Александр II и корова Ксюша

– Шатаешься по лесу, волки б тебя заели. А мне от барыни за тебя отдуваться!

– Я твой барин! – Гневно мычал Игорь Викторович, но разве она его понимала? Она гнала его, понимать надо, домой. Но что ждало там, дома? Не спать ему в барской постели. Не портить молоденьких горничных. Слышалось ли ему, за жужжанием комаров в лесу звонкий смех? Кто там смеётся? Горничная ли Таня? Ксюша ли, коварная и жестокая колдунья? Он жрал на ходу. Скотница лупцевала его по заднице палкой. Болело между ног, разворотил меня бык Анатолий Леонович. Бывают ли быки страшнее?! Скоро он узнал, что бывают.

Чвик-чвик, чвик-чвик. Бежит молочко по вымечку. С вымечка в ведро десятилитровое. Опытные пальцы ласкают грудь молодого неопытного животного. Это животное, молодой гимназист Игорь Викторович, столбовой дворянин, наследник богатого имения. Чувство облегчений, наконец-то, сколько за день накопилось. Женская ласка, пусть такая, пусть в тёмном хлеву. Но как истосковался Игорь Викторович по женской ласке. После грубого надругательства быка Анатолия Леоновича. После всех ужасов пережитого. Чвик-чвик, чвик-чвик. Выдоила. «Ну ты у меня ещё лягаться будешь!»

– Я не лягаюсь! – Возразил было Игорь Викторович. Но получил по крупу. Доярка ушла. Выдоила Игоря Викторовича, он пуст. Заполняет пустоту каким-то сеном. Какие-то вялые мысли в голове, в большой коровьей голове. А что завтра будет? А что делать? Кому пожаловаться? Да и кто слушать будет? Как всякий образованный гимназист, Игорь Викторович читал Апулея. Если одним поцелуем его заколдовали, то другим поцелуем могут и расколдовать. Но где найти эту корову Ксюшу? Все коровы на одно лицо. Вон их сколько в хлеву. Стоят, что-то жуют, о чём-то думают. И которая из них Ксюша, совершенно неизвестно.

В полутьме хлева образовался какой-то старичок. Игорь вспомнил, местный пастух Гриша. Ласковый такой дядя, всё улыбался барчуку, всё шутил. Если с ним завтра в поле, то может быть ничего. Но что это он делает? Пастух Гриша забрался на табуретку и отвернул у Игоря Викторовича хвост.

Извращенец! На каторгу тебя, на Сахалин! И ведь успел. Не совсем, впрочем, успел. Игорь Викторович переступил копытом, и дядя Гриша свалился носом вниз, прямо в навоз. Как он ругался. В голос побоялся, вдруг услышат. Погоди, шипел, пойдёшь утром в стадо, кнутом запорю. А потом привяжу в лесу, пусть волки обдерут.

Игорь Викторович описался. Он нажил ещё одного смертельного врага. Как трудно живётся молодой неопытной корове. Томительно тянулись ночные часы. Коровы сопели, вздыхали, чесались. В глубине хлева вполголоса кто-то с кем-то пересмеивался.

– Пойдём завтра на поляну?

– Пойдём.

– А этого с собой не возьмём?

– Хи-хи-хи. Ха-ха-ха.

Кто это? О чём говорят? Игорь Викторович терялся в догадках. Разговор стих. Светало.

Во дворе запел рожок. Так сладко, упоительно сладко, о зелёных лугах, о цветах и травах.

Хорошо пастух играет. Выговаривает. Выгоняйте-ка скотину на широкую долину. Вот выгонит тебя пастух, дядя Гриша, на широкую долину, на лесную поляну. Привяжет к дереву и обдерёт кнутом. Выходи Игорь Викторович на суд и расправу.

Он шел в стаде. Он щипал траву. Он получил кнутом. И раз, и два, и три. Дядя Гриша был не в настроении и с каждым разом бил всё больнее. Садист. Палач. Игорь Викторович обдумывал побег. Последствия он не предугадывал. Но так жить нельзя. Лучше погибнуть в лесу в зубах волка. Но стадо паслось пока на лугу. До леса недалеко. И перед ним снова возник бык. На этот раз бык Григорий. Тёзка пастуха и такая же циничная скотина. Такой же подлый хам.

