Личность

– Я здесь, чтобы докопаться до сути. Сути человеческой души.

Я произвела на него хорошее впечатление. И к концу обучения именно по настоянию профессора Хендриксона вошла в экспериментальную группу профайлеров. В те времена применение знаний психиатрии для составления портрета личности преступника было поистине новаторством. И к счастью, это работало. Мы с точностью до первотравмы определяли черты подозреваемых, и это облегчало их поиски и ускоряло работу ФБР. Особенно в тех случаях, когда зацепок почти не было.

После окончания колледжа я продолжила консультировать отдел серийных убийств уже на полную ставку.

Но я никогда не забывала, зачем я все это затеяла. В тот дождливый день, когда для меня сложились все детали, я отправилась в тату-салон и оставила об этом вечное напоминание на коже. Напоминание себе и другим. Контролировать тело куда проще, чем разум.

Мамасита

Больше всего на свете я люблю порядок, когда у каждой вещи не просто есть свое место, но она там и находится. Чтобы наш дом не превратился в резиденцию хаоса, мне приходится все контролировать. Ох, уж эти мальчишки! Снял футболку, будь добр, брось в корзину для грязного белья. Поел – помой посуду. Разве это сложно? Вечно мне приходится за ним заметать следы. Обычно я начинаю с пола, постепенно поднимаясь. И тогда наступает чис-то-та!

Боже ты мой… А ногти!

Закончив с уборкой, я заметила бурые полумесяцы. Я остервенело орудовала щеткой пока ногти не стали походить на французский маникюр после посещения салона.

После я с трудом вытащила на улицу к мусорным бакам черный полиэтиленовый мешок, по ощущениям, доверху набитый камнями. И хотела было констатировать, что, мол, вот теперь хорошо. Но рано обрадовалась. Холодильник… Как можно есть такую дрянь? Сыр с плесенью, отнюдь не благородного происхождения. Кирпич закостенелого хлеба. А он-то что здесь делает? Подгнившие овощи, источающие омерзительно-кислое зловонье. Боже, боже, сыночек. Боже, помоги – дай мне терпения и сил. Хотя я люблю его, и этого вполне достаточно для мотивации разгребать за ним всю эту грязь.

Перекинув одежду из стиральной машины в сушильную камеру, я выгрузила чистую посуду из автоматической мойки и расставила на сушильной полке в соответствии с иерархией размеров. Во всем должен быть порядок. И в голове, кстати, тоже. Если допустить факт, что внешний мир – это отражение внутреннего, я немного побаиваюсь человека, который здесь живет.

Признаться честно, я плохая мать. Клэр твердила это почти каждый день, она и сейчас продолжала бы клеймить меня, если не отправилась в мир иной. Я почти всегда спорила, не желая признавать очевидное. Я считала, что все делаю правильно. Но я была слепа и не видела целостной картины. Не потому, что закрывала глаза, просто я не намного сообразительнее курицы, и не в силах сложить следствие и причину. Слабое оправдание. Знаю. Но я и не пытаюсь выставить себя невиновной. Прошлое – константа. Время нельзя повернуть вспять. Так что оставлю сожаления при себе. Только факты. Я плохая мать. И сейчас я замаливаю грехи и служу ему, как умеют глупые птицы. Мне хотелось бы, наверное, что-то изменить, поговорить, стать ближе. Но сын меня избегает. И он имеет на это право. Я виновата. И как бы я ни старалась, поезд уже далеко.

Анри

Жизнь и смерть. А между ними черта, манящая запахом горячей крови, возбуждающая удушьем или того лучше – ощущением свободного полета. Хотя последний вариант сомнительное удовольствие, которое длится всего секунду – до того, как разобьешься в лепешку. Но я слишком слаб для радикальных мер. О них я только мечтаю, представляя во всех красках и подробностях. Это действует на меня так же, как просмотр порно. Яркие и волнующие ощущения, как наркотик. Их хочется испытывать с каждым разом все чаще и сильнее. Но я слаб. Да и, похоже, мне больше нравится предвкушать, чем действовать. Кайф в этом. В противном случае я бы давно отправился следом за матерью. Но она там, а я все еще здесь.

