Украинско-российские взаимоотношения в 1917–1924 гг. Обрушение старого и обретение нового. Том 2

В объявленных представителем УПСР М. Н. Полозом пожеланиях на заседании 19 января указанные пункты были несколько конкретизированы и дополнены требованиями:

– правительство РСФСР обязуется немедленно отозвать с Украины все свои войска;

– СНК РСР принимает на себя роль мирного посредника между правительством УНР и Временным рабоче-крестьянским правительством Украины;

– правительство УНР употребит самые решительные военные меры по очищению территории Украины от банд П. Н. Краснова и донских казаков;

– правительство УНР заявляет о намерении сразу же после прекращения гражданской войны наравне с другими социалистическими партиями легализировать КП(б)У, предоставить ей свободу пропаганды своей идеологии в рамках парламентской борьбы;

– правительство УНР предлагает правительству РСФСР немедленно восстановить консульские учреждения и наладить товарообмен на условиях, «выработанных мирной конференцией Шелухина-Раковского»[61 - Там же. С. 39–40.].

Более квалифицированно выстроив тактику поведения на переговорах, Д. З. Мануильский и его коллеги смогли сначала выведать все возможные компромиссы, на которые способна была пойти украинская сторона. Отклонив претензии последней, в частности, о вмешательстве во внутренние дела УНР с помощью войск и т. п., они начали методически, временами гибко, временами твердо добиваться принятия своей платформы.

Так, 23 января Д. З. Мануильский изложил требование немедленного создания наступательного союза между УНР и РСФСР «на Краснова, Антанту и Крымскую реакцию. Что касается внутренней политике, то товарищ Мануильский настаивает, чтобы вопрос о власти на Украине был разрешен Всеукраинским съездом Советов на тех же избирательных основаниях, как и в Советской Российской республике. Только на этих основаниях правительство Советской России готово приступить в качестве посредника в деле примирения сторон, которые борются на Украине»[62 - Там же. С. 42.].

Конечно, такая линия вызвала сопротивление со стороны дипломатов УНР. Опровергая в ходе затяжных дебатов аргументацию российской стороны, С. П. Мазуренко в отчаянии указал представителям РСФСР, «что они, требуя от правительства УНР объявления войны Украиной Антанте, Дону и Крыму, установления диктатуры пролетариата, в то же время со своей стороны положительно ничего не предлагают и не дают УНР, за исключением советов, для получения которых совсем не было необходимости приезжать в Москву Дипломатической Миссии»[63 - Там же. С. 43.].

Хотя приведенные слова не принадлежат к шедеврам дипломатического красноречия, украинская позиция здесь заявлена предельно четко и бескомпромиссно. Причин к беспокойству добавляло и то, что российские представители с каждой новой встречей умножали информации о поражениях Директории и успехах в Украине советской власти. Не имея достоверных сведений о действительном состоянии дел, украинские представители начали подозревать, что официальная Москва сознательно затягивает переговоры. «Мы сидим здесь уже две недели и к никаким определенным выводам до этого времени не пришли, – заявил С. П. Мазуренко на совещании 27 января. – Нам необходимо установить контакт взаимного доверия и немедленно разрешить важнейшие вопросы, которые не терпят отсрочки. Без этого мы не можем продолжить общую работу и нашим промедлением только усиливаем анархию на Украине»[64 - Там же. С. 46.].

И совсем уже отбрасывая любые дипломатические каноны и условности, глава Чрезвычайной миссии УНР высказал уверенность, что продолжение переговоров в предыдущем русле бесперспективно из-за очевидной их бесполезности. «Мы со своей стороны вносили все время вполне определенные предложения, а от Вас я еще никаких предложений не слышал, – с раздражением говорил он. – Те же разговоры, которые мы вели на предыдущих заседаниях, это лишь требовало от нас капитуляции. Давайте раз и навсегда отбросим дипломатию в сторону и скажем друг другу: Чего Вы хотите от нас и на что мы можем рассчитывать от Вас. Ведь для того, чтобы говорить о тех предметах, о которых мы вели речь на предыдущих заседаниях, нам вовсе не нужно было ехать сюда. Мы могли все эти вопросы решить там, на месте с Пятаковым и его друзьями»[65 - Там же.].

