Убийца из прошлого

Гуравицкий тянул время, делая вид, что попивает коньяк. Где черти носят Разруляева? А вдруг вообще не придет? Что тогда? Рискнуть и вместо Разруляева спровоцировать на дуэль Шелагурова? Но как? Слабости Разруляева Мэри перечислила в письме: стыдится низкого происхождения, обожает Достоевского, ненавидит либералов. За обедом Андрей продумал вкрапления в текст, которые должны были привести Разруляева в ярость. А чем задеть Шелагурова? О нем доподлинно он знал лишь то, что тот ревнивец. Для достижения желаемой цели сие не подойдет. Ба! Так ведь и Шелагуров отсутствует в гостиной. Что же делать? Встать на колени перед симпатичной глупышкой и попросить руки? А вдруг откажет? Вдруг возьмет паузу на раздумье? Время-то тикает против него.

– Не опоздал? – уточнил Сергей Осипович, заходя в гостиную.

У Гуравицкого с души отлегло. Ну, слава богу!

– Начнем? – спросил он у Ксении, севшей от него по правую руку.

– Брата надобно подождать.

– Александр Алексеевич занят, просил начинать без него, – сообщил Разруляев.

– Отлично, – обрадовался Гуравицкий, раскрывая толстую тетрадь. В присутствии Шелагурова пришлось бы действовать тоньше. А без него можно было и нахрапом. – «Убийца из прошлого». Хроники петербургской сыскной полиции за 2016 год», – прочитал он.

– Какой-какой год? – с ходу перебил Гуравицкого Устинский.

– Все верно, не ослышались, две тысячи шестнадцатый, – подтвердил автор.

– От сотворения мира? – предположил помещик.

– Нет, конечно, от Рождества Христова. На радость публике я соединил в новом романе два самых модных жанра, фантастический с криминальным. Скрестил, так сказать, Жюля Верна с Чарльзом Диккенсом.

– Давно пора, – одобрила дерзкий замысел Беклемешева, хотя имена обоих писателей она слышала впервые.

– Итак, глава первая: «Лишь только Солнце покинуло небосвод, над столицей вспыхнуло другое светило, электрическое. Циклопических размеров башня, на которой оно крепилось, была выстроена почти столетие назад на Пулковских высотах, из-за чего обсерваторию, издавна там обитавшую, перенесли за 140 верст в Лугу, где свет искусственной звезды не мешал астрономическим наблюдениям.

Главный детектив-инспектор петербургской полиции Кобылин выглянул в окно. Убедившись, что на Большой Морской уже включили иллюминацию, засобирался домой. Дела на службе его не держали, потому что их не было. И не было давно. За прошедшие с судебных реформ сто пятьдесят лет Образование и Просвещение преступность искоренили почти полностью.

Зачем воровать, если можно честным трудом заработать?»

– Позвольте, – всплеснул руками Устинский, – вы что там предлагаете? Мужиков, что ли, грамоте учить?

– И баб тоже, – кивнул Гуравицкий.

– Всех?

– Разумеется.

Помещики загудели.

– А землю кто будет пахать? – возмутился один из них, по фамилии Брыскин.

– Грамотный мужик, что отрезанный ломоть, – вторил ему Устинский. – Рук больше пачкать не желает, ему место писаря подавай.

– Или сотского, – поддержал соседа Брыскин.

– В общем, я поехала, – встала разгневанная Беклемешева. – Не желаю такого чтения. Думала, про любовь пишете заграничную. Про султанов, гаремы, тайны парижские. А как мужиков развратить, без вас знаю. Прощайте.

– И мне пора, – обрадовался Устинский.

Первым-то уходить со званого обеда неприлично, а вот когда и другие готовы откланяться, неприлично уже оставаться.

Гуравицкий растерялся:

– Степанида Матвеевна, Петр Ефимович, постойте, – бросилась к ним Ксения. – Дальше будет интереснее.

– Откуда знаешь? – с подозрением уставилась на нее Беклемешева.

Ксения смутилась:

– Андрей разрешил предварительно ознакомиться. Только представьте, в будущем железные дороги поднимут вверх, над землей, чтобы не мешали земледелию. А еще…

– Откуда господину Гуравицкому про это знать? – отмахнулась Беклемешева. – Будущее покрыто мраком, и ведать о нем никто не может.

– А тут ошибаетесь, Степанида Матвеевна, – перебил ее Устинский. – Помните, Феофану Ивановичу цыганка нагадала, что мельница у него сгорит? Месяца не прошло…

– Не будьте столь наивным, Петр Ефимович. В подобную чушь могли поверить только вы да взяточник-исправник. Феофан Иванович сам свою мельницу и поджег ради страховки.

– Не соглашусь с вами, Степанида Матвеевна, это на Феофана недоброжелатели клевещут. Если хотите знать, я свою жизнь на кон поставил, лишь бы доказать невиновность Феофана Ивановича.

– Неужто опять пари заключили? – округлила глаза Беклемешева. – Куда только ваша супруга смотрит?

– Не пари, Степанида Матвеевна. Говорю же, жизнью рискнул. Поехал к той цыганке и попросил нагадать, когда пред Господом предстану.

– Господи, помилуй, – схватилась за шляпку Беклемешева. – И охота вам страсть такую знать? Лучше бы про дожди спросили: будут в сентябре или нет?

– Сказала, помрешь ты, Петр Ефимович, в одна тысяча восемьсот шестьдесят девятом году от холеры. Если оно так и случится, значит, одну лишь правду она предсказывает, и Феофан Иванович кругом невиновен.

Гуравицкий решил напомнить о себе:

– Огорчу вас, Петр Ефимович. От холеры умереть вам уже не удастся.

– Это почему?

– Знакомец у меня в Обуховской больнице практикует. Признался по секрету, что изобрели они от холеры прививку и даже успели опробовать. Гарантирует стопроцентный результат.

Гуравицкий знать не знал, что знакомец над ним спьяну подшутил.

– Готовы спорить? – обрадовался Устинский.

– Вот моя рука.

– А вот моя.

– Надо бы разбить. Эй, как там вас? Два-с-Руляев…

– Моя фамилия Разруляев. – Сергей Осипович вскочил, разгневанный очередной выходкой литератора.

– Раз или два-с – разница невелика, – заявил Гуравицкий.