Айвенго

– Что же тут удивительного, – сказал Гурт. – Всем известно, что здешний причетник – превеселый парень; он убивает добрую половину всей дичи, какая пропадает в этих местах. Говорят, будто лесной сторож жаловался на него своему начальству, и, если отшельник не образумится, с него сорвут и рясу и скуфью.

Пока они разговаривали, Локсли что было силы стучался в дверь; наконец отшельник и его гость услыхали этот стук.

– Клянусь святыми четками, – молвил отшельник, внезапно оборвав свои звонкие рулады, – кто-то стучится! Ради моего клобука, я не хотел бы, чтобы нас застали за таким приятным занятием. У всякого человека есть недоброжелатели, почтеннейший Лентяй; чего доброго, найдутся злые сплетники, которые гостеприимство, с каким я принял усталого путника и провел с ним часа три ночного времени, назовут распутством и пьянством.

Сказав это, он громовым голосом затянул псалом: «Из бездны воззвал…» – и принялся уничтожать следы пиршества. Рыцарь, смеясь от души, принялся облекаться в свои боевые доспехи, усердно подтягивая хозяину всякий раз, как успевал подавить душивший его хохот.

– Что у вас за чертова заутреня в такой поздний час? – послышался голос из-за двери.

– Прости вам Боже, сэр странник, – отвечал отшельник, из-за поднятого шума, а может быть, и спьяну не узнавший голоса, который, однако, был ему очень хорошо знаком. – Ступайте своей дорогой, ради Бога и святого Дунстана, и не мешайте мне и праведному собрату моему читать молитвы.

– Не с ума ли ты сошел, монах? – отвечал голос снаружи. – Отопри, это я, Локсли!

– A-а! Ну ладно, все в порядке! – сказал отшельник, обращаясь к гостю.

– Это кто же такой? – спросил Черный Рыцарь. – Мне нужно знать.

– Кто такой? Я же говорю тебе, что друг, – отвечал отшельник.

– Какой такой друг? – настаивал рыцарь. – Может быть, он тебе друг, а мне враг?

– Какой друг-то? – сказал отшельник. – Это, знаешь ли, такой вопрос, который легче задать, чем ответить на него. Какой друг? Да вот, коли хорошенько сообразить, это тот самый добряк, честный сторож, о котором я тебе давеча говорил.

– Понимаю, – молвил рыцарь, – значит, он такой же честный сторож, как ты благочестивый монах. Отвори же ему дверь, не то он выломает ее.

– Слушай-ка, отче, – сказал йомен, войдя и увидев рыцаря, – что это у тебя за собутыльник?

– Это монах нашего ордена, – отвечал отшельник, покачивая головой, – мы с ним всю ночь молитвы читали.

– Должно быть, он служитель воинствующей церкви, – сказал Локсли, – эта братия теперь повсюду встречается. Я тебе говорю, монах, отложи свои четки в сторону и берись за дубину. Нам теперь каждый человек дорог. Не понимаю, как можно принимать совсем неизвестного рыцаря? Разве ты позабыл наши правила?

– Как – неизвестного? – смело ответил монах. – Я его знаю не хуже, чем нищий знает свою чашку.

– Как же его зовут? – спросил Локсли.

– Как его зовут-то? – повторил отшельник. – А зовут его сэр Энтони Скрэблстон.

– Ты слишком много пил сегодня, братец, – сказал йомен, – и, того и гляди, слишком много наболтал.

– Друг йомен, – сказал рыцарь, подходя к ним, – не сердись на веселого хозяина. Он оказал мне гостеприимство, это правда, но если бы он не согласился принять меня, я бы заставил его это сделать.

– Ты бы заставил? – сказал отшельник. – Вот погоди, сейчас я сменю свою серую хламиду на зеленый камзол, и пусть я не буду ни честным монахом, ни хорошим лесником, если по-свойски не разобью тебе башку своей дубиной.

С этими словами он сбросил с себя широкую рясу и мигом облекся в зеленый кафтан и штаны того же цвета.

– Помоги мне, пожалуйста, зашнуровать все петли, – сказал он, обращаясь к Вамбе. – За труды я тебе поднесу чарку крепкого вина.

– Спасибо на ласковом слове, – отвечал Вамба, – только не совершу ли я святотатства, если помогу тебе превратиться из святого отшельника в грешного бродягу?

– Не бойся, – сказал отшельник. – Стоит исповедать грехи моего зеленого кафтана моему же серому балахону, и все будет ладно.

– Аминь! – сказал шут. – Суконному грешнику подобает иметь дело с холщовым духовником, так что заодно пускай уж твой балахон даст отпущение грехов и моей куртке.