Украинцы высказали пожелание перенести место переговоров поближе к межгосударственной границе, в частности в Харьков или Гомель[66 - Там же. С. 46, 48.], чтобы облегчить получение информации от государственных центров УНР.

Здесь, наверное, уместно высказать соображения относительно причин возникновения негармоничной ситуации на переговорах, хотя обе стороны, кажется, искренне стремились достижения согласия. Во всяком случае, представители российского правительства Д. З. Мануильский, А. З. Каменский, В. Р. Менжинский, Л. Б. Красин старались убедить своих визави в том, что у них нет причин искусственно затягивать процесс договоренностей. И им можно в данном случае доверять. Не раскрывая причин стремления к согласию, они на самом деле исходили из того, что, не имея надлежащих вооруженных сил, Советская Россия стояла перед перспективой огромных, сверхсложных испытаний – на помощь ее врагам приходила мощнейшая к тому времени милитарная сила в мире – Антанта. Поэтому исключить из кольца фронтов, которое все более сжималось, хотя бы одно звено (Украина потенциально могла им быть, да и, собственно, уже была после 16 января 1919 г.), а еще больше – склонить к нейтралитету, и того лучше – к содействию – значило получить немалую и притом бескровную, малозатратную победу.

На что же могли ссылаться в публичных переговорах постоянно российские дипломаты – это на смену ситуации в Украине. Объективное неуклонное падение авторитета, влияния власти Директории вызывало естественный вопрос – насколько реальной является эта сила и как далеко следует заходить в расчетах на взаимодействие с ней? Конечно, в создании противоантантской и противодобровольческой коалиции виделась геополитическая перспектива. Однако свои преимущества могла иметь и ставка на советские, большевистские силы в Украине, которые все укреплялись, завоевывали все более прочные позиции, брали под контроль новые и новые территории.

Похоже, что московский центр колебался, или еще только определялся в том, который из двух вариантов более приемлем, «выигрышен». А руководство КП(б)У, СНК Украины, сознавая, что контакты с посланцами Директории для В. И. Ленина, его единомышленников – это не игра, не имитация деловых отношений, с подозрением и ревностностью относились к самой идее, тем более – факту переговоров. Они понимали, что ЦК РКП(б), СНК РСФСР имели свою стратегию, целью и стержнем которой было сохранение власти Советов и что с этой точки зрения поведение лидеров КП(б)У, для которых интересы украинских трудящихся были главными, не во всем совпадало с общепартийным, общесоветским курсом, «органично вписывалось в него», имея вполне естественные региональные и национальные отличия. Как и в момент создания КП(б)У, организации антигетманских восстаний, создания Временного рабоче-крестьянского правительства, снова сказались разногласия между «центром» и «местами». Большевистский центр вместе с тем желал, с одной стороны, наиболее решительной победы местных коммунистических сил в Украине, а с другой – остерегался, что их борьба может ускорить конфликт, открытое столкновенье с мировыми империалистическими силами, предвидеть результат которого было очень непросто. Во всяком случае – убедительных аргументов в пользу достижения победного варианта было немного.

Возможно, поэтому, не имея уверенности в какой-либо из альтернатив, российская сторона осуществила попытку привлечь к переговорному процессу представителей советского правительства Украины, в частности – Г. Л. Пятакова[67 - Там же. С. 47, 57.]. Последний вместе с Я. Н. Дробнисом в самом деле прибыл в конце января 1919 г. в Москву, однако проигнорировал приглашение на совещание, поскольку, по словам Д. З. Мануильского, стоял на «непримиримой позиции»[68 - Там же. С. 58.]. Представитель правительства РСФСР надеялся еще убедить их изменить точку зрения. «Но, если они решительно откажутся принять участие в нашей работе, – заметил Д. З. Мануильский, – то наша партия будет настаивать на их отзыве. Тогда, – продолжил он, – мы вызовем из Харькова Х. Г. Раковского, который туда был послан для усиления сторонников соглашения с Директорией»[69 - Там же. С. 59.].

