свысока, – издалека, оттуда,
Где лунный пепел падает как снег —
Ты разгляди все рифмы и причуды
Костлявый век…
Внутри души бушует омерзенье —
Но ненавидеть не хватает сил.
Толпа стоит немою тенью,
Щетинясь тучей вил…
Не бойтесь, – вы! Поэт уже не страшен:
Уже мертвец – но пугало для вас!
Он вечный узник ваших тёмных башен —
Но пробил час…
Мы жгли огнём расплавленного слова —
Мы будем жечь века спустя.
И наши рифмы – жертвенные совы, —
Невинное дитя…
У нас есть Храм: хрустальные подвалы —
И для стихов божественный амвон!
Нам наплевать на вас, – ведь вас так мало.
А мы – малиновый