Фельдмаршал

Преследуя архиепископа, Густав подошёл со своей армией к столице. Став лагерем при Брункеберге, он приказал немедленно начать осаду Стокгольма.

– Запереть вокруг те места и рыцарские поместья, которые укреплены и находятся в руках друзей Тролле или его родственников! – приказал он ещё.

Кольцо осады вокруг Стокгольма стало медленно затягиваться.

В сопровождении полусотни рейтар он поехал в объезд позиций своего войска. Появился он и в лагере при Ветлундзе, над которым поставил Енса Перезона, надёжного и уже проверенного человека. И тот сообщил ему, что сейчас намерен сняться отсюда, подвинуться к острову Броме.

– Затем подойти как можно ближе к острову Мункелиден!..

Густав уточнил ещё ему задачу, что после этого он должен, построив наплавной мост к Лонгольму и Зюдермальму, соединиться с лагерем при Сетре[70 - Брункеберге, Зюдермальме и Сетра – местечки вблизи Стокгольма. Лонгольм – длинный островок.].

– Так мы отрежем полностью подвоз продовольствия в город с суши!.. Задача ясна?.. За дело, Енс! – похлопал он того по плечу, уверенный, что тот справится.

Одобрив его план, он поехал дальше. Предстояла ещё более важная операция: запереть город со стороны моря. От Зюдермальма, который должен взять под контроль Перезон, следовало навести мост из крепких плотов до Вальдернаре, королевского зверинца. И там же, на мосту, установить пушки для отражения нападения со стороны моря. И так, чтобы они простреливали стокгольмские шхеры…

Через месяц в осаждённом городе начался голод.

В это же время Эрик Флемминг сообщил Густаву, что он захватил разведывательное судно адмирала Норби и, допросив пленных, узнал от них, что Норби задумал доставить осаждённым продовольствие, поручив эту операцию Юнкеру Томасу. Сам же он, Норби, стоял тогда со своим флотом у финских шхер… И Флемминг, переодев своих матросов в датскую форму, отправил захваченное разведывательное судно обратно к Томасу. Когда же тот поднялся на корабль, то он арестовал его… И вот накинули тому на шею верёвку.

– Почему верёвка из лыка, а не из пеньки?! – огорчился Томас. – Я моряк – с пенькой всю жизнь дружил!..

– Ничего, подружишься и с лыком! – усмехнулся Флемминг.

* * *

В один из дней осады в лагере Густава появился гонец. Его привели к нему.

– От его величества короля Кристиана! – подал гонец ему письмо, представившись, откуда он.

Густав взял письмо, распечатал, прочитал.

Король угрожал ему: если он не снимет осады Стокгольма, то его мать Цецилия и две его сестры, Эмереция и Мерета, находившиеся у него в Дании, как заложницы, будут казнены…

Вот он удар под сердце… Этого можно было ожидать от маленького принца, уличного короля… Всё, как в трущобах: на одного десяток, и бьют исподтишка… Его родные! Тяжело, мучительно было их совместить с делом, за которое он взялся. Но он уже не принадлежал только себе…

Торопила, вопила необходимость строительства государства. И в первую очередь властной структуры. Поэтому срочно были разосланы на места, поддерживающие его, Густава, грамоты государственным чиновникам. Чтобы они, ответственные чины, явились в Вадстену на риксдаг для избрания государственного правителя.

Он, Густав, понимал, что многие из дворян завистливо смотрят на него, считают его таким же, как они, равным им, не принимали и не примут его как правителя. И он сомневался: откликнутся ли они на его грамоты. Но, может быть, бедствие страны, народа перевесит всё остальное… И он не ошибся: риксдаг собрался представительным.

И он, уже уверенный в успехе, открыл риксдаг, первым взял слово. Он обрисовал прежнее и нынешнее состояние Швеции. Указал и на то, что короля Кристиана ненавидят даже в его собственной стране сами датчане.

После него выступили государственные чины. Они поддержали его, благодарили за намерение освободить отечество.

– И хотим вместе с тобой не щадить для этого ни имущества, ни жизни!..

Следующие выступающие были не менее щедрыми:

– И всё, что имеем, вручаем тебе для государственной службы!..