Последнее утверждение было скорее всего «дипломатическим преувеличением». Обстоятельства замены Г. Л. Пятакова Х. Г. Раковским в должности главы советского правительства Украины заключались в иных, на момент осуществления упомянутой трансформации далеких по сущности и характеру процессах, нежели те, на которые ссылался ловкий дипломат.

Однако здесь важно сознавать, что советская сторона имела возможности для маневра. Варьируя предложения (незыблемыми оставались требования введения в Украине советской власти и создания единого командования для советских и уэнеровских вооруженных сил), Д. З. Мануильский, В. Р. Менжинский, Л. Б. Красин учитывали быстротечную конъюнктуру.

Посланцы же Украины все больше страдали от практической изоляции, в которую попали с приездом в Москву. Им не удавалось снестись с Директорией по прямому проводу или радиотелеграфом. Они не могли сообщить о достигнутых договоренностях, получить инструкции относительно дальнейших шагов, допустимых компромиссов и т. д. Не помогло даже вмешательство на высоком, наркомовском уровне. Киев на протяжении недель абсолютно не реагировал ни на какие обращения[70 - Там же. С. 51, 52, 56, 59, 66.].

Тогда глава миссии С. П. Мазуренко согласился на командирование в Киев курьера, хотя и считал, что таким способом очень трудно предметно решать возникшие на переговорах проблемы. Кто выполнял роль курьера миссии, выяснить не удалось. Он выехал из Гомеля и достиг Дарницы (левый берег Днепра, сегодня район Киева. – В. С.), занятой к тому времени советскими войсками. Однако переехать на правый берег Днепра ему было не суждено. Паровоз, в котором посланец старался добраться в Киев, несмотря на большой белый флаг парламентера, усиленно – «ураганно» обстреливался артиллерийским огнем[71 - Там же. С. 59.]. Естественно, и средства связи, и оружие находились под контролем военных, которыми руководил С. В. Петлюра. «Не являясь даже атаманом, можно понять, что отдельный паровоз и еще под белым флагом не может угрожать фронту и его можно подпустить к себе безо всякого риска и страха за военное дело, – разъяснял ситуацию В. К. Винниченко. – То есть это значит, его не подпускали не из-за этого? А из-за чего?

Это знала только атаманская власть»[72 - Винниченко В. Вiдродження нацii. Ч. ІІІ. С. 229–230.].

Сопоставляя всю эту историю с домогательствами С. В. Петлюры об объявлении войны РСФСР, с атаманскими препятствиями в осуществлении дипломатической миссии в Москву, глава Директории пришел к важным, однако очень неутешительных выводам. Припомнив, что официальное объявление войны северному соседу было сделано 16 января 1919 г., В. К. Винниченко продолжает: «А 1 февраля, то есть как раз через обещанные атаманами две недели, повстанческие украинские войска, поддержанные регулярными российскими войсками, были уже под Киевом. Объявление войны не подняло духа. Атаманам важно было выбить то оповещение войны не по военным мотивам, а по политическим. Оповещая войну, они были более уверенны, что к миру не придет, а, значит, не будет советской, действительно народной власти, которая не потерпит произвола и всех мерзостей атаманов.

Таким образом эти две силы, – пятаковщина и атаманщина, – достигли своего: одна потащила Совет Народных Комиссаров в русский национализм и империализм, а вторая потащила Директорию в контрреволюцию и в жестокие лапы антантского империализма»[73 - Там же. С. 230.].

Вывод многоаспектный, достаточно категоричный, очевидно, не во всех составных бесспорный. Однако в смысле понимания рассматриваемого сюжета трудно не согласиться с тем, что при воспроизведенных обстоятельствах достичь общего положительного результата в Москве было элементарно невозможно.

