Лёша

Лёша
Валерия Александрова

Небольшой рассказ о человеческих чувствах и эмоциях. Молодой парень принимает взрослое решение – поехать на войну и, сам того не ведая, становится объектом переживания совершенно не знакомых ему людей.

Валерия Александрова

Лёша

Взрослый Леша

Ростов. В этом году очень тепло для поздней осени. Он спускается по трапу, и ветер залетает за воротник куртки. Летать – самая большая его фобия и обычно он запоминает полет поневоле, но сегодня все время находится в своих мыслях. Светит солнце, не просто светит, а по-прежнему греет. Редкие ручейки пота незаметно стекают по спине. Незаметно для окружающих, незаметно для него самого. Он все думает о том, как все произошло и что говорить? Как вести себя и как пережить эти дни? Рядом, уже в автобусе, трое мальчишек играют между собой и о чем-то забавно спорят, им по 6-7 лет. "Тройняшки». – Мелькнуло в голове. Очень похожи эти мальчишки – точно братья и как – будто одного возраста. Раньше он бы понаблюдал за их веселой толкотней и наивной перебранкой, чтобы потом поделиться с женой. Дома у самого таких двое. Двое детей, только девочки и помладше. Но не сейчас. Сегодня он не наслаждается теплом, удрав из холодного севера, а незаметно для себя самого раздумывает на тему будущего этих мальчишек.

Есть ли оно, будущее?

Среда.

Они прилетели неделю назад. Вокруг холод, сырость и грязь. Темнеет рано. Не отступают депрессия и нежелание мириться с происходящим. Она уложила детей и пришла к нему на кухню. Он протянул бокал вина, пошел плавный разговор о том, как прошел день. Именно тогда он и рассказал ей о Леше.

Война. В тот год началась война. О ней поговаривали давно, но разве можно быть к такому готовым? Ты живешь, строишь планы, покупаешь машину, дом, а потом вдруг раз и в одночасье берешь билет в другую страну и уезжаешь. Уезжаешь на неопределенный срок, пока все это не закончится. Так делали многие. Многие, но не они. Во-первых, даже мысли такой не возникло. Во-вторых, слишком много всего, что держит здесь: родители, родственники, друзья, в конце концов. А, в – третьих, наверное, с этого и надо было начать,– он военный. Он не сбежит, они не сбегут. Она почти каждую ночь просыпалась от страха за него, детей, родственников. Потом подолгу не могла заснуть, беззвучно рыдая в подушку. Сознание потихоньку накручивало градус эмоций, рисуя в голове самые страшные нацистские картины. Девочки, чувствуя ее эмоции, спали беспокойно, а утром они втроем были разбитые и уставшие, потому – что в очередной раз не выспались. Потом постепенно все стихало. Человек приспосабливается ко всему, и она приспосабливалась. Приспосабливалась к новым реалиям, к постоянному чувству тревоги и чувству опасности. А потом, какое-нибудь событие, какая-нибудь новость и все по новой, с новой силой и новыми эмоциями. И опять все вокруг казалось пустяками: все эти ссоры, разбросанные вещи и пролитый сок – все это ерунда, только бы кончился этот ужас, кончился этот страх.

Леша. Леша был его подчиненным. Совсем еще молодой, только закончил срочку и пошел на контракт. Потом, когда все это началось, добровольно воевать. А ему каково? Он ответственный, он командир подразделения, он переживает, а сделать ничего не может. Контракт закончился. Лешу сменили. Он выдохнул. Сколько их таких, кто там на войне, но хоть один вернулся – уже хорошо. А Леша что? Он молод, он максималист, у него своя правда и он в нее свято верит.

– Хоть нас с отцом пожалей! – Кричала мать в слезах, когда Леша первый раз собрался воевать.

– Да как я не поеду? А если все не поедут?! Всю жизнь мы всем поперек горла, всю жизнь мы вынуждены воевать и защищаться. Судьба у нас такая, мам… – Леша почитал историю России. Леша сделал выводы. Леша был непреклонен. Диалог был не равноценен. На все материнские "запрещаю" Леша находил аргументы. К тому же деньги играли не маловажную роль, добровольцам неплохо платили.

Когда он второй раз поехал после отпуска, мать уже не кричала, только посмотрела черным взглядом на перроне, да уткнулась в плечо отцу, не пытаясь сдержать беззвучные рыдания.

И вот Леша пропал. Несколько недель не выходит на связь.

– Может нет пока возможности. – Попыталась она успокоить супруга. Но по его жестам поняла, что все не так просто. Не стала давить, сам расскажет.

Так и вышло. Посидели еще немного, поговорили о чем-то другом и вдруг:

– И то, что всех сейчас кошмарят с Лешиного телефона еще ничего не значит. Мало ли потерял, дал кому-то.

– Кто кошмарит? Кого? – не поняла она. Наивная. Слишком добрая и слишком наивная, чтобы воспринимать все происходящее в мире взаправду. Проще хоть чуть-чуть закрыться, а иначе не выживет.

– Ну та сторона, с кем воюем. Пишут с его телефона родственникам, видосы шлют, звонят с угрозами.

Стало страшно окунаться в эту черноту, но она адаптируется потихоньку, выбора нет. С Лешей она не была знакома, но ее эмоций в данный момент это не меняло. «Как жесток мир!» – думала она. Он встал к окну, закурил.

– Передали кому надо, работают.

Четверг.

Дети в садике. Она дома. Приболела. За окном опять морось и ветер. Подруга Настя пишет в общий чат.

– Не могу так больше. Каждый день думаю, что осталось нам жить всего ничего. Вот нажмут кнопку – взрыв и все нет никого и ни чего!

В чате их трое, но Даша почти не общается на эту тему с самого первого дня, как началась спецоперация в России, написала пару раз, что очень страшно все это и старается не думать об этом.

– Депрессия накрывает. – Продолжила Настя. – Не знаю, как жить. Аль, слышно, что у вас?

Она ,как может успокаивает подругу. Даже если и слышно, так это просто слухи, точно не стоит сеять еще большую панику в такой ситуации.

– Постоянно смотрю на детей и думаю, что скоро все кончится, и не увижу их больше. Радует, что все сразу умрем, все вместе. Никто ведь не поможет, никому мы не нужны.

А Аля подумала про мужа, про Лешу и других таких добровольцев. Ведь защищают, воюют. А если взрыв, то никому не спастись, но говорить этого не стала.

– Обними лучше детей и попробуй успокоиться.

Порыв ветра влетел на кухню. Наверное, от него ее вдруг пробил озноб.

Суббота.

Девочки-двойняшки не отходят от мамы. После недели в детском саду это нормальное проявление любви и нежелания расставаться с родителями. Но к маме они привязаны больше, поэтому и боятся отойти хоть на минуту, вдруг мама снова сбежит на работу. Он настраивает колонки, включает музыку.

– Мам, платье! – Кричит старшая и настойчиво трется возле коленок.

Мама разрешила. Девочка счастлива. Это ее любимое занятие – танцевать в нарядном платье. Младшая танцует в обычной домашней одежде, зато выкладывается по полной. Папа держит их за руку, они вращаются вокруг своей оси и весело хохочут. Аля спокойно и умиротворенно наблюдает за домашней идиллией с бокалом вина.