Хотя если бы не та девушка в метро, все могло закончиться болезненно и быстро. Один шаг. И все.

Шаг. Первый шаг. Я не помню этого момента. Но мне хочется верить, что мама радовалась, когда я пошел самостоятельно. Наверняка я сделал не один, а сразу с десяток уверенных шагов и даже поставил мировой рекорд среди годовалых мальчишек. Ха! Самому смешно. Мама и порадовалась – в одном предложении… В этой паузе, наполненной воспоминаниями, могла бы разместиться ваша реклама. Ха-ха. Я, вообще-то, не юморист. Я скорее мрачный тип. Но сарказм мне нравится, как и любые проявления крайностей. Крайность. Край…

Так вот. Мишель выдернула меня буквально за шкирку в момент моего последнего шага под электропоезд. И откуда у нее столько силы взялось? Я так-то – немаленький. После в неразберихе я успел спросить ее имя, и взял номер телефона. Но так и не позвонил. Я слаб, я, кажется, уже говорил об этом. Хотя Мишель мне понравилась. Может, поэтому я и не продолжил знакомство. Чтобы уберечь ее. Да и кому я такой нужен? Даже если я собственной матери был безразличен.

Был. Она сильнее меня, если смогла все это прекратить одним движением лезвия. Я нашел тогда ее в ванной. Классика жанра. Я не испугался. Будто с рождения знал, что она уйдет именно так.

А я не могу уйти. Пока. Мне все же нравится жить и нравится предвкушать смерть. Смерть для меня имеет сладковатый привкус. Не знаю почему. Но у меня есть все шансы понять когда-нибудь в будущем. Не сейчас.

Может, все же стоит позвонить Мишель?

Тринадцатый

Чтобы не накликать проблемы на голову, я стараюсь жить незаметно. Серый – мой любимый цвет. Он позволяет слиться с толпой, с городскими стенами, с монохромом асфальта, да с чем угодно. Серый – современная шапка-невидимка.

Летом 1995-го этот цвет спас мой первый заработок. В тот вечер я по привычке отправился спать в переулок. Ночь выдалась теплой и темной, и я мог использовать куртку вместо картонной коробки, как подушку. Я расположился за контейнером для пластиковых отходов и уснул, довольный добычей. Меня разбудили приближающиеся голоса. Один из них был мне знаком, и именно это меня насторожило. Уловив суть разговора, я понял, что ищут меня, вернее, мой куш, которым добровольно делиться я был точно не намерен. Я слышал троих. Осознав, что отбиться от взрослых парней мне вряд ли удастся, я захотел раствориться вместе с содержимым сумки, походу ругая себя, что не взял номер в мотеле. Я потихоньку вытащил из-под головы серую куртку, накрылся ей, сжавшись в клубок и замер. Они меня не заметили и ушли.

С тех пор я полюбил серый. Иногда мне кажется, что именно этим цветом окрашена моя душа. Если она существует.

Когда на город спускаются сумерки, я выбираюсь из дома. Меня встречают пустынные улицы. В свете фар редких машин меня выдает лишь тень на земле, но вряд ли ее замечает кто-то кроме меня. Прохожие никогда у меня не спрашивают дороги. Я не веду разговоров с уставшими продавцами круглосуточных супермаркетов. Может, я и вправду невидим? Хотя деньги за продукты они с меня берут. Значит…

Я всегда был таким, сколько себя помню. У меня нет ни семьи, ни друзей. Со мной не случалось ничего плохого. Мне нравится общество самого себя. Приятно поговорить с умным человеком. Мне не скучно в одиночестве – я всегда нахожу чем заняться. Толстая папка почти ежедневно пополняется новыми скетчами. Комиксы моя страсть. Я не просто рисую, я рассказываю истории в картинках. Остросюжетные триллеры выходят из-под маркера, как по волшебству. Будто кто-то водит моей рукой, пока я, закусив губу, наблюдаю, как на листе прорисовываются очертания новой сцены. Меня захватывает процесс, и я не могу остановиться, пока не увижу развязку. Мне иногда жаль, что рассказы не покидают пределы дома. Они реально интересные. Но я не готов расширять зону комфорта и контактировать с публикой, на случай, если они вдруг станут популярными. У меня свой маленький мир, и я не позволю вторгаться в него кому бы то ни было.

