Вещи века

Уоллес был действительно счастлив только на работе. Еще будучи преподавателем университета, Каротерс каждый вечер закрывался в маленькой лаборатории и исследовал полимеры. Однажды, экспериментируя с так называемым молекулярным кубом, позволяющим вытягивать молекулы, он заметил, что полученные из некоторых соединений волокна обладают весьма интересным свойством: после растяжения они возвращаются к первоначальной форме. При этом волокна были очень прочными и эластичными. Каротерс понял, что стоит на пороге великого открытия, в результате которого человечество может получить в свое распоряжение новый материал. Но вот загвоздка: температура плавления заинтересовавших его соединений оказалась слишком низка и не подходила для работы в промышленных масштабах. С этого момента мысли о новом материале с чудо-свойствами не оставляли Каротерса ни на секунду. Однако для решения этой головоломки ему понадобилось еще 10 долгих лет исследований.

Хелен была не в состоянии понять, о каком «материале будущего» все время толкует ее муж и что это за длинные молекулы снятся ему по ночам.

А пока он не мог найти понимания даже у молодой жены. Хелен была не в состоянии понять, о каком «материале будущего» все время толкует ее муж и что это за длинные молекулы, которым нужна высокая температура плавления, снятся ему по ночам. Каротерс замкнулся в себе, а «материал будущего» стал смыслом и целью жизни. Приятели и жена все больше раздражали его. Уоллесу уже не могли помочь Бетховен и Шекспир, долгие годы остававшиеся его единственными настоящими друзьями. Он все чаще испытывал жесточайшие приступы депрессии и начал прибегать к «лекарству от всех болезней» – алкоголю. И тем не менее в 1935 году Каротерс добился своего. Он открыл формулу, которая вполне удовлетворяла промышленным нуждам.

16 февраля 1937 года Уоллес Каротерс запатентовал новый синтетический материал – адипамид полигексаметилена. Уже вовсю шли исследовательские доработки, но в это время Уоллес понял, что нуждается в лечении в психиатрической клинике: алкоголь доконал его, депрессии участились. Из больницы он вернулся в апреле и казался спокойным и умиротворенным. На самом деле это была лишь маска, многолетняя привычка скрывать эмоции. После лечения Каротерс вдруг осознал, что самое главное в этой жизни он уже сделал. И произошло невероятное: у него пропал всякий интерес к химии. 29 апреля 1937 года, через двое суток после своего 41-го дня рождения, уединившись в гостиничном номере Филадельфии, Каротерс принял цианистый калий. Его жена находилась на втором месяце беременности.

24 октября 1939-го в одном из универмагов Уилмингтона была на ура распродана небольшая партия нейлоновых чулок – первого товара, в изготовлении которого был применен нейлон.

В ноябре 1937 года Хелен Каротерс родила дочь, которую назвали Джейн. 24 февраля 1938-го в Арлингтоне, штат Нью-Джерси, компания DuPont произвела пробную партию изобретенного Каротерсом материала, который назвали нейлоном. 24 октября 1939-го в одном из универмагов Уилмингтона была на ура распродана небольшая партия нейлоновых чулок – первого товара, в изготовлении которого был применен нейлон. А 15 мая 1940 года состоялась распродажа нейлоновых чулок в Нью-Йорке, результат которой превзошел все ожидания: всего за день по цене $1,15-1,35 было распродано 5 млн пар.

Имя Каротерса к тому времени было уже почти забыто. Осталось несколько невзрачных фотографий, какие-то туманные воспоминания его сослуживцев и слухи о возможных причинах самоубийства – и все. DuPont вспомнила о человеке, который сделал ее богаче на миллиарды (сегодня DuPont зарабатывает на нейлоне $4,5 млрд в год), лишь в 1946-м – именем Каротерса была названа одна из исследовательских лабораторий DuPont.

А тем временем нейлоновые чулки уже вовсю вытесняли с рынка своих конкурентов. Синтетические нити обладали явными преимуществами перед натуральными волокнами: они были легки, прочны, износоустойчивы, дешевы, просты в стирке. Без эластичного нейлона, идеально обтягивающего женские ноги, скорее всего, не было бы, например, такого повального увлечения рок-н-роллом и последовавшей за ним моды на очень короткие юбки, которая заставила модниц отказаться от традиционных чулок с подвязками в пользу монолитных колготок (возвращение к подвязкам, широко пропагандируемым эстрадными звездами, произошло совсем недавно – в начале 90-х). Без нейлона создание таких колготок вряд ли оказалось бы возможно.

Более того, когда юбки были радикально укорочены, чулки и колготки стали важнейшей деталью гардероба.

Появились колготки матовые и ажурные, зеленые в полосочку и красные в клеточку; моделирующие колготки, позволяющие создать эффект «бразильской попки», сделать живот более плоским, а талию – более тонкой, а также колготки, массирующие ноги и стимулирующие кровообращение.

Впрочем, того нейлона, который создал Каротерс, для всего этого уже недостаточно. Поэтому ученые, работающие в лаборатории его имени, постоянно совершенствуют изобретение 60-летней давности. Одной из самых замечательных его разновидностей является tactel – тонковолокнистые нити, состоящие из множества сверхтонких ниточек. Чем больше их в пряже, тем мягче и шелковистее она на ощупь. В 1959 году компания DuPont выпустила на рынок новое синтетическое волокно, которое позже начали продавать под торговой маркой Lycra. Даже небольшое ее включение в изделие улучшает качество трикотажа, он приобретает более ровную и мягкую поверхность. Совсем новое предложение DuPont – волокна, продаваемые под торговой маркой Lycra 3D, создающие эффект «второй кожи». Причем если нейлон производят уже многие компании, то Lycra – эксклюзивная продукция DuPont. На ней компания тоже зарабатывает огромные деньги. И так же, как и в случае с нейлоном, лишь единицы знают, кто конкретно является ее изобретателем.

Впрочем, это уже совсем другая история.

8

История липучки

Дождливым июньским днем 1952 года студент Массачусетского технологического института Арт Фрайт, открыв свой почтовый ящик, нашел там, помимо просроченных счетов за электричество, странный конверт, украшенный логотипом «3M». Продвинутый американский студент Арт Фрайт прекрасно знал, что «3M» – одна из крупнейших химических компаний Соединенных Штатов. Но при чем здесь он?

Странная бумага оказалась приглашением на работу. На должность младшего лаборанта. На следующий день двадцатиоднолетний Арт Фрайт подписал первый и последний в своей жизни трудовой контракт. По этому контракту он в качестве младшего лаборанта должен был получать $70 в месяц. Особым пунктом в контракте отмечалось, что все изобретения, сделанные господином Артом Фрайтом за время работы в компании «3М», принадлежат компании. А сам господин Фрайт будет получать за них… по 1 (в скобках прописью – «одному») доллару.

Мальчишка Арт Фрайт никогда не мечтал стать ни президентом Америки, ни звездой бейсбола, ни простым миллионером. В пять лет он твердо решил быть инженером.

Арт не обратил внимания на какие-то там дополнительные пункты и, шалея от счастья, подмахнул контракт. Зарплата казалась ему сказочной, а возможность работать по специальности в одной из крупнейших фирм страны делала предложение фирмы «3М» почти невероятным. «Я никогда не испытывал уважения к тем людям, которым успех и богатство достаются случайно», – говорит он 45 лет спустя. Тогда, студентом придя в «3М», он считал, что все определил счастливый случай.

Мальчишка Арт Фрайт никогда не мечтал стать ни президентом Америки, ни звездой бейсбола, ни простым миллионером. В пять лет он твердо решил быть инженером. Он утверждает, что его никогда не волновало, как же делаются эти самые деньги. Хотя с зелеными бумажками, а точнее с их отсутствием, Арт был знаком так же хорошо, как все американцы, пережившие времена Великой депрессии.

Ему было три года, когда его отец, инженер, потерял работу. Семья осталась без единственного источника даже не доходов, а средств к существованию… Узнав, что на какой-то мельнице в штате Айова требуется рабочий, Фрайт-старший приказал жене собирать троих детей и все пожитки семьи, легко уместившиеся, кстати, в один чемодан.

Так Арт покинул родной городок Присти (штат Миннесота) и переехал в город Онтарио (штат Айова). Тогда, в 1930-е годы, на въезде в Онтарио висела табличка «Сбавить скорость. Мы приветствуем вас в городе Онтарио. Можно увеличить скорость».

По стечению обстоятельств в пяти милях от Онтарио находилась ферма бабушки и дедушки Арта. Там он проводил большую часть своего лучезарного детства. Мальчику приходилось наравне со взрослыми работать в поле и свинарнике.

Денег, которые зарабатывал отец, катастрофически не хватало. Мать с трудом сводила концы с концами. Но по американским традициям все, что зарабатывали дети, оставалось у них.

Арт на тяжелый труд не жаловался. Он даже полюбил жизнь в штате, «населенном» кукурузой. «Мальчика можно увезти с фермы, – вздыхая, говорит он. – Но заставить мальчика вычеркнуть ферму из сердца – невозможно».

В семь лет Арт нашел себе первое по-настоящему доходное место работы. На ферме богатого соседа (у него был даже грузовик, разваливающийся на запчасти) Арт и его старший брат пололи овощные грядки. За это платили по $1 в день каждому из них (в то время взрослый получал в неделю около $27).

Естественно, что мальчику не приходило в голову транжирить заработанное. С рачительностью взрослого он складывал деньги между страницами Библии. Когда сбережения накапливались, можно было позволить себе купить что-нибудь из одежды, иногда – сладости для младшей сестренки. И это все.

Родители были довольны сыном. Единственное, что доводило Фрайта-старшего до бешенства, – неуемная страсть Арта развинчивать и разбирать на детали все, что попадалось тому на глаза. Уже тогда сын направо и налево сообщал всем интересующимся, что обязательно станет инженером.