Говоря это, он помог монаху продеть шнурки в бесчисленные петли, соединявшие штаны с курткой.

Пока они занимались этим, Локсли отвел рыцаря в сторону и сказал ему:

– Не отрицайте, сэр рыцарь, вы тот самый герой, благодаря которому победа осталась за англичанами на второй день турнира в Ашби.

– Что ж из того, если ты угадал, друг йомен? – спросил рыцарь.

– В таком случае, – отвечал йомен, – я могу считать вас сторонником слабейшей партии.

– Такова прямая обязанность каждого истинного рыцаря, – сказал Черный Рыцарь, – и мне было бы прискорбно, если бы обо мне подумали иначе.

– Но для моих целей, – сказал йомен, – мало того, что ты добрый рыцарь, надо, чтобы ты был и добрым англичанином. То, о чем я хочу поговорить с тобой, является долгом всякого честного человека, но еще большим долгом каждого честного сына этой страны.

– Едва ли найдется человек, – отвечал рыцарь, – которому Англия и жизнь каждого англичанина была бы дороже, чем мне.

– Охотно этому поверю, – сказал йомен. – Никогда еще наша страна не нуждалась так в помощи тех, кто ее любит. Послушай, я тебе расскажу об одном деле. В нем ты сможешь принять почетное участие, если ты действительно таков, каким мне кажешься. Шайка негодяев, переодетых в платье людей, которые гораздо лучше их самих, захватила в плен одного знатного англичанина, по имени Седрик Сакс, а также его воспитанницу и его друга, Ательстана Конингсбургского, и увезла их в один из замков в этом лесу, под названием Торкилстон. Скажи мне как добрый рыцарь и добрый англичанин: хочешь помочь нам выручить их?

– Произнесенный обет вменяет мне в обязанность это сделать, – отвечал рыцарь, – но я хотел бы знать, кто же просит меня помочь им.

– Я, – сказал йомен, – человек без имени, но друг твоей родины и тех, кто любит ее. Удовольствуйтесь пока этими сведениями о моей личности, тем более что и сами вы желаете оставаться неизвестным. Знайте, однако, что мое честное слово так же верно, как если бы я носил колотые шпоры.

– Этому я охотно поверю, – сказал рыцарь. – Твое лицо говорит о честности и твердой воле. Поэтому я больше не буду ни о чем тебя расспрашивать, а просто помогу тебе освободить этих несчастных пленников. А там, надеюсь, мы с тобой познакомимся поближе и, расставаясь, будем довольны друг другом.

Между тем отшельник наконец переоделся, а Вамба перешел на другой конец хижины и случайно услышал конец разговора.

– Вот как, – шепнул он Гурту, – у нас, значит, будет новый союзник? Будем надеяться, что доблесть этого рыцаря окажется не такой фальшивой монетой, как благочестие отшельника или честность йомена. Этот Локсли кажется мне прирожденным охотником за чужой дичью, а поп – гуляка и лицемер.

– Придержи язык, Вамба, сделай милость! – сказал Гурт. – Оно, может быть, и так; но явись сейчас хоть сам рогатый черт и предложи нам свои услуги, чтобы вызволить из беды Седрика и леди Ровену, боюсь – у меня не хватило бы набожности отказаться от его помощи.

Тем временем отшельник вооружился, как настоящий йомен, мечом, щитом, луком и колчаном со стрелами, через плечо перекинул тяжелый бердыш. Он первым вышел из хижины, а потом тщательно запер дверь и засунул ключ под порог.

– Ну что, брат, годишься ты теперь в дело, – спросил Локсли, – или хмель все еще бродит у тебя в голове?

– Чтобы прогнать его, – отвечал монах, – будет довольно глотка воды из купели святого Дунстана. В голове, правда, жужжит что-то и ноги не слушаются, но все это мигом пройдет.

С этими словами он подошел к каменному бассейну, на поверхности которого падавшая в него струя образовала множество пузырьков, белевших и прыгавших при бледном свете луны, припал к нему ртом и пил так долго, как будто задумал осушить источник.

– Случалось ли тебе раньше выпивать столько воды, святой причетник из Копменхерста? – спросил Черный Рыцарь.

– Только один раз: когда мой бочонок с вином рассохся и вино утекло незаконным путем. Тогда мне нечего было пить, кроме воды по щедрости святого Дунстана, – отвечал монах.

Тут он погрузил руки в воду, а потом окунул голову и смыл таким образом все следы полночной попойки.

Протрезвившись окончательно, веселый отшельник ухватил свой тяжелый бердыш тремя пальцами и, вертя его над головой, как тростинку, закричал: