Эра Безумия. Колыбель грёз

– Господин де Вильере, – промолвила она, – что произошло?

– Почему же так официально? – его глаза загорелись страстным огнем. – Разве, так обращаются к супругу?

– Я… – Девушка опустила глаза.

– Не надо ничего говорить! – перебил ее прокурор.

Голос Агнессы дрогнул, когда она ощутила, как крепкие руки де Вильере схватили ее талию. Она постаралась высвободиться, но это не вышло, и вскоре красавица уже лежала прижатая к кровати. Сверху над нею нависал королевский прокурор, одной рукой сжимая ее запястья над головой, а другой – медленно стаскивая с нее платье. Жалкие попытки вырваться или оттолкнуть мужчину заканчивались провалом. В следующее мгновение девушка уже лежала обнаженная, наблюдая за тем, как прокурор снимал рубашку.

– Не вырывайся! – прошипел прокурор, до боли прикусив мочку ее уха.

– Я умоляю вас… – отчаянно проговорила девушка. Она опустила глаза, вздрогнула: впервые ей довелось видеть полностью обнаженного мужчину. – Отпустите!..

Серые глаза де Вильере светились и излучали страсть, скоро пробегая по очертаниям ее стройного тела, такого невинного и прекрасного, а самое главное – полностью подчиненного его власти. Упоение, которое ощущал прокурор, нельзя было передать словами; вот, она – его хрустальная мечта, лежит не в силах сопротивляться. И теперь-то уже никто не остановит представителя власти, никто и ничто не сможет помешать ему насладиться этим юным телом. Он наклонился, коснувшись нижней губой шеи красавицы. Она лишь отвернула лицо в сторону, не желая смотреть на де Вильере. Что сейчас творилось в ее голове? Борьба между разумом и желанием вечно быть игрушкой королевского прокурора?

За окном сгущались тучи. Небо, налившееся свинцом, должно было вот-вот уронить на иссушенную солнцем землю первые капли дождя. Вода вскоре безжалостно врежется в горячий песок, смешается с пылью. Слезы природы коснутся не только крыш серых домов. Они оближут гладкую поверхность зеленых листьев.

Губы мужчины обследовали каждую частичку юного тела, язык прокладывал влажные дорожки от впадин, окружающих плоский животик, до нежного лона. Вскоре острый влажный кончик скользнул между розовых складочек. Девушка выгнулась дугой и жала в кулачках простыню. Она не могла больше сопротивляться ему. Хотелось отдаться полностью во власть охватившей ее сладкой неги, того пламени, что пылал внизу живота. Красавица откинула голову на подушку и слегка двинула бедрами навстречу жаждущим губам прокурора. Он отстранился. Усмешка. Горячее дыхание касалось нежных покрасневших от ласк лепестков. Она чувствовала, как сдержанный смех подкатывал к его горлу. Ей нравилось. Агнесса зажмурилась от смущения: невозможно было утаить от супруга удовольствие, сковавшее тело. Он знал. Довольствовался этим. Девушка едва балансировала на грани между реальностью и миром забвения. Кровь стучала в висках, бурлила в жилах. Дрожащая от возбуждения рука опустилась на голову де Вильере, пальчики спутались в темных коротких волосах. Он вернулся к игре, окинув пламенным взглядом ее крохотную покрытую блестящим соком ракушку. Язык проник в крохотную щелочку. Осторожные быстрые движения… Безумие… Первый сладострастный стон сорвался с девичьих губ.

Казалось, все стихло. Ни единого звука. Для королевского прокурора не существовало больше ничего и никого, кроме нее. Лишь ее хрустальный стон, разнесшийся эхом по комнате. Такой тихий и хрипловатый. Он все еще звенел в ушах мужчины. Де Вильере продолжил. Осколочками обрушились еще несколько несдержанных всхлипов. Он чувствовал, как трепет разносился по телу, как красавица вытянулась, как напряженная тетива лука.

Она обмякла в его руках. Прокурор приподнялся, вновь нависая над ней. Он любовался ее личиком. Пушистые ресницы задрожали, когда девушка ощутила его дыхание на своих веках. Она приоткрыла глаза и посмотрела на него. Где-то в глубине ее темных зрачков можно было заметить тень блаженства, с которым ничто не было способно сравниться. Жемчужные зубки Агнессы до сих пор стучали. Она все еще стеснялась его, но больше не отворачивалась.

– Моя сладенькая девочка! – прошептал он, наклонившись к ее уху.