Телефонный звонок. Он убавляет музыку, отвечает. Она уводит детей в зал, с ними не поговорить, слишком шумно. Там мультики и девочки зачарованно садятся на диван. Она возвращается к середине разговора. Понимает, что ему звонит Лешин отец. Он все-таки командир его, хоть тот и числится в командировке. Она слышит отца, разобрать слова не удается, но по ответам мужа понимает, что тот пытается узнать обстановку, никто и, ни где не может ответить что с его сыном. Отец просит помощи, говорит, что пришлет список имен, с кем сын был в одной команде, может быть командир знает кого-то и через него сможет узнать информацию о Леше. Он обещает помочь, пытается поддержать, но получается это немного коряво, слова застревают в горле. Ситуация, что и слов таких нет, которые смогут поддержать и не прозвучать фальшиво. Весь оставшийся вечер кому-то названивает и пишет, пытается найти "своих" из списка.

Вторник.

Все та же сырость на улице. Аля пришла к сестре. Разговор как-то сам зашел про Лешу. Муж сестры тоже отговаривал Лешу от второй поездки. Чувствует себя виноватым. Для него он просто ребенок, его самого необходимо защищать. Не выдержал на днях, напился. Сестра залезла в телефон, посмотрела видео. Аля замерла, почувствовав дикий страх, но все равно спросила что там.

– Ничего такого, чтобы указывало на Лешу. Видео, которых сейчас в интернете тьма. – Ее психика всегда была крепче в этом плане. Даже в детстве она не отворачивалась от телевизора, во время ужасов и расчлененки, что уж говорить о сейчас. Сейчас она сама в армии. – Просто вскрыли телеграмм и там всем написывают. Мой пытался вывести их на разговор, но кроме угроз ничего конкретного. Запугивают.

Аля молчала. Представила, какого родителям.

– Мамку, наверное уволят скоро. – Сестра одной рукой споласкивала кружку, другой держала горячий чайник, чтобы налить чай. – После того, что в Ижевске произошло. Ты слышала?

Аня кивнула. Трагедия в Ижевске в конце сентября. Неизвестный проник в школу, расстрелял детей и покончил с собой. Мама работала охранником в школе – интернат. Стали поговаривать, что уберут всех пенсионеров, заменят на Росгвардию. Аля была "за". Это же далеко не первый подобный случай. Хорошо, что у нас в поселке садик сразу закрывают на замок. Хотя сегодня она относила вещи девочкам. Позвонила в звонок. Воспитательница открыла. И все. Ни глазка, ни спросить хотя бы "кто там"? Что бы она сделала, окажись у Алины автомат и проблемы с головой? Также и в школе старик – вахтер не успел тревожную кнопку нажать – прилетел смертельный выстрел.

– Я бы пошла защищать Родину, – Алю вырвал из своих мыслей голос сестры. – Только где гарантии, что государство позаботится о моих детях не хуже меня? Если бы я не знала, что творится в детских домах…

Она еще что-то говорила, но Аля снова думала о своем. "Конечно я заберу мальчиков, если что…" Но говорить ничего не стала. Все эти мысли и слова были не уместны. Странно, как работает наш мозг в подобных ситуациях. Из всего сказанного Аля выделила суть – детей заберет, а остальное: "О чем ты вообще думаешь?", "С тобой ничего не случиться?", Почему ты решила, что дети будут в дет доме?" – все отошло на второй план.

Четверг.

По всей стране была объявлена частичная мобилизация. Нервы были на пределе. Постоянно они узнавали, что кого-то из знакомых уже забрали, кому-то пришла повестка. Кто-то не возвращался. С кем-то потеряна связь. В их родном городе красовались огромные плакаты с именами героев. Почти все они погибли на этой войне. Наших брали в плен. Отношение к русским пленным отнюдь не такое, как предписывала Женевская конвенция 1949 года. Справедливости нет. Война априори не может быть справедлива, какие бы благие цели она не преследовала. О какой справедливости может идти речь, когда молодые мальчишки никогда больше не побегут окрыленные чувствами на свидание? Когда обреченные мужчины никогда больше не побегут с сыновьями запускать воздушного змея? Когда взрослые офицеры никогда больше не побегут навстречу внукам?

– О Леше что-то слышно? – спросила она за ужином.

– Пока тишина.

Пятница.