Sex 21

– Давай.

– Сейчас.

Я попыталась встать.

– Сиди.

Он сам вытащил из моей сумки розовый тюбик. Я не шевелилась, подставив лицо. Он наклонился и медленно накрасил мне губы, как будто рисовал. Потом выпрямился и расстегнул пуговицы на джинсах. Его член стоял перед моим ртом. Он улыбнулся уголком губ, большим пальцем размазал помаду мне по лицу, засунул пальцы мне в рот, сжал щеки и притянул к себе.

Я сижу и читаю «Молот ведьм», средневековый свод правил, как распознать ведьму и бороться с ней. Что нужно сделать, чтобы избавиться от боли? Сжечь себя? Интересно, когда он резал себе вены, он тоже хотел избавиться от боли? Не буду спрашивать – все равно не скажет. Он грациозно достает сигарету Парламент из пачки, закуривает. Хочется отрубить его палец и носить на шее, как амулет. А если попросить его нарисовать для меня татуировку. Нарисует? Если сделать такую же, как у него на руке? Он, наверное, разозлится.

По комнате медленно, как уставший ИЛ 86 с сиплыми двигателями, продолжает вращение жирная муха. Что будет, если ее раздавить? Звук – как у лопающегося пластикового пузыря, а из тельца потечет тошнотворный коричневый гной. Взгляд Максима рентгеном проходит сквозь меня, как будто я невидима, он молча встает и уходит в ванную.

Максим не звонил две недели. Я металась без него, как раненый зверек. Он снился мне каждую ночь, и каждая моя мастурбация была посвящена ему. Я вдыхала вещи, которые побывали в его квартире и сохранили ее запах: запах секса и благовоний. Меня бесила моя короткая прическа, я превратилась в озлобленное андрогинное существо: стала агрессивной, оскорбляла всех подряд без причины. Мне доставляло удовольствие обходиться с другими так же, как он вел себя со мной, – это была моя месть человечеству за собственную слабость. Потом я заболела. Завернувшись в одеяло, как в кокон, я сквозь жар разговаривала с Максимом. С тем Максимом, который жил во мне и по-настоящему был моим парнем, я могла обсуждать одежду, учебу, возможную работу, новую музыку или моих подруг, делиться страхами и внутренне хохотать. С этим другим созданном мною Максимом я не чувствовала себя зажатой бедолажкой. Он был как всегда насмешлив, но внимателен и тактичен. Я осознавала, что Максим вселился в меня и паразитирует на моем мозге, но сама была не в силах повлиять на свою зависимость и расстаться с ним.

Утром он позвонил из Питера и просто сказал: «Приезжай, я болею». Этого было достаточно, чтобы через пару часов метаться по Шереметьево в поисках билета, забыв о собственной температуре. Улететь ближайшим рейсом оказалось невозможно. Я добралась до директора аэропорта и соврала ему, что мой одинокий питерский дядя при смерти. Он нашел для меня билет. Через полтора часа я уже ехала с интеллигентным водителем «шестерки» из Пулково в гостиницу «Аврора».

Я поднималась на советском лифте с треснутым зеркалом. Мое отражение разделилось пополам, я улыбнулась, но улыбка раскололась надвое кривой гримасой. Рядом на стене был приклеен прейскурант одноименного буфета «Аврора» на пятом этаже: шницель, котлета по-киевски, каша гречневая, бефстроганов… Пластиковый квадрат зажегся цифрой четыре.

Я двигалась по коридору, отыскивая номер 435. Каблуки оставляли вмятины в выцветшем ковролине, сердце колотилось. Я подошла к двери и уже занесла руку, чтобы постучать. Из номера доносился разговор. Мужской голос и женский. Мужчина отрывисто бросал реплики, женщина смеялась. Внутри что-то съежилось и закололо. В голове путались обрывки: я в Питере, стою перед его дверью. У него женщина. Зачем он меня звал? Специально. Он хочет, чтобы я умерла прямо здесь. Не буду стучать, не буду заходить. Я опустилась на пол. Спина чувствовала холод стены. Я подняла глаза. Номер 453. Это не его номер, мне нужен 435. В груди, как кувшинка, вновь распустилось обнадёживающее свечение. Я развернулась и поплелась в другой конец коридора. 435. Прислушалась. Тишина. Я поскребла ногтями дверной шпон. Максим открыл, горло его было обмотано шарфом, белки затянула красная сетка лопнувших сосудов, голос хрипел.

– Быстро ты, – прокашлял он и он вяло улыбнулся.

– Час на самолете.

– Заходи. Чай будешь?

– Буду.

– Сделай, ладно? Вот чайник, вот заварка. У меня температура, я в кровать.

– Конечно.

Мы лежали рядом, и мне было наплевать, что у него грипп. Я была рада, что он болеет и у него нет сил на раздирание меня на части. Я обвилась вокруг него, как самка удава, и тихо упивалась счастьем, боясь спугнуть. Максим провел пальцем по моей переносице, по брови, по волосам.

– Лен, – проскрипел он.

– Что?

– Скажи правду, с кем ты там спала, пока меня не было?

– Не поверишь – ни с кем. Глупо, я понимаю, но как-то не хотелось.

– Не верю.

– Я ж говорила. А ты? – зачем-то спросила я.

– Что – я?

– С кем ты спал в Питере?

– Обязательно отвечать?

– Ты сам начал.

– С Танькой спал. С Наташей, с Лизой и Надей.

Дыхание перехватило – ощущение спокойствия тут же рассыпалось.

– Вместе что ли? – бодрясь, продолжала я себя истязать.

– Ну да.

– А как это?

– Да вот так. Грибов наелись и ебались втроем.

– А с Танькой?

– Она сама ко мне приходить начала.

– Тебе она нравится?

– У нее фигура на твою похожа. Сиськи похуже – а так похожа.

– Буду считать, что это комплимент.

Я встала, оделась, взяла сумку.

– Ты что, Лен?

– Мне что-то нехорошо. Я хочу подышать.

Меня бросило в жар, наверное, снова поднялась температура.

Я вышла под моросящий питерский дождь и запрокинула лицо к тучам.

Я помню каждую нашу встречу, каждую деталь, все его фразы и запахи.

Я хочу впитать его движения и интонации, полуулыбки и полувзгляды, чтобы они остались во мне. Я готова покрыть свое тело татуировками из его слов, выполнять любые его прихоти. Прошло три часа, а я ни разу не перевернула страницу «Молота ведьм». Максим не замечает. Звонит телефон – он выходит на кухню. Смеется. Почему он не может общаться при мне? Опять, как он говорит, «одна знакомая». Очередная маленькая пытка. Я смотрю на него и сама себе удивляюсь – почему я не решаюсь ничего сказать? Сначала я пыталась говорить с ним, даже несколько раз удачно шутила. Удачно, потому что мне удавалось вызвать легкую ухмылку на его губах. Теперь не получается. У меня все время заплетается язык, я теряю мысль, поэтому могу объясняться только короткими фразами – да, нет, не знаю, ок. Он думает, что я идиотка. Мне хочется, чтобы он увидел меня с другими – как люди веселятся, когда я что-то рассказываю, как парни ищут общения со мной, как подруги уважают. Наверное, я и есть идиотка.

Навозная муха продолжает утробно жужжать, ей что-то мешает сесть.

У другого бы уже давно сдали нервы, и он бы гонялся за насекомым по комнате с мухобойкой. Максим в наушниках погружен в себя, не слышит, а мне все равно – я хочу посмотреть, что муха будет делать, когда окончательно выбьется из сил.

Прошел месяц после моей питерской поездки, когда Максим снова позвонил. Он сказал, что вернулся в Москву, и пригласил зайти, как ни в чем не бывало. Я сказала: «Ок». На самом деле он появился в тот момент, когда я собиралась ехать к нему и, если бы его не оказалось дома, лечь под дверью и ждать, пока он не придет. Было уже темно, когда я оказалась у него на пороге. В рюкзаке перекатывались баночки холодного чая. В квартире стояла густая влажность, хотя окна были нараспашку. Сквозь темные ветви деревьев мерцал Комсомольский проспект. В духоте сумерек то приближался, то удалялся комариный писк. Возле его головы замаячил комар – хлопок, Максим раскрыл ладони и элегантно снял мертвое насекомое. Я выставила банки чая на стол, Максим протянул руку: железный язычок щелкнул, выпустив шипение.