Итак, исходя из объективного состояния дел, прежде всего осознания того, что овладение красными Киевом было делом ближайших дней, С. П. Мазуренко и М. Н. Полоз 1 февраля 1919 г. предложили объявить перемирие на фронте как предпосылку продолжения переговоров о мире[74 - Симоненко Р.Г., Реент О.П. Украiнсько-росiйськi переговори в Москвi. С. 59.].

А на следующем заседании, 4 февраля, был согласован текст документа, который телеграммой решили отправить в Украину – правительствам УНР и советской Украины. Его содержание сводилось к следующему:

Правительство РСФСР соглашается выступить в роли посредника между двумя правительствами, ведущими борьбу в Украине, на таких условиях:

– Признание Директорией принципа власти Советов на Украине;

– Признание нейтралитета Украины с активной его защитой против любого иностранного вмешательства, которое нарушает этот нейтралитет;

– Общая борьба против контрреволюции;

– Перемирие на время мирных переговоров[75 - Там же. С. 60–61.].

Вокруг данного документа в историографии «ломалось немало копий». Причиной послужили относящиеся к проблеме сюжеты в их воспроизведении через четыре десятилетия В. К. Винниченко. Бывший глава Директории в «Завещании борцам за освобождение» утверждал, что «после длительных и горячих дебатов в Центральном Комитете и Политбюро РКП Ленину удалось победить противников мира с Украиной и склонить большинство руководящих органов компартии принять наши условия. Самостоятельность и независимость Украины была официально признана в соответствующей резолюции и мирный договор подписан со стороны России главой советского правительства В. Лениным и Наркомом иностранных дел Чичериным, а со стороны Украинского Государства – главой украинской делегации – Семеном Мазуренко»[76 - Винниченко В. Заповiт борцям за визволення. К., 1991. С. 34.].

Возможно, с годами В. Винниченко просто призабыл детали и прифантазировал некоторые моменты, представляющиеся неправдоподобными. Вышеприведенную договоренность, которая телеграфно была отправлена в Украину, он выдает за подписанный договор. И хотя В. К. Винниченко убеждает, что в 1920 г. во время отчета ему в Москве С. П. Мазуренко докладывал «о подписанном договоре»[77 - Там же. С. 35.], что этот факт официально подтверждали и Г. В. Чичерин и члены Политбюро[78 - Там же.], текста договора (какого-либо его варианта, кроме вышеприведенного текста телеграммы), до настоящего времени никто не видел. Это тем более удивительно, что В. К. Винниченко утверждает, якобы документ подписали В. И. Ленин, Г. В. Чичерин и С. П. Мазуренко. В биохронике В. И. Ленина такого факта не зафиксировано. Да и едва ли он вообще мог иметь место. Хотя в революционное время не вполне придерживались правовых, дипломатических канонов, кажется весьма маловероятным, чтобы советская сторона пошла на такую впечатляющую «протокольную» асимметрию: согласиться поставить под суперважным государственным документом подписи главы правительства государства и главы чрезвычайной миссии, просто не наделенного соответствующими полномочиями. Последнее подтверждается как документом, выданным С. П. Мазуренко, так и его неоднократными ссылками на то, что он не имеет возможности продолжать переговоры, не зная, что ему в конкретных обстоятельствах может разрешить официальный Киев. В частности, соглашаясь на отправку в Украину телеграммы с достигнутыми условиями, С. П. Мазуренко попросил В. Р. Менжинского «передать официальное заявление Российскому Советскому Правительству о том, что он, Мазуренко, не имеет полномочий Директории вести переговоры с правительством Раковского – Пятакова и что после падения Киева он, Мазуренко, слагает с себя ответственность за возможность выполнения вышеуказанного полномочия. Т. Мазуренко заявляет, что Миссия УНР просит приостановить дальнейшие переговоры вплоть до получения директив от своего Правительства»[79 - Симоненко Р.Г., Реент О.П. Украiнсько-росiйськi переговори в Москвi С. 61.].