Серый – мой любимый цвет. Это цвет тумана в ночи, цвет дымовых колечек, которые я выпускаю, сидя на ступеньках, цвет моей души. Если она существует.

Рори

Мне четырнадцать. На этом можно было бы и закончить. Переходный возраст и все такое. Я смотрю на себя в зеркало, и каждый раз мне что-то не нравится. Я жду не дождусь, когда пушок под носом сменится брутальной щетиной. Но даже ежедневное бритье одноразовым станком не помогает. Пролесок из нескольких волосков никак не желает разрастаться в ветвистую чащу. Это, признаться, злит меня. Сколько можно быть маленьким? А прыщи. Это же беда. Я умываюсь, обрабатываю лицо лосьоном, избавляюсь от созревшего десанта, и ложусь спать почти довольным собой. Но с приходом следующего дня наступает новый этап сражений. И так по кругу. Я не ем сладкого, жирного, слишком соленого. Как любой в моем возрасте, я обожаю чипсы и фаст-фуд. Я мог бы есть это ежедневно, но позволяю себе такие изыски только раз в год – в день рождения. Потому что у меня есть цель – я хочу, чтобы моя кожа выглядела идеальной. А еще голос. Он слишком тонкий. С моим ростом просто неприлично так разговаривать. Я много читаю, чтобы когда-нибудь в будущем блеснуть в компании эрудированностью.

В прошлом году мама отругала меня на пустом месте так сильно, что я не сдержался и саданул со всей дури в стекло двери. Осколки разлетелись в разные стороны, засыпав ковер в прихожей. Как она тогда орала невозможно передать. Первый акт нравоучений показался мне на контрасте беседой с матерью-настоятельницей. Она рвала и метала: «Опять!» А когда тяжелая ладонь приземлилась на мою щеку, мне даже показалось, что из плеч матери вылезло сразу несколько голов, как у лернейской гидры. Я схватил было крупный острый осколок и был готов разыграть второй подвиг Геракла, но удар по второй щеке, оглушил меня. Я упал навзничь и, видимо, отключился.

Вот так, за разбросанные в комнате вещи, я очутился в больнице. Мне наложили несколько швов. А я дал себе обещание больше не повторять этих ошибок. Ошибки – это страшно, больно и жутко обидно. Я запомнил это навсегда. И шрам на затылке, который можно нащупать и сейчас, служит напоминанием об этом.

Брайн

Активисты ратуют за мир во всем мире. Вроде как, цель благая, но, на мой взгляд, бороться за нее – занятие глупое и бесполезное. Война и мир – это политика и ничего больше. Пикет у белого дома для верхушки власти, как укус комара для мамонта. Другое дело – тема насилия в семьях, где страдают беззащитные дети. Они не могут постоять за себя и справиться с пьяным отчимом или разъяренной матерью. Вот к чему нужно привлекать внимание общественности. Каждый взрослый страдает от психологических травм, полученных в детстве. И чем серьезнее было потрясение, тем сложнее расхлебывать последствия. Хорошо, если с ними в силах справиться психолог, но когда речь о насилии, вероятнее всего, человеку потребуется помощь психиатра.

«Ребенок тоже человек. Нет насилию в семье» – гласила надпись на моем плакате, когда я выступил с одиночным пикетом на площади перед отделением детской травматологии. Я взял тогда в прокат ростовой костюм младенца, чтобы заодно повеселить ребятишек, которые непременно прильнут к окнам.

Сквозь прорези для глаз я заметил девочку на втором этаже. Ее грустный взгляд из-под насупленных бровей рассказал мне о причине гипса на руке и фонаря под глазом.

Мне стало так жаль малышку, что я почувствовал себя тем самым бесполезным комаром. Я знал, что больница подает данные в службу опеки о каждом случае детских травм. Те проводят расследования и принимают меры. Но зачастую пострадавший ребенок попадает в это отделение снова.

Я бросил плакат на асфальт и послал девочке в окне воздушный поцелуй, а после обхватил себя за плечи, будто обнимаю ее. Мне так захотелось, чтобы она почувствовала тепло мягких кукольных рук… И она на мгновенье улыбнулась.

Ребенок тоже человек!

Если бы у меня было специальное образование, я хотел помогать детям пережить посттравматическое стрессовое расстройство. Я бы создал группу реабилитации по аналогии двенадцати шагов. Но сейчас это только мечты. А я – всего лишь ничтожный комар.

Тор

Что происходит?! Кто это? Почему я не слышу свой голос? – я выкрикивала вопросы на пределе возможностей связок, но вслух произносились чужие слова.

Похоже, я полностью потеряла контроль над телом. Как бы я ни старалась, даже брови нахмурить не могла. Окей, решение есть у каждой проблемы, остается его только отыскать.

Стоп. Какого черта? Эй, верзила, ты куда его потащил? Ручищи отрастил, дай боже, но это не повод их распускать. Оставь парня в покое, ты разве не видишь, он и без твоей помощи не может стоять на ногах.

Господи! Прекрати, я не могу на это смотреть.

Я и правда сделала отчаянную попытку развидеть кулачный бой, больше похожий на работу мясорубки. Несправедливый, неравный, неправильный бой. Не по своей воле я стала очевидцем. Но кое-что мне все же удалось сделать. Минуту спустя я обнаружила себя, склонившейся над кровавым месивом на месте лица паренька. А руки… Мои руки (!) красноречиво рассказывали о личности его обидчика.

Я ужаснулась. То, что нас двое я знала давно. Природная проницательность и наблюдательность с самого начала помогли сложить мне два и два. Вспышки воспоминаний переносили меня то и дело в места, где я никогда не была, к событиям, в которых я никогда не участвовала. Память подкидывала мне все новые сюрпризы, пока я окончательно не поняла что к чему.

По науке это называется диссоциативным расстройством идентичности. По-простому – раздвоение. Но встретить в соседях вояку с кулачным зудом, который выпускает пар, лупя каждого, кто якобы косо посмотрел на него в баре – я такого не ожидала. Мне достаточно было сюрпризов от единственного соседа. А здесь двое, один из которых буйный. И что мне с ними делать?

Мне хотелось понять природу нашего происхождения. Я не сомневалась, что сосед, появившийся раньше, является первозданной личностью. И Тор. Побочный эффект или недоразумение, как и я сама. Ко времени его появления я проглотила несколько книг о множественных личностях, пересмотрела все возможные документальные и художественные фильмы по этой теме. И потому могла проанализировать обстановку, сложившуюся в коридорах нашего разума. Очевидно, что тело принадлежало мужчине. И первородная личность – та, чьи воспоминания самые старые. Тор возник внезапно, как гром в безоблачную погоду и проявлялся не чаще, чем раз в месяц. В отличие от первого я почему-то видела все, что он творит в онлайн-режиме, а не в воспоминаниях. Но управление телом было заблокировано в такие моменты.

Сид

Голова гудела, будто ее засунули в барабан сушильной машины для белья. Взглянув на кровавый ручеек, сочащийся из ладони, я пришел в ярость. Я слышал, как тяжелые сапоги отчеканили чертову дюжину шагов по длинному коридору. Дверь со скрипом отворилась и захлопнулась так, что задребезжали стекла.

Мне захотелось побежать следом, наброситься со спины на обидчика, чтобы все прекратилось раз и навсегда. Но вместо этого я прильнул губами к ране на руке, впервые попробовав вкус крови. Она оказалась сладковатой и вязкой, и почему-то напомнила сок сахарной свеклы. Странное чувство, но мне понравилось. Позже, когда меня снова накрывал приступ ярости, я возвращался в это воспоминание, непроизвольно облизывая губы. Вместе со злостью, росла моя сила. Я знал, что однажды придет время, и я выпущу ее на свободу.