Фельдмаршал

Он догадался об уловке приятеля.

– А куда мы побежим? – спросил он, уже спокойнее. – Мы же на острове! Все суда проверяют королевские сыщики! Отловят за милую душу!

– Не отловят! – рассудительно заявил Антуан. – Я всё продумал!

Он помолчал, подождал, когда у Понтуса взгляд станет более осмысленным. Затем он стал излагать ему план бегства из Шотландии.

– Пойдём в наёмники! Из наших, из Пьемонта, есть ещё такие, что собрались на войну! С теми же шведами!..

Антуан был в ударе. Его уже достала служба при дворе Стюартов.

– Куда угодно! Но только подальше отсюда! – взревел он.

Понтус был сражён его откровенностью. Тот, оказывается, скрывал от него, от друга, свою ненависть ко двору Стюартов.

– Ты что – гугенот?! – напрямую спросил Антуан его. – Из этих! – с презрением скривил он рот. – Ах, я забыл, что ты из Лангедока! Альбигоец! Еретик! Божий избранник!..

– Перестань паясничать! – закричал Понтус, недоумевая, что случилось с приятелем, всегда холодно относившимся к религии.

– Из этих! Из манихеев! Катаров[57 - Манихейство (от имени легендарного перса Мани) – религиозное течение, получившее распространение в Римской империи начиная с III в. н. э. Катары (гр. katharos – чистый) – религиозная еретическая секта в Италии и Франции (в XI–XIII вв.).]! – с издевкой продолжал Антуан. – Чистеньких! Так они говорят про себя!

– Откуда ты знаешь?! – не выдержал Понтус. – Катары – это те же пуритане[58 - Пуритане (англ. puritan, лат. purus – чистый) – английская протестантская секта (возникла в XVI в.).]! Ты не знаешь даже этого!

Антуан как-то странно уставился на него, затем расхохотался:

– Ха-ха-ха! Ты на самом деле принял всерьёз всё, что я наболтал!

Он подскочил к нему, схватил его за пояс, легко оторвал от пола, крутанул и отшвырнул от себя так, что Понтус отлетел от него на несколько шагов и едва устоял на ногах.

Понтус готов был вот-вот накинуться на него с кулаками за этот розыгрыш. Но, увидев невинно улыбающуюся физиономию друга, он тут же простил ему это. Однако всё равно намял ему бока в потасовке, затеянной ради потехи.

Отдышавшись, они стали уже серьёзно обсуждать то, что предложил Антуан.

– А как же Клютен?! – спросил Понтус его.

– А-а, оставь!

– Ладно, я договорюсь!..

Да, отсюда надо было сматываться. Дела при дворе разворачивались странным образом после казни сумасшедшего поэта-мальчишки.

– Он, этот поэт Шателяр, как гусёнок!.. Говорят, что гусёнок, когда вылупится из яйца, принимает за родителя того, кого увидит в первый момент!

– Но ты же не гусёнок! – захохотал Антуан. – Но уж гусь-то порядочный!

Итак, наш пылкий мушкетёр, отчаянный смельчак, готовый валяться хоть псом под дверью королевы и божества, бежал из Шотландии, чтобы забыться в Северной войне. Там поискать свою судьбу. Подбил на это он таких же, как он сам, романтиков. Они, шотландцы, итальянцы и французы с охотой ввязались в большую драку шведов и датчан.

Глава 7. Маленький принц

Кристиан, впоследствии датский король Кристиан II, родился в тот год, когда его отец, Ханс, стал датским королём Хансом I после смерти в 1481 году его отца, датского короля Кристиана I.

Когда ему исполнилось всего каких-то пять лет, отец поручил его воспитание близкому к его двору канонику Гейнцу. Тот служил священником в храме Спасителя в Копенгагене. Каноник был человек занятой, и король поместил своего сына в доме мещанина Ганса Бухбиндера, ближе к месту службы каноника. И там маленький принц имел комнату и стол. Кухарка кормила его, присматривала за ним, держала в чистоте его постель и бельё.

Так с малых лет его, принца, окружала простая незатейливая среда, в которой он, привыкнув, не чувствовал себя чужаком.

Каноник постоянно пропадал на службе в храме. И маленький принц был предоставлен самому себе. Очень скоро у него появились друзья, сыновья мещанина. К тому же у того на дворе, у прислуги, было полно его сверстников. И они, познакомившись с ним, увлекли его на улицу, где полно было таких же сорванцов. Так маленький принц окунулся в самую гущу городских трущоб. А улица, признав в нём своего, низко поклонилась ему, как уличному королю.

Когда он немного подрос, каноник стал брать его с собой на службу в храм. Теперь маленькому принцу предстояло петь в хоре таких же мальчиков, учить наизусть катехизис. К последнему у него уже сложилось стойкое отвращение под влиянием улицы, её безбожных босяков.

Но первое время ему было интересно петь. Под своды готического храма, под нервюры и розетки, улетал его голос, дерзкий и звонкий, вплетаясь в хор таких же голосов, вибрировал между трифориями минорной нотой тягостной, лизены трепетали как будто перед кем-то в страхе… Затем оттуда он, усиленный, вопящим возгласом обрушивался на центральный неф[59 - Нервюры, розетки, трифории, лизены, неф – архитектурные элементы готического храма.], на головы внизу стоящих… Устав, затравленный, спасался он в нефе боковом. Но там его, как злодея распоследнего, швыряла сила неземная в окна стрельчатые, пронзая небо детской чистотой…

И это нравилось ему, всё рушить, трепещут все: бродяги уличные, изысканно одетые все паразиты-толстяки…

Заметив, что с сыном происходит что-то неладное, король забрал его от каноника. Теперь он передал его учителю, чтобы тот обучал принца латыни.

Сухая латынь и нудный учитель-немец из Померании, которого выписал оттуда король, не вызвали в душе уже сформировавшегося улицей мальчика ничего, кроме презрения к академическим знаниям.

– Чтобы управлять – знания не нужны! – сразу же безапелляционно заявил его новый учитель. Столь же категорично он съязвил насчёт конституции. – Мыслящему субъекту уже достаточно для счастья того, что он имеет её!..

И это больше всего понравилось маленькому принцу. И он так и не научился изъясняться на латыни, а о конституции сложилось мнение как о бесполезном увлечении.

Маленький принц уже достаточно подрос. И король вернул его обратно во дворец. Но из принца уже получился форменный босяк. Его тянула улица, трущобы, кабаки, бродяги, проститутки, жулики, вся нечисть, проходимцы… Та жизнь народная, что крутится и плавает, воняет на поверхности…

И он стал тайком от отца и придворных исчезать из замка, как только темнело. Спустившись вниз по стене замка на верёвке, он подавал знак своему верному слуге. И тот, подняв верёвку, прятал её в укромном месте до утра, до его возвращения.

В кабаках завсегдатаи уже знали его. Пьянчужки, как присоски, липли к нему, все набивались в приятели, в друзья. Выпив с ними пару чарок рома, он пускался с этой компанией в приключения по ночному городу… Буянили, дрались…

Слухи об этих ночных его похождениях дошли и до короля.

После одной такой ночи, вернувшись к себе тем же путем, каким уходил, он бухнулся, не раздеваясь, на постель.

В комнату вошёл отец… За ним придворные…

Король Ханс, подтянутый и видный, с локонами седины. Лицо усталое, разгневанное.

– Встань! – приказал он ему, подойдя к его постели.

Кристиан поднялся. Пошатываясь, он встал перед ним: помятый и грязный после очередной драки где-то в городских трущобах, где с такими же, и таких же били… Он тяжело вздохнул…

Короля обдало перегаром. Он поморщился. Наливаясь гневом, он сжал кулаки.

– В кого ты уродился! – вскричал он. – Ублюдок!..

Кристиан криво ухмыльнулся:

– В тебя!..

Демократическое начало улицей, кабаками уже въелось в него. Он говорил правду, невзирая на того, кто был перед ним.