Что же касается В. И. Ленина, то не только неизвестно о его прямой причастности к переговорам, подготовке итогового документа, а и к борьбе, которая вроде бы имела место в Политбюро ЦК РКП(б) относительно украинских проблем. Опять-таки известно лишь о том, что лидеры КП(б)У и советского правительства Украины обнаруживали определенное несогласие с линией поведения официальной Москвы, допускали, даже, временами ослушание, которое детерминировалось логикой развития событий в Украине. Так что и здесь В. К. Винниченко, очевидно, кое в чем смещал акценты.

Не все точно и с передачей того, как и почему договор не попал в руки Директории. По версии В. К. Винниченко, С. П. Мазуренко передал текст документа телеграфом в Киев и «попросил ратификации Директорией этого великого акта. Его сообщение принял С. Петлюра, который заведовал военным телеграфом, но Директорию об этом не известил и ратификации договора, конечно, не произошло. С. Мазуренко несколько раз добивался ответа, но не мог получить его Он хотел возвратиться на Украину, чтобы лично привезти заключенный договор, но по приказу Главного Атамана С. Петлюры его на границе не пропустили в Украину. И, таким образом, этот огромной весомости акт для нашей государственности был скрыт от украинства и вся дальнейшая борьба за него пошла по такому несчастливому для нас направлению. Москва, не дождавшись ратификации мирного пакта, считая молчание Директории за нежелание мира, возобновила военные действия, заняла Киев, осуществила натиск на разбитую украинскую армию и вытеснила ее за границы Украины в Польшу»[80 - Винниченко В. Вiдродження нацii. Ч.ІІІ. С. 34.].

К тому же бывший глава Директории прибавляет, что он узнал позднее, почему оставленный петлюровскими войсками Киев «более недели» не занимался красными, что это было сделано по приказу Москвы «не нарушать перемирие, ждать конца мирных переговоров»[81 - Там же. С. 35.].

Опять многие моменты не соответствуют действительности (личное путешествие С. П. Мазуренко в Киев, хотя он не отлучался из Москвы), или не могут быть подтверждены (поступки С. В. Петлюры, приказы Москвы). Есть и хронологические несовпадения: готовый договор не мог ни передаваться телеграммой для ратификации в Киев, ни быть отправленным с посланцем, поскольку его физически просто не существовало до 4 февраля 1919 г.

Не хочется подозревать В. К. Винниченко в политической наивности, или же выдвигать обвинение в сознательной, прагматичной фальсификации событий, однако некоторые его утверждения понять, объяснить непросто. Так, скажем, он продолжал решительно настаивать на том, что подписанный между посланцем УНР и руководством РСФСР в феврале 1919 г. договор, стержнем которого было признание независимости Украины, не просто существовал, но и оценивался В. И. Лениным его сторонниками летом 1920 г. как реально действующий документ. А затем и его, В. К. Винниченко, визит, переговоры с партийно-советским руководством России в 1920 г. будто бы были прямым результатом признания ЦК РКП(б), СНК РСФСР договора с Директорией (это тогда, когда практически на всей территории Украины была советская власть).

Собственную же несговорчивость, или принципиальность, стремление получить реальные рычаги для украинизации республики В. К. Винниченко расценивает как повод, которым воспользовались Л. Д. Троцкий, его сторонники, добившись победы над умеренной по отношению к Украине позицией В. И. Ленина, дезавуировав достигнутые в феврале 1919 г. украинско-российские договоренности[82 - Там же. С. 35, 36, 46–48.].

Однако возвратимся к событиям, связанным с деятельностью миссии С. П. Мазуренко, и обратим внимание на такие моменты.

На уже упомянутом заседании переговорщиков 4 февраля 1919 г. В. Р. Менжинский от лица российской делегации заявил о согласии перенести дальнейшую работу в Харьков и пообещал немедленно довести содержание договоренностей «до сведения Директории и правительства Раковского – Пятакова»[83 - Симоненко Р.Г. Реент О.П. Украiнсько-росiйськi переговори в Москвi. С. 61.].