– Не смей! У меня уже есть свой бык! Анатолий Леонович, где ты?! Но быка Анатолия Леоновича сегодня не выпустили из хлева. А пастух дядя Гриша только смеялся, подлец. Смеялся и не вмешивался. Бык Григорий насиловал Игоря Викторовича грубо и жадно. Судьба Игоря Викторовича была уже решена. Уж от двух то быков то уж обязательно он родит телёночка. И навсегда, навсегда останется кормящей коровой одиночкой. Будет давать молоко, состарится. И кончит котлетой на обеденном столе у своих же собственных тётушек.

Бежать!

Он успел добежать до опушки леса. Пастух дядя Гриша гнался за ним по пятам.

– Стой, сука! Догоню, убью, холера! Кожу живьём сдеру, язва ты, сибирская!

Крик удалялся вглубь леса. Игорь Викторович притаился в кустах. Бока лоснились от пота. Безумно хотелось есть. Но он подавил низменное желание. Это путь к рабству, путь к молочному животноводству. Покрался тихонько вдоль опушки. Колокольчик на шею ему ещё не успели повесить, не догадались. Но говорить, что ушел от погони, ещё рано. Как ни осторожно продвигался он по периметру, чуть не напоролся на пастуха. Вылетел из-за деревьев с кнутом, морда исцарапанная, страсть! Благо, не заметил. В лес, только в лес. Пусть лучше волк съест.

Прекрасен лес в июне. Цветы, трава зелёная и сочная. Все просят, съешь меня, Игорь Викторович, пожалуйста. Ну съешь. Не пожалеешь.

– А кто меня доить будет? – Спрашивал себя Игорь Викторович, героически продолжая путь в неизвестность. С речки доносился призывный визг, девки купались, приглашая: проберись поближе, мы что тебе покажем! Игорь Викторович избежал и этого соблазна. Чем дальше в лес, тем гуще, зеленее, заманчивее всё вокруг. Только не для коровы. Счас выпрыгнет вон из за той заманчивой ёлочки. Полоснёт по горлу. А с ним волчица. И пойдёт кровавое веселье. Вспомнишь тут дядю Гришу. Пусть бы уж тешился, насиловал. После быка Анатолия Леоновича, после быка Григория. Что мне это. Не повернуть ли? Но лес закружил, завертел. И вот уж Игорь Викторович заблудился. И вдруг, ненароком чуть не вышел на ту памятную поляну. Притормозил. Там кто-то есть. Журчит девичий смех, охи, стоны.

Девки бл… ют. – Сообразил опытный Игорь Викторович. Отодвинул рогами веточку. Глазами захлопал. Странная, соблазнительная картина. Сразу вспомнилась женская гимназия, её развратные гимназистки, пикантные слухи, шу-шу-шу, хи-хи-хи. Но чтобы вот так, в натуре. До чего реформа развратила народ. Даже интересно. Две голенькие девушки, блондинка и брюнетка. Одна, безусловно, Таня, блондиночка, ох, не успел я, жаль не успел. Другая, никак Ксюша? Да, Ксюша. Без хвоста и без копыт, не в коровьей шкуре. До чего хороша, шельма. Ой, чего делают! Глаза б мои не смотрели. Но всё-таки посмотрю ещё. Ой, они и это делают! Будто снова я мальчик. И снова любовник. Меня б туда третьим. Кипит коровья кровь. Набухло вымя. И пусть это ещё не написано. Это будет написано. Это будет написано про меня, Игоря Викторовича. А потом будет революция, будь она проклята. И ничего хорошего уже не напишут. Таких девушек уже не будет. И пусть это не про меня. Всё равно, сейчас как прыгну!!

Мечтая, Игорь Викторович упустил самое главное. Наконец опомнился. Надо подобраться к бесовнице Ксюше и пока она забалдела, изловчиться, да взять и поцеловать. Вдруг поможет?