Его рука поглаживала внутреннюю сторону бедра красавицы. Пальцы переместились и замерли между раскрытых складочек. Пара дразнящих круговых движений. Она закусила губу, предполагая, что за этим последует. Нетронутость ее цветка манила мужчину. Вскоре один палец погрузился в щелочку между створками влажной ракушки, а затем и второй. Плавные исследующие движения вскоре стали привычными для Агнессы. Ее ласковое шипение, больше похожее на мурлыкание котенка, пьянило прокурора. Он старался обнаружить ее самую слабую точку. Минуты сменялись одна за другой. Все-таки нашел, когда девушка резко дернулась, ощутив более сильный напор на стеночку бутона. Она хотела свести ноги, прекратить эту пытку.

– Пожалуйста, расслабься, девочка моя… – горячее дыхание опалило ее губы.

Агнесса растерянно кивнула, не теряя контакт с его глазами. Внезапно она почувствовала некое опустошение внутри. Прокурор поднес пальцы к губам, пробуя их на вкус.

Де Вильере обхватил рукой ее тонкую талию и, притягивая ближе, придавил красавицу спиной к шелковой простыне. Она тихо пискнула, ощутив, как в ее крохотную щелочку уткнулась твердая плоть мужчины. «Слишком большой, чтобы поместиться!» – пронеслось в голове. Под этим напором невозможно было не заметить, как долго он сдерживал себя, лаская все это время ее. Секунда… две… три… Горячая головка, надавив, медленно проникла в девственное лоно. Агнесса инстинктивно попыталась отпрянуть от прокурора, уперлась ладошками в его грудь. Он лишь усмехнулся. Его напуганная молодая жена! Она тут же убрала ладошки и умоляюще взглянула на него. Он накрыл ее нежные пальчики своими, сжимая их крепко. Склонился ниже, целуя девушку в висок. Глубокий вдох. Резкий толчок. Он вторгся в ее тесный сочный плод, разрывая хрупкую преграду. Звонкий крик прорезал тишину в спальне.

– Все хорошо, девочка моя! Все хорошо…

Мужчина коснулся губами ее бархатистых щечек, собирая скатывающиеся вниз слезинки. Он чувствовал, как кровь, подобно пламени, горела на бедра. Замер, позволяя ей привыкнуть к новым ощущениям. Стенки ее девственного естества сжимались от боли, обволакивали плоть прокурора. Де Вильере вновь качнул бедрами, вновь и вновь толкаясь в нее. Томные стоны Агнессы доставляли не меньше удовольствия, чем сопротивление сокращающихся мышц. Она выгибалась. Бусинки на ее упругой груди прижимались к горячему торсу мужчины и, с каждым новым, более сильным толчком, терлись об него. Стоны становились протяжными, тихими. Ей хотелось еще. Податливая плоть отзывалась на каждое движение.

Начинался дождь. Он барабанил в окна, напоминая о себе. Сплетение рук. Борьба двух тел, озаренная тусклым отблеском свечей. Гром за окном приглушал громкие от резких проникновений стоны Агнессы. Вспышки молнии озаряли ее ангельское лицо, покрытое румянцем блаженства. Де Вильере осторожно сжимал в руках трепещущее тело, врываясь в него последними глубокими движениями. Он остановился, изливаясь в ее жаркие недра…

Глава 10. О том, до чего доводит ревность

Дом королевского прокурора. Бледные лучи дневного солнца едва проникали в спальню, косо падая на красную подушку, на которой спала Агнесса. Копна черных кудрей свисала с подушки, а некоторые вьющиеся локоны падали на ее прекрасное лицо, закрывая его от света. Девушка спала, укрывшись алым шелковым одеялом и свернувшись клубочком. Несмотря на прошедшую ночь, пронизанную сладострастными стонами, она по-прежнему походила на невинного ангела, низвергнутого в этот мир, в качестве расплаты за свою красоту. Казалось, эта невинная красота была рождена вместе с ней. И, похоже, это был подарок самой Афродиты, которая позавидовав маленькой девочке, решила наделить ее тем страшным даром, что заставляет мужчин терять голову, погибая от всепоглощающего желания. Этим жестоким даром стала несравненная красота. Ребенку такой подарок вреда не приносил, но стоило ей только вырасти, как тут же красота стала проклятием.

Каждый человек в этой жалкой жизни платит за что-то, какие-то качества или способности, делающие его особенным. Агнесса платила за свою красоту. И брак с де Вильере был той самой расплатой. Хотя, может быть, так даже лучше для нее, ведь красивая девушка, рожденная в бедности, вряд ли стала бы счастливой, не выйди она замуж за влиятельного человека. Да и королевский прокурор был не настолько плох; богатый, сильный и не старый. Но, конечно же, у него, как и у всех людей были свои маленькие грешки и тайны, которые он предпочитал держать втайне. И все же какая-то частица сердца де Вильере не утратила способности по-настоящему любить и ревновать. Эта частичка лишь дополняла его и без того пылкий и гордый нрав.

Сейчас прокурор находился на службе, сидя в своем кабинете и перебирая различные документы. Де Вильере внимательно вчитывался в каждое предложение, а затем раскладывал бумаги по трем стопкам. Он старался сидеть со строгим лицом, выражающим прежнюю хладнокровность, но во взгляде его можно было заметить тень тревоги. Что же волновало представителя власти? На данный момент, его не сильно беспокоила служба, сейчас де Вильере думал лишь о самом дорогом сокровище в своей жизни, об Агнессе. А хотя, что могло с ней случиться, если она, вероятнее всего, еще лежит на их постели, околдованная чарами Морфея? Что может произойти?

Прокурор представил, как его молодая супруга спит, обняв подушку, черные локоны заливает солнечный свет, а в мыслях ее царит покой. Как же прекрасна она должна быть в таком виде: шелковое одеяло укрывает ее юное тело, идеально повторяя его изгибы, а ее плечо и часть спины, скорее всего, обнажены. Насколько невинной и чистой кажется эта девушка! Но, к сожалению, уже только кажется. Эта шальная мысль зацепила де Вильере. Что же он сделал: она такая слабая и беззащитная, ангел, созданный для того, чтобы им любовались, а не владели… Он же взял ее, взял силой, заставил испытывать всепоглощающее желание. Хотя, с другой стороны, она не особо и сопротивлялась ему, даже получала удовольствие.

Де Вильере опомнился, когда в дверь его кабинета постучали. Кто мог прийти, он не знал. Мужчина решил не открывать, а просто переждать, продолжив разбирать документы. Но в дверь вновь постучали. Судя по всему, кто бы это ни был, он очень сильно желал поговорить с королевским прокурором. Де Вильере, не спеша, дочитав последний документ, отложил бумагу на край стола и твердым решительным голосом произнес:

– Войдите!

– Господин де Вильере, – в кабинет вошел Ришар.

– Господин инспектор, – прокурор облегченно откинулся на спинку стула, – зачем пожаловали?

– Я хотел сообщить вам, что, по-моему, вскоре начнется восстание. Прикажите готовить к бою солдат? – Ришар продолжал говорить скоро, не смотря на человека, укравшего его мечту.

– Во-первых, это вы не ко мне обратились, господин инспектор, – де Вильере обреченно закатил глаза, – во-вторых, какое мне дело до этих студентов? Вот, когда вы их поймаете и приведете ко мне, чтобы посадить в тюрьму, тогда и приходите.

Прокурор вернулся к своему занятию. Он вновь с важным видом уткнулся в документы, показывая инспектору, что не желает больше с ним разговаривать. О чем им еще говорить? Не о чем. А де Вильере и так с самого утра ходил, думая только об одном – о супруге, об этом нежном цветке, обреченном на медленную и мучительную смерть. А тут еще и Ришар со своими студентами, которые, как считал прокурор, не имели никакого отношения к его Агнессе. Заметив, что инспектор стоит возле его стола и не уходит, представитель власти грозно поднял взгляд, не понимая, почему тот еще здесь. Полицейский опустил глаза и собрался уже уходить, когда вспомнил, что еще вчера, съедаемый тоскою, слоняясь по улицам Парижа, услышал, что один из студентов был заинтересован в Агнессе и даже посещал ее за ночь до свадьбы. Эту новость он и хотел рассказать королевскому прокурору.

– Господин де Вильере, – вновь обратился Ришар к нему, – есть еще одна новость, она касается вашей супруги…

Это фаза молнией ударила представителя власти. Что мог знать Ришар о его Агнессе, о его единственном смысле жизни? Сердце мужчины начало биться сильнее, будто желало выскочить из груди. Прокурор буквально подскочил со стула, отложив все документы в сторону. Он подошел к инспектору почти вплотную и посмотрел ему прямо в глаза. Этот холодный, пронзающий насквозь, взгляд де Вильере знали многие преступники, которые хотя бы раз сидели в этом кабинете. Они запоминали эти серые, словно высеченные изо льда, глаза. И сейчас с этим гипнотическим взглядом встретился Ришар. Недолго думая, прокурор спросил:

– Что же, господин инспектор, – он положил руку на плечо полицейского, – вам известно о моей жене?

– Господин де Вильере, – Ришар тяжело вздохнул, – один из этих студентов положил глаз на нее.

В этот момент что-то внутри королевского прокурора до боли сжалось, какая-то частичка его сердца, излучающая добро, наполнилась ненавистью и злобой. Как, какой-то там студент, жалкий червь по сравнению с ним, посмел взглянуть на его бесценное сокровище? Ревность – вот проклятие де Вильере, вот его беда. Обладая страстным характером, королевский прокурор имел привычку разрушать и губить все, что любил больше всего на свете. Именно так и умерла его несчастная первая жена, ставшая жертвой его ревности. Де Вильере жестом предложил полицейскому сесть на диван, тот согласился.

– И, как же зовут этого смелого студента? – мрачным тоном спросил представитель власти.

– Андре, господин де Вильере, он является предводителем студентов. – Не задумываясь, ответил Ришар.

– Приведите его ко мне завтра! – ледяным голосом произнес прокурор. – Сейчас я отправляюсь домой, а завтра вы притащите мне это ничтожество. Можете избить, но не до смерти, это я возьму на себя.

Мрачно ухмыляясь, де Вильере вывел Ришар из кабинета и закрыл дверь на ключ. Потом он быстрым шагом направился к выходу, не желая слушать других слов инспектора. Королевский прокурор, конечно же, знал, что даже если его супруга и когда-то общалась с этим студентом, то не подпускала его к себе. Ибо в невинности красавицы он был убежден на все сто процентов.

Темно-серое небо постепенно поглощали свинцовые тучи. Молнии тонкими лентами извивались на фоне облаков. Сейчас де Вильере желал лишь одного – сесть в свою карету, приехать домой и вновь встретиться с Агнессой. Какое-то неистовое желание доказать, что она принадлежит только ему, захватило разум мужчины. Он хотел снова почувствовать себя властелином ее тела, души и самое главное – мыслей, таящих в себе много воспоминаний о том, что так интересовало его. И не меньше прокурор желал услышать ее звонкие сладострастные стоны, наполненные безумным желанием и трепетным удовольствием.

Тем временем Агнесса проснулась. Взволнованно она осмотрелась по сторонам: все вокруг свидетельствовало о том, что теперь она – госпожа де Вильере. Девушка попыталась сесть на край постели, но почувствовав сильную боль внизу живота, легла обратно, прикрывая руками лицо. Красавица желала прикрыть стыд, заливающий краской ее щеки, и стереть слезы, падавшие на шелковую ткань. Неужели, это произошло, и господин де Вильере вчера взял ее? Тело до сих про помнило его ласки, поцелуи, прикосновения и, похоже, желало ощутить их вновь.

Девушка смотрела в потолок изумрудными глазами, в которых отражалась пустота. Даже в хрустальных слезинках не было ничего, кроме душевной боли. Агнесса не знала, что ей сейчас делать, как вести себя: быть покорной игрушкой или искренне любящей супругой? А смогла бы красавица полюбить королевского прокурора, или, может быть, она уже полюбила его? Нет, ее сердце не питало любви к этому жестокому мужчине. А, почему же тогда вчера ночью, она поддавалась ему, позволяя управлять собой? Что в тот момент повелевало ею? Скорее всего, то была не любовь, а другое, более пламенное и греховное чувство – сладострастие, похоть, или просто – безумное желание узнать, что такое брак, почувствовать жар объятий супруга. И теперь для девушки это желание было превыше всех остальных; она уже не думала ни о несчастной матери, ни о бедном Леруа, ни о любимом Андре. Отныне ее единственной страстью и мечтой стал де Вильере.

Агнесса слегка поднялась на локтях, упершись в мягкие шелковые подушки. Она вновь пробежала глазами по комнате, большая часть спальни была выполнена в огненных цветах: ярко-красные шторы, скрывающие вялый солнечный свет, стены бордового цвета, мебель из красного дерева, картины, в которых преобладали золотистые тона, огромный алый полог над кроватью, одеяло, простыни и подушки такого же цвета. Единственное, что выделялось среди этих ярких красок – серебристое платье, лежавшее на спинке кресла. Оно блестело, когда слабые солнечные лучи едва касались его. Сомнений у красавицы не возникло, это, точно, был подарок де Вильере.

Она вновь постаралась встать, на этот раз у нее получилось. Агнесса медленными, хромыми шагами подошла к платью, желая лучше рассмотреть его; дорогая серебристая ткань была усыпана мелкими бриллиантами, напоминающими капельки дождя, а рядом с ними, изящными линиями извивался узор черного цвета. Но в этом элементе одежды были и части, к которым девушка не привыкла: длинные узкие рукава, тугой корсет и небольшой вырез на груди в виде сердца. Несмотря на незначительные мелочи, красавица решила надеть это платье. Преодолев боль, она даже сумела зашнуровать корсет. Затем Агнесса подошла к зеркалу – платье сидело идеально, корсаж превосходно повторял все изгибы ее тонкого стана, а пышный подол лишь делал силуэт красавицы более хрупким.

Девушка не пожелала долго оставаться в спальне, в которой все напоминало о событиях прошлой ночи. Она нерешительно направилась в сторону двери, не зная, куда та ведет. Красавица не боялась выйти из комнаты, при этом даже не предполагая, на каком этаже дома она находится. Агнессе повернула ручку двери, та поддалась и открылась. Молодая графиня вышла из спальни и побрела вдоль темного узкого коридора, которому, казалось, не было конца. На стенах висели огромные пейзажи и портреты с изображением незнакомых девушке людей. Но, как будто по воле какой-то невиданной силы, она остановилась возле одной картины, привлекшей ее внимание. То был портрет де Вильере: он стоял возле стола, одной рукой он опирался на край стола, а в другой держал белые перчатки. Лицо его, как и всегда было строгое, в глазах его сверкало правосудие.

Агнесса сделала еще пару шагов, остановившись у второй картины. На этот раз пред ее взором появился портрет женщины, даже, можно сказать, девушки, которой на вид было не больше двадцати: белые волосы обрамляли бледное лицо, серо-голубые стеклянные глаза, маленький острый носик и алые губы, выделяющиеся на светлой коже, будто капли крови на снегу. Кровь, теперь это слово пугало красавцу, от малейшего воспоминания о нем, по спине графини пробегали мурашки, напоминающие уколы тысячи мельчайших иголочек. Она продолжала смотреть на картину; вокруг девушки не было ничего, кроме светло-серого тумана, размывающего контуры подола легкого белоснежного платья. Какие-то мрачные чувства вызывала у Агнессы эта картина, то ли из-за большого преобладания белого цвета, то ли из-за печального выражения лица девушки, опустившей голову вниз и смотрящей в пол. Что же именно в этой картине напугало молодую графиню? Скорее всего, глаза девушки, чистые серо-голубые, почти белые и как-то по-своему мертвые. Наверное, у любого, кто посмотрел бы в эти глаза, в сердце поселилось бы мрачное и таинственное тишины, тревоги и страха. И все же, в этом призраке с картины было что-то притягивающее, что-то близкое…

Красавица прошла дальше по коридору, надеясь выкинуть из памяти этот зловещий образ белокурой леди с картины. Но теперь, когда девушка шла, надеясь найти выход на улицу, она уже не могла не оглядываться, боясь, что за ней кто-то следует. Теперь она чувствовала этот мертвый взгляд на своей спине. Молодая графиня хотела поскорее выйти из этого дома, отдышаться на улице и просто побыть одной, за пределами мрачной усадьбы королевского прокурора. Она спустилась по лестнице и вскоре вышла в огромный сад.

Казалось, это было единственное место в имении де Вильере, где царил покой, и солнечный свет переливался яркими красками. Девушка села на скамейку, возле клумбы из белых роз и небольшого золотого фонтана. Зелень деревьев приятно успокаивала зрение, а звонкое пение соловья, словно музыка, ласкало слух. Агнесса невольно представила, что стало бы, если эту прекрасную птицу посадили бы в клетку. Что же случилось бы? Ответ прост – соловей бы погиб. На глаза графини навернулись слезы, они скатывались по ее щекам и падали на серебристый подол, повторяя блеск черных узоров. В этих слезинках не было боли, нет, в них была лишь обреченность, что, возможно было хуже. Ведь, когда человек чувствует боль, он еще имеет желание и силы бороться, а, когда его разум охватывает обреченность – шансов на спасение не остается. Теперь жизнь Агнессы превратилась в ужасное заключение в клетке, из которой невозможно вырваться. Отныне ее свобода была заключена в плен страсти королевского прокурора.