Кумирами были не герои книг Марка Твена, которыми, кстати, он зачитывался, а многочисленные знакомые – инженеры по специальности.

Арт Фрайт всегда умел ждать.

Огромное терпение, кажется, было у Арта Фрайта с самого рождения. В школе ему постоянно приходилось ждать, пока учительница закончит скучный рассказ, чтобы спросить, например, почему так противно жужжит муха на окне?

Однако учился Арт всегда на отлично, хотя домашним занятиям предпочитал бейсбол и баскетбол. И еще он всегда легко заводил друзей, которые оставались с ним на долгие годы.

С будущим профессором Рочестера – Дином Харпером – Арт познакомился в шестом классе. И до сих пор ничто не в силах помешать Арту прилететь к старому другу на другой конец Штатов в Нью-Йорк только для того, чтобы просто поиграть в баскетбол.

Не мешала занятиям и работа. Хотя семья больше не нуждалась в его деньгах – Фрайт-старший нашел место по специальности. Началась война, и трудились все, кто мог. Арт склеивал пакеты в магазинах, разносил газеты.

В последних классах школы Арт Фрайт увлекся химией. Эта наука давалась ему не так легко, как другие. Именно из-за трудности он выбрал химию в качестве специализации.

Арт поступил на отделение химии в знаменитый Массачусетский технологический институт. Вот тут-то он начал подумывать, что совершил страшную ошибку.

Сказать, что курс химии самый трудный в институте Массачусетса, – значит ничего не сказать. Вместе с Фрайтом студентами были зачислены 250 человек. Из них закончили колледж 13.

Нужно сказать, на этот раз Арту с огромным трудом удавалось преуспеть. Приходилось просиживать за учебниками едва ли не сутками.

Гораздо проще ему было оплачивать образование. Фрайт-старший учил сына, что как инженер он не сможет доминировать над людьми, с которыми придется работать, если не научится продавать свои идеи. «Никого нельзя заставить принять свою идею, но любой идеей можно кого-то соблазнить», – все время повторял он Арту.

Послушный сын записался в коммивояжеры, чтобы научиться соблазнять американских домохозяек кастрюлями и сковородками. Дело пошло хорошо. Продав с десяток сковородок, юный «соблазнитель» купил свой первый в жизни автомобиль – Chevrolet. Он, правда, был ровесником самого Фрайта и имел всего одно место – для водителя, но хозяин до сих пор любит о нем вспоминать.

За одно лето работы коммивояжером Арт получил почти вдвое больше денег, чем потом за первые пять лет труда в компании «3М». Но и это не соблазнило его отказаться от мечты о работе инженера.

В 1972 году в одно из отделений компании «3М» (то самое, которое много лет назад подарило миру прозрачную липкую ленту) пришел новый вице-президент. Господин Эрни Маффет придерживался той точки зрения, что вверенное ему подразделение не может больше зависеть только от одного сделанного когда-то изобретения. Он предложил создать еще пару-тройку гениальных продуктов. И пригласил в числе прочих ученых Арта Фрайта.

Фрайт, в биографии которого к этому времени было более десятка удачных изобретений (от клеящегося покрытия «под дерево» на автомобили до новых школьных красок и ленты для упаковки подарков), успел уже вырасти до специалиста подразделения, что в «3М» равнозначно должности топ-менеджера. Его зарплата перешла в разряд коммерческих тайн компании и исчислялась десятками тысяч долларов в месяц. За каждое свое изобретение он по-прежнему получал по одному доллару.

Перед новобранцами была поставлена простая задача: найти нечто гениальное. Все равно что.

Арта подобное предложение не удивило. Он до сих пор считает, что работа ученого заключается в том, чтобы искать один предмет, а по пути исследования неожиданно находить другой.

«Это как игра в "холодно-горячо", – говорит он. – Никогда не знаешь, в каком направлении нужно двигаться, и "обжигаешься" открытиями абсолютно неожиданно».

Каждую неделю по средам в одной из лабораторий корпорации «3М» проходили семинары, на которых ученые подразделения рассказывали о собственных исследованиях, сделанных за неделю.

Считается, что ученый отстает от обычного выпускника любого университета на 10 лет, если не получает знаний о новейших технологиях. Семинары должны были восполнить этот пробел.

Вот на одном из таких заседаний Арт Фрайт и услышал о только что найденном клее-адгезиве, который по своим свойствам не походил ни на один из ранее известных.

Первое, что пострадало, – книга псалмов, в которую он начал приклеивать намазанные новым клеем листочки бумаги.

Этот адгезив можно было намазать на бумагу слоем гораздо более тонким, чем бумага. Но проблема заключалась в том, что этот прекрасный клей не хотел ложиться ровно. На поверхности оставались бугорки. Видимые, естественно, только под микроскопом. Клей не удавалось ни расплавить, ни растворить.