* * *

В Дании же события разворачивались драматически для Кристиана. В Виборге собрался государственный совет, и сенаторы постановили, что отрекаются от верности и повиновения Кристиану. Оформив это грамотой, сенаторы поручили земскому судье Магнусу Мунку довести это решение до короля. Ему вручили грамоту с этим извещением, и судья, всё ещё побаиваясь силы королевской власти, отправился с этой грамотой к королю в его замок. Представ перед очами короля, он растерял всю свою отвагу, обычную среди сенаторов на съездах, выступлениях крикливых… Поговорив с королём о мало значимых делах государства, он откланялся, трусливо оставив вверенный ему сенатом документ в перчатке, сделав вид, что забыл её… Наутро королевский паж, обнаружив перчатку, а в ней грамоту, передал её королю. Но к тому времени земский судья уже был на пути к шлезвиг-гольштейнскому герцогу Фредерику с другой грамотой сената, в которой сенат предложил герцогу датскую корону. Герцог не отказался от короны… Когда это дошло до Кристиана, он пришёл в крайнее изумление от этого поступка своего дяди. Затем, поняв, что это серьёзно, он попытался через верных ему государственных советников успокоить сенаторов. Но те подтвердили свой отказ подчиняться ему. Тогда он, полагая удержать с помощью своих войск в повиновении провинции Фюн, Зеландию и Шонен, велел там дворянам, духовным и государственным чинам и даже крестьянам подтвердить ему вновь присягу в верности. Настроил он и свою супругу, королеву Изабеллу, на то, чтобы она просила у своей тётки Маргариты, правительницы Нидерландов, военной помощи против датских дворян и олигархов. Но в Дании ненависть к нему уже набрала губительную силу в среде дворянства и кучки олигархов, к его реформам в пользу народа, крестьян, ненависть к новым налогам, которыми он повязал состоятельных, ненависть и к его советчице Сигбритте… Тем более не было у него сил на борьбу с Густавом. А тут ещё вражда ганзейских городов к нему. Он упал духом, уже не в состоянии справиться со всем этим.

И он собрался к своему шурину, испанскому королю Карлу I, только что, два года назад, после смерти своего деда – императора Максимилиана, ставшему императором Карлом V, чтобы просить у него помощи. Шведские и датские дела он оставил на произвол судьбы.

Карл V находился тогда в Нидерландах. Война с Францией, испанские беспокойства требовали гигантских расходов, отнимали у него все военные силы и время, и помочь реально своему зятю он не мог ничем. Он грозил в письмах и декларациях северным королям и князьям, но слабеющего владыку, Священную Римскую империю, уже мало кто слушался.

* * *

При его отъезде на корабли тащили всё: что попадало под руки, что можно было поднять, ободрать во дворце, сломать, унести и погрузить на галеры.

Не обошла эта участь, всё обирать и уносить, даже медных мостов в замке, содрали и с церковных башен позолоченные шпили. Всё, что движимо, все драгоценности исчезли в трюмах кораблей.

Кристиан вызвал во дворец Генриха Гоэ, своего верного генерала и государственного советника, приказал ему охранять Копенгаген, вручил от дворца ключи.

Он проследил сам, чтобы с особой осторожностью матросы погрузили на корабль один из сундуков. Его, тяжеленный, бережно подняли на борт галеры, отнесли в одну из королевских кают и там оставили.

Когда матросы ушли, он открыл замок сундука и поднял крышку.

– Вылезай, – сказал он.

Из сундука, кряхтя, вылезла Сигбритта, мать его Голубки.

Такие приключения уже были не по её годам. И она, присев тут же на койку, сначала перевела дух, размяла все свои косточки.

Она знала, что её ненавидят в Дании: аристократия, дворяне. И вот так Кристиан обезопасил её, переправив тайно из дворца на корабль.

Немного придя в себя, она выпила вина, что предложил он, улыбнулась.

– Ладно, мой мальчик, не унывай! Если не останешься королём в Дании, тогда, может быть, будешь бургомистром в Амстердаме! – подмигнула она ему, когда он налил ей и себе ещё по бокалу вина.

Она, торговка, вышедшая из городских низов, с практичным умом и хваткой закоренелого дельца, была неповторима, жизнерадостна, не унывала никогда. И выше мечты стать бургомистром в её родном городе у неё не было с самого детства.

Оставив Сигбритту на этом корабле, в этой каюте, и приказав слугам подать ей ещё вина и еды, он ушёл на другую галеру. Там в это время на галеру садились все его семейные: супруга Изабелла, сын Иоанн, показывающий в свои восемь лет уже большие способности, и две дочери: четырёх лет красавица Кристина и самая младшая – кроха, умница Доротея.

На другие корабли грузили имущество и поднимались на борт со своими семействами его верноподданные. Они покидали Данию вместе с ним, опасаясь здесь для себя больших неприятностей.

Когда королевская галера стала отходить от причала, он поднялся на палубу, подошёл к борту.

Внизу, на причале, стояли его дворяне и государственные советники, решившие на свой страх и риск остаться здесь.

– Ждите меня через три месяца с большой силой! – крикнул он им и, подбадривая, вскинул вверх руку жестом римских императоров.

Его королевская галера, отчалив первой, развернулась и взяла курс на выход из гавани Копенгагена. За ней стали отходить от причала другие галеры, присоединился и весь остальной его флот из двадцати кораблей, стоявших на рейде.

И пока был виден родной город, столица его государства, он видел на причале тёмную исчезающую полоску людей. И его на секунду озарило, появилось предчувствие, что сюда он больше не вернётся: его власть здесь исчезла, как исчезает вот сейчас эта полоска… А если вернётся, то лишь узником…

Он спустился в каюту супруги.