Слишком долго думал, Игорь Викторович. Девушки вскочили со смехом. Три раза перекувыркнулись на поляне. Пошли, пошли оранжевые круги, в коровьих глазах помутилось. И вот уже скачут по поляне две коровы, одна черная, явная Ксюша. Другая рыжая, не Таня ли? Вполне возможно. А они, мерзавки, на бегу: «привет гимназисту». Значит, знали, знали, что Игорь Викторович сидит в кустах и за ними наблюдает. Подлые, бесстыжие ведьмы. Однако, что делать?

Вяло Игорь Викторович отщипнул травинку другую. Болело вымя, начинался мастит. Светило солнце, время к полудню. Куда идти? Отдаться волку на съеденье? Найти бы в лесу добродетельного поселянина. У Карамзина такие встречаются. Поселянина. Лучше поселянку. Отдаться им. Пусть доят, что уж. Только чтоб не терзали. Не мучили чтоб. Но кто тут в лесу живёт? Кто живёт в заповедном лесу? Думал Игорь Викторович, чувствуя, что его коровье сердце леденеет от ужаса. В лесу, теперь он вспомнил совершенно точно, рассказы детства, страшные и заманчивые. В лесу, в самой чащобе леса живёт ведьма. И путь его, Игоря Викторовича, только к ней. Только она может помочь. Помочь или окончательно загубить.

Добраться до места ему помог случай. Вспомнилось, старуха нянька рассказывала: вверх по ручью, через ельник, у трех дубов. Но где ручей найти? И подсказало коровье чутьё. Захотелось пить. И копыта сами собой повели и вывели. Услышал за деревьями журчанье ручья. Напился и потопал дальше и дальше. Через ельничек, осинничек. А лес всё гуще, чащоба, бурелом. А что дальше случилось, не всё ж вам, читатели, знать. Что случилось, то и случилось. Оставим на время нашего героя. Устремим наш взгляд на героиню. Трогательную и прекрасную Елизавету Чернову-Новосельцеву. Где ты, наша бедная Лиза?

Глава 2. Бедная Лиза

Юная дворяночка Чернова-Новосельцева ехала к себе в деревню. Не на тройке с бубенцами, увы, нет. Плохонькая лошадёнка еле волочила скромную повозку. Как часто бывает, скромная раковина скрывала в себе прекрасную жемчужину. Лиза, Лиза, как ты хороша! Неправ ты, Игорь Викторович, глубоко неправ.

Дорога вела дремучим лесом. Где-то там за деревьями в трёх верстах от дороги, именье, где отдыхает её незадачливый ухажер, Арсеньев. Она ещё верила, что Игорь это не просто так. С его стороны это не увлечение, а серьёзное чувство. Два раза целовались на катке, подумаешь. Потом пригласил куда-то, как ей потом сказали, в не совсем подходящую компанию. Но ведь ничего же не было! Нет, папенька и братец не правы. Игорь чистый и благородный юноша. Он испытывал ко мне чувства прекрасные и возвышенные. Ну обнял как-то невзначай, неловко. Но зачем по морде? Зачем вызывать на дуэль? Лиза вздыхала, сидя в коляске. Вот сейчас из чащи деревьев выйдет он, мой благородный рыцарь.

Лиза, я всегда любил только вас одну. Лиза, давайте дружить и встречаться. А после окончания гимназии, я предлагаю вам руку и сердце. Вот сейчас выйдет. Вот сейчас скажет.

Из кустов вышел мужик в нагольном полушубке, с бородою до пояса. От пронзительного свиста вздрогнули деревья. Лошадь упала на колени, кучер притворился мёртвым. Ему это не помогло, разбойники всё равно его зарезали. Вытащили из коляски старушку няню и юную невинную девушку.

Лиза! Недолго осталось цвести твоей невинности. Атаман шайки, ещё довольно молодой мужчина, лет сорока пяти, грубо потащил девушку в лес. Разъярённые отсутствием денег и драгоценностей, разбойники убили и лошадь. Старушка няня ползала у них в ногах, умоляя пощадить барышню.

– Она ещё у меня такая молодая! Жизнь ещё не видела!