Неизвестно, дошел ли документ в московском варианте до Винницы, а если и дошел, то попал ли в руки главы Директории. Доподлинно известно, что с содержанием соглашения, дополненного харьковским СНК и подписанного Х. Г. Раковским, смог первым ознакомиться член Директории Ф. П. Швец 10 февраля 1919 г.

В переданном из Харькова документе сразу сообщалось о соглашении с Директорией на посредничество СНК РСФСР на достигнутых в Москве основаниях: «Украинское Рабоче-крестьянское Правительство приняло братское посредничество Российского Советского Правительства относительно согласия с Директорией (об этом официально было сообщено наркомату иностранных дел РСФСР[84 - Там же. С. 67.]) при условии признания таких принципов:

1) Директория признает советскую власть в Украине;

2) Строгая нейтральность Украины с активной обороной против войск Антанты, Деникина, Краснова и Поляков;

3) Совместная борьба против контрреволюции.

Эти основания были приняты Вашей чрезвычайной миссией под руководством товарища Мазуренко и их Российское Советское Правительство передало посредством радио, как нам, так и Директории. Мы уже заявили согласие на принятие этой платформы, а также на перенесение переговоров в Харьков с просьбой передать Вашей чрезвычайной миссии в Москве, что она на территории Украинской Советской Республики будет пользоваться всеми гарантиями дипломатической неприкосновенности и возможностью поддерживать связь с Директорией»[85 - Цит. по: Стахiв М. Украiна проти бiльшовикiв. Кн. 2. С. 51.].

Дальше в документе содержалась оценка тех процессов, последних событий, которые, с точки зрения советского правительства Украины, должны были быть учтены при подходе к присланному соглашению: «Взятие Киева украинскими регулярными советскими войсками, переход на сторону советской власти отрядов атамана Григорьева и других военных республиканских сил, общее восстание по всей еще не освобожденной Украине под лозунгом советской власти очевидно досказывают, что рабочие и крестьяне Украины решительно стоят на стороне советской власти. Мы убеждены, что перед этим убедительным фактом Вы будете считать дальнейшее пролитие крови бесцельным и бесполезным. Дальнейшее сопротивление наших [должно быть: Ваших] войск только затягивает гражданскую войну и облегчает задачу империалистов, которые захватили часть украинской территории не только на побережье Черного моря, но и в Бессарабии, и на Буковине, увеличивая экономическую руину, разваливая транспорт и задерживая дело восстановления экономических сил социалистического строительства в Украине»[86 - Там же. С. 51–52.].

Заканчивалась телеграмма предложениями-заверениями, которые исходили непосредственно от СНК Украины: «Поэтому мы предлагаем с нашей стороны продолжать переговоры, начатые в Москве, теперь в Харькове на основании признания советской власти, конкретная организация которой должна быть задачей Третьего Украинского Съезда Советов. С нашей стороны подтверждаем гарантию полной неприкосновенности Вашей делегации, если Директория признает Временное Рабоче-крестьянское Правительство в Украине; одновременно обязуемся обеспечить полную личную безопасность членов Правительства Директории, а также свободную деятельность партий, входящих в него. Председатель Временного Рабоче-крестьянского Правительства Украины, комиссар для внешних дел Раковский»[87 - Там же. С. 52.].

Ознакомленный с посланием Х. Г. Раковского В. К. Винниченко, который уже оставлял свою должность в Директории по требованию представителей Антанты, отреагировал крайне бурно. Особенно его привели в негодование слова главы СНК о гарантиях, которые будут предоставлены членам правительства УНР на собственной, украинской земле. Возможно, из-за эмоций, которые переполняли В. К. Винниченко, попавшего в самом деле в отчаянную ситуацию, он и не заметил, что, кроме положений, которые приписали в Харькове, в основе все же был тот документ, на который миссия С. П. Мазуренко согласилась в Москве[88 - См.: Солдатенко В.Ф. Три Голгофи: полiтична доля Володимира Винниченка. С. 120–125.].