– Сейчас увидит! – Заржал атаман и снял портки.

Действительно. Тут было на что посмотреть. Иная взрослая опытная петербургская барыня специально приехала бы в лес, чтобы посмотреть. Вдовые купчихи матушки Москвы выстроились бы в очередь и делились бы потом впечатлениями. Но Лизе то, Лизе то это зачем? Она бы и не смотрела. Но ОНО всё ближе и ближе.

ААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААА!!!!!!!!!!!!!! Пронзительный крик длился так долго, что некоторые из разбойников смутились. Вспомнили свои разрушенные проклятой реформой семьи, своих поруганных дочерей и жен. Смутились. И твёрдо решили: я буду следующим за атаманом. А я за тобой занимаю. А что ж, мне ничего не останется, вы ходоки известные, разорвёте девку. Тсс! Из за деревьев, где атаман уединился с Лизой, сейчас должен был раздаться девичий крик, сигнал того, что наш атаман, как всегда на высоте и борозды не испортит. Но было тихо. Старуха няня безумными глазами глядела в небо и молилась. Лиза! Где твой ангел?!

Разевай варежку. Ангелы по таким чащобам не шастают. Но почему же всё-таки тихо? А случилось следующее. Когда атаман уложил девицу и с божьей помощью чуть было не поехал, кто-то окликнул его из за деревьев. Старушка дряхлая, седая. С большой бородавкой на носу, с единственным зубом во рту. Но зуб, надо отдать должное, здоровенный, кривой и желтый. Обаятельная женщина опиралась на клюку и проницательно глядела на атамана своим единственным глазом. На втором глазу красовалось бельмо. Атаману стало неловко, ему сразу расхотелось. Захотелось жить, молиться он не рискнул. Акулина Порфирьевна этого не любила. Атеистов она порой отпускала, только слегка попугав, но к верующим была беспощадна.

– Х.. ли ты, старая ведьма, мешаешься? Не могла подождать что ли? Не видишь, человек делом занят? Когда теперь? У меня теперь неделю стоять не будет. Напугала до судорог. Как все злодеи, атаман был нервным и застенчивым человеком, и заниматься сексом в присутствии колдуньи не рискнул.

– Так. – Сказала Акулина Порфирьевна.

– Девку возьму себе. – Сказала Акулина Порфирьевна.

– Пригодится. – Сказала Акулина Порфирьевна.

– Сейчас полнолунье. – Сказала. – Ты понял? Или тебе объяснить?

Атаман бухнулся на колени. Лиза лежала у его ног невинной овечкой.

– Неужто обойдётся?! – Думала овечка. Она описалась, но ведь это не самое страшное. Кто знает, может самое страшное ещё впереди? Колдунья одной рукой взвалила девушку на плечо. Невероятная физическая сила для столь древней женщины. Из за деревьев выглядывали разбойники и беззвучно разевали рты. Атаман грозил им рукой.

– Ни слова!

Старуха няня подумала было перекрестить свою любимицу, но бессильно разжала пальцы. Место сие проклято, не для молитв, не для упований.

– Лизонька моя, деточка моя! Что я барину-то скажу?! Куда тебя волочет карга окаянная?!

Страшен июньский лес. И пусть до Ивана Купалы ещё далеко. Пусть ландыш цветёт, поёт соловей. Но где-то каркнула ворона, заскрипело дерево, подул ветерок, да не просто, а со значением. Ни тропинки в лесу, ни просвета в чащобе. Лиза! Не найти тебе обратного пути.

Мелькали версты под ногами. Деревья расступались и смыкали свои кроны. Вот оно, проклятое болото. Где-то мычит корова, наверное, заблудилась и завязла в трясине, бедняжка. За угрюмым ельником чернеют корявые кроны больших дубов. Кто и когда посадил их, какой неведомый богатырь сразился у истоков ручья с нечистой силой пал в бою? Перевелись на Руси богатыри, и никто не придёт Лизе на помощь. Жалко няню. Разбойники её уже наверняка убили. Папу тоже где-то жалко. Хорошо, что маменька не дожила до этого